Елена Коренева - Идиотка

• Название: Идиотка
• Автор: Елена Коренева
• Издательство: ACT
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2002
• ISBN: 5-17-010878-8

Книгу Елены Кореневой отличает от других актерских мемуаров особая эмоциональность, но вместе с тем — способность автора к тонкому анализу своих самых интимных переживаний. Если вы ищете подробности из личной жизни знаменитостей, вы найдете их здесь в избытке. Название книги «Идиотка» следует понимать не только как знак солидарности с героем Достоевского, но и как выстраданное жизненное кредо Елены Кореневой.

---

Я времени даром не теряла: получила права на вождение машины — с пятого захода! (Правила дорожного движения на английском — та еще головоломка — я все время заваливалась на каком-нибудь каверзном вопросе. Например, «твердая поверхность» — это что: тротуар или проезжая часть?) А также впервые в жизни пошла работать не по профессии… И отнюдь не из-за нехватки денег, а ради психологического равновесия. Свою интеллигентскую «девственность» я впервые потеряла в кондитерской, она же кофейня. Придя к хозяину на интервью, на все его вопросы: умеете ли варить кофе в специальной машине, пользоваться кассой, работали ли раньше в сфере обслуживания, — я уверенно отвечала «нет». Наверное, он решил, что случай уникальный, и потому немедленно взял меня на работу. После этой кондитерской я почувствовала себя полноправным членом общества: стала зарабатывать свои, пусть даже и чисто символические, деньги и получила возможность непосредственно общаться с самой настоящей реальностью. При всей прелести и пользе жизни в академических городках, в колледжах — интеллектуальное окружение, почти идеальный маленький мир — все-таки это герметичная среда, лишенная той субстанции, которая как раз отличает подлинную жизнь от виртуальной. И я понимала, что рано или поздно мне захочется отсюда выскочить. Временами от наших эмигрантов — режиссеров и сценаристов — поступали предложения о возможной роли в их будущем фильме. Я шла навстречу, но вскоре выяснялось, что работать мне у них небезопасно. Сюжеты предполагаемых картин освещали события с эмигрантской точки зрения, были «антисоветскими», и это могло навлечь на меня — известную советскую актрису — еще большие неприятности. Миша Богин так и сказал: «Лена, я посмотрел в библиотеке советские киножурналы — вас там очень хорошо знают. Если вы собираетесь вернуться обратно и хотите, чтобы ваши родственники жили спокойно, то, конечно, вам нельзя у меня сниматься». Не помню точно, о каком фильме шла речь и снял ли он его потом или нет.

Запрет на возвращение в Москву подтачивал мое существование. Я невольно воспринимала свой брак как причину всех бед, обрушившихся на меня и моих родных в Москве. Двойственность моего положения — не до конца отвергшей страну, которую я покинула, не отказавшейся от желания вернуться, страх причинить близким людям вред неверным словом или действием — все это обостряло внутренние конфликты, вызывало негодование и душевные муки. Подспудные ограничения, которые я чувствовала по приезде в Америку: языковые, социальные, психологические, к которым добавился еще более жесткий запрет — привели к желанию делать все наоборот, бунтовать, подрывать существующие правила. Я не носила обручальное кольцо и одевалась преимущественно в черное. Это вызывало сначала озабоченность родителей Кевина — может, так принято в России? А потом и раздражение: ну не вдова же!

Мои отношения с Кевином тоже переживали кризис. Неблагоприятный эмоциональный фон сказался на интимной стороне жизни, вызвал апатию. Я устала от роли, которую сама себе и придумала — хранительницы чужой тайны, которая заключалась в бисексуальности моего мужа. Никто меня, правда, не принуждал к ее хранению и вообще к каким-то жертвам. Однако каждый раз, когда в обществе разговор заходил о нестандартной ориентации, я молчала в тряпочку, боясь выдать свое волнение. Особенно двусмысленным было порой общение со свекровью, когда она беззаботно рассуждала на «запретную» тему. Говоря, к примеру, о том, как следует одеваться, она могла сказать: это мне не нравится, такую обувь носят только гомосексуалисты! Я замирала и терялась в догадках: знает или нет? В то же время я стала намного теснее общаться с представителями сексуального меньшинства и начала понимать их точку зрения на наши общие заблуждения. Я выслушала множество самых экстравагантных мнений о равенстве полов и выдержала не одну словесную баталию: «Женщины должны идти служить в армию и сидеть в окопах! Почему мы можем таскать автоматы, а вы — нет, почему только наша жизнь должна подвергаться опасности?», «…почему внешняя красота — это женская прерогатива, мужчины тоже любят нравиться», «еще неизвестно, кто из нас чувствительнее — вы или мы» и так далее. «У всякой медали есть оборотная сторона» — мы любим это повторять, однако у нас не хватает мужества не сбрасывать со счетов это знание. Общение с гомосексуалистами или бисексуалами лишает женщину иллюзий на свой счет — тех самых, которые делают ее в глазах гетеросексуальных мужчин желанной, хоть и глупой. И как всякое знание, оно может сделать ее умнее, честнее, сильнее, но и несчастнее. В моем случае оно вызвало гипертрофированную мнительность. Я постоянно гадала, выходя на люди: кто замечает за мужем его особенность, жалеют ли меня… или его, думают ли о нашей несовместимости, свидетельствует ли это о каком-то дефекте моей собственной сексуальности, раз уж я пошла на этот брак. Более того, я постоянно в кого-то влюблялась, а вернее — увлекалась, что само по себе не предосудительно, однако заставляло меня задуматься: все ли я получаю в браке, коли так ищу эмоций на стороне…

Немыслимое дело — когда пишешь о реальных фактах, видеть, что на седьмой странице у меня счастье, а уже на десятой — развод и все позади. Сердце разрывается. Начинаю понимать Пушкина, говорившего про Татьяну, что она «взяла и вышла замуж» — как будто не он сам так написал. В жизни мы жестоки или легкомысленны, но не замечаем этого так отчетливо, как на бумаге. В жизни есть временная дистанция, а в книге взял и перелистнул назад — от невезения к надеждам и обратно… Страшно делается. Вроде как Господь: во все стороны видишь! В какие-то несколько страниц укладывается целый жизненный зигзаг. Вот бы не перелистывать…

Глава 51. Мое «II n’ est faut pas»

Наверное, супруги (конечно, не все) часто подбадривают свой брак разными фантазиями: «А что если я влюблюсь, тогда ты мне позволишь…» и так далее. Так мы с Кевином, чувствуя, что начинает ослабевать драматургия отношений, подстегивали себя разговорами о возможном романе кого-либо из нас двоих на стороне. «Если я влюблюсь, то будем втроем», — примерно так «утешали» мы друг друга и удовлетворенно хихикали: щекотало нервы. Осталось только проиграть эту ситуацию в реальных декорациях.

Лето 1985-го. Летняя школа. Я изучаю французский. «Он» тоже. Его зовут Доминик. «Длиннопалый, пухлогубый, мне твоя тоска знакома: затухающие плечи, спотыкающийся в речи… Как пред обмороком ребенок, с синевою под глазами, тело белое укутал ты в помятые одежды…» — писала я о нем в единственном посвященном ему стихотворении. Он был панкующим актером. Волосы выкрашены, в ухе серьга, шорты с бахромой по колено, на ногах бутсы, на носу очки вроде пенсне — Чехов, Антон Павлович, переодетый в современные одежды. Красивый, как они все… «Ты несешь свои игрушки в оттопыренном кармане, ну а ночью на подушке вспоминаешь все о маме…» У него рано умерла мать, от рака. Мачехи сменяли одна другую, и некоторые пытались соблазнить хорошенького подростка. Отсюда недоверие к женщинам, как и желание найти в ком-нибудь вторую мать. Я была готова подставить ему свою… материнскую грудь. Подставила колени — под его голову, когда провожала в автобусе до аэропорта. Он почувствовал себя Гамлетом, съязвил: «Ноги раздвинешь, и моя голова покатится…» Мы влюбились друг в друга, потому что чувствовали себя отщепенцами, бродягами, шутами, детьми, актерами.

Наверное, актерство часто пробуждается в людях от безнадежности и абсурдности того, что с ними происходит. Он изучал французский, потому что собирался жить в Париже. («Посмотри на эти вывески: „Ногти“, „Перманент“, „Педикюр“ — они размером с дом, разве это не бред?» — говорил он о рекламных щитах в Нью-Йорке.) Он был американцем, влюбленным во Францию… как Кевин — в Россию. Вероятно, нас троих объединяла эта неприкаянность — каждый смотрел в противоположную сторону от родного дома. Он тоже заигрывал с бисексуальностью, как это может делать артист, ставящий над собой эксперименты: преступлю закон обывателей, преодолею табу, испробую, что за чертой. В Париже его ждал мужчина и режиссер, а в родном городе он оставлял девушку, с которой все было кончено. «Ты видел моего однокурсника, этого красивого, Доминика? Представляешь, он „двойной“», — сообщила я Кевину, как будто кошке мышку принесла. А себя мне стало немного жаль: «добыча» не по мне. Ничего, зато не буду терзаться, все эти чувства, ну их… мучиться в аскезе — дело привычное. (Иногда я приходила к выводу, что женщины в браке ведут исключительно целомудренный образ жизни. Смех! Впрочем, и «на воле» с этим тоже тяжело… Да и у кого вообще эта самая половая жизнь происходит так, как положено или как хочется? Может, это миф?)

Однако жизнь подготовила «сюрприз». После очередного ужина у нас вечером, с вином и музыкой, мы с Кевином предложили Доминику и его подружке (из институтских) лечь вместе в постель. Так, для повышения знаний в области «группового секса», эксперимент. Все по разным причинам согласились. Залегли — тесно, смешно, никто не знает, как это делать хором. Да и, честно говоря, нет особого желания, больше хулиганского азарта. В конце концов девушка захотела спать и ушла к себе в общежитие. Мы остались втроем. Я поняла, что эмоционально блокирована и не могу даже шелохнуться: застопорило. Типично женская провокация — сама все устроила, а вы разбирайтесь. В сложившейся ситуации самым продвинутым оказался Кевин. Он начал импровизировать, и Доминик, зажмурив глаза, бросился в пропасть не раздумывая. Я загрустила и вышла из дома. Села на пороге, потом свернулась калачиком, так и задремала в траве, глядя на звезду. После этого вечера Доминик сказал мне, что я зря старалась — он не собирается романов крутить с моим мужем, да и мне сочувствует, что я в браке. С того момента мы с ним приобрели какую-то общую историю, он жалел меня, а я — себя и Кевина. Кевин же ревновал нас обоих и пытался взять реванш — приглашал Доминика на переговоры и выяснения отношений. Все это происходило на фоне девственного вермонтского ландшафта и было, в сущности, так же наивно, как и белые кучевые облачка, зависшие на голубом фарфоре неба. Наивно, но и болезненно. Начались стычки, чуть не закончившиеся в полицейском участке. Как-то раз Кевин попытался вызволить меня из общежития, где я в знак протеста (против мужа, судьбы, советской власти) заперлась с Домиником. Он позвонил в полицию и сообщил: «Прошу вас приехать и открыть дверь такой-то комнаты! (Его спрашивают: на каком основании?) Там моя жена забаррикадировалась, я хочу, чтобы вы привели ее домой!» Телефон-автомат находился в коридоре, рядом с дверью, за которой затаив дыхание сидела я. Пришлось выйти, не дожидаясь полиции.