Стефан Цвейг - Незримая коллекция

• Название: Незримая коллекция
• Автор: Стефан Цвейг
• Издательство: Государственное издательство художественной литературы
• Жанр: Рассказы
• Год: 1959

---

Стефан Цвейг Незримая коллекция

(Эпизод из времен инфляции в Германии)

На второй остановке после Дрездена в наше купе вошел пожилой господин. Вежливо поздоровавшись со всеми, он пристально взглянул на меня и еще раз кивнул мне особо, как доброму знакомому. В первый момент я не узнал его, но едва он с легкой улыбкой произнес свое имя, я тотчас же вспомнил: то был один из крупнейших антикваров Берлина, у которого я в мирное время частенько рассматривал и покупал старые книги и автографы. Мы поболтали немного о том, о сем. И вдруг совершенно неожиданно он воскликнул:

— Я положительно должен рассказать вам, откуда я еду. За всю мою тридцатисемилетнюю деятельность мне, старому торговцу произведениями искусства, ни разу не привелось пережить ничего подобного. Вы знаете, конечно, что творится сейчас в антикварном деле; с тех пор как, подобно легким газам, стала улетучиваться ценность денег, новоиспеченные богачи воспылали страстью к готическим мадоннам, старинным изданиям, к картинам и гравюрам старых мастеров; удовлетворить их нет никакой возможности, того и гляди растащат весь домашний скарб. Дай им волю — они вынут у вас запонки из манжет и унесут лампу с письменного стола.

Так что раздобывать товар становится все труднее и труднее. Простите, что я назвал товаром столь священные для нас с вами сокровища искусства, но ведь это злое племя до того довело, что гравюры древних венецианских мастеров начинаешь рассматривать как эквивалент скольких-то долларов, а рисунок Гверчино как некое воплощение нескольких сотен тысяч франков. От этих одержимых манией приобретательства людей нет никакого спасения. Итак, в одно прекрасное утро я увидел, что моя лавка снова опустошена, и мне в пору было закрыть на окнах ставни, так стыдно и горько было видеть в старой лавке, доставшейся моему отцу в наследство от деда, жалкие остатки какого-то хлама, который в прежние времена даже старьевщик не положил бы на свою тележку.

Среди этих грустных размышлений мне пришло в голову просмотреть старые торговые книги в надежде отыскать кого-нибудь из наших прежних покупателей, у которых, быть может, удастся выманить парочку-другую дубликатов. Но списки старых клиентов представляют собой обычно, а особенно в наше время, что-то вроде кладбища, так что почерпнул я из них не очень-то много: большинство прежних покупателей умерли или вынуждены были пустить свое имущество с молотка, у тех же немногих, которые устояли, нельзя было и надеяться что-либо вытянуть. Вдруг мне попалась целая связка писем одного из старейших наших клиентов. Я совсем позабыл о нем, потому что с 1914 года, то есть с самого начала мировой войны, он ни разу не обратился к нам с заказом или запросом. Переписка его с нашей фирмой началась — я не преувеличиваю — лет шестьдесят тому назад! Он покупал еще у моего отца и деда; но с тех пор как я начал работать самостоятельно, он ни разу не побывал в нашей лавке. Все говорило о том, что это в высшей степени своеобразный, старомодный человек, один из тех, увековеченных кистью Менцеля и Шпицвега типов, редкие экземпляры которых и по сие время можно встретить в маленьких провинциальных городках Германии. Письма его были написаны каллиграфическим почерком и очень аккуратны, суммы подчеркнуты по линейке красными чернилами и во избежание каких бы то ни было недоразумений повторены дважды, причем он использовал для своих писем вывернутые наизнанку старые конверты и писал на оставшихся от чужих писем чистых листах. Все это вместе взятое свидетельствовало о крайней мелочности и прямо-таки фанатической скупости безнадежного провинциала. Подпись на этих своеобразных документах содержала, кроме имени, полный его титул: «Советник лесного и экономического ведомства в отставке, лейтенант в отставке, кавалер ордена Железного креста первой степени». Отсюда можно было заключить, что если он еще жив, то ему, как ветерану франко-прусской войны, теперь по меньшей мере лет восемьдесят. Но этот до нелепости странный скряга проявлял подлинно незаурядный ум, превосходное знание предмета и тончайший вкус, когда дело касалось коллекционирования. Подсчитав одну за другой все его покупки почти за шестьдесят лет, причем первая из них была оплачена еще старинными зильбергрошами, я убедился, что этот маленький провинциал во времена, когда за талер можно было купить целую кипу гравюр лучших немецких мастеров, потихоньку составил себе собрание эстампов, которое заняло бы почетное место в ряду нашумевших коллекций наших новоиспеченных богачей. Ибо даже то, что он успел за полвека приобрести по дешевке только у нас, представляло ныне огромную ценность, а ведь надо полагать, он не упускал случая поживиться и у других антикваров, и на аукционах. Правда, с 1914 года мы не получили от него ни одного заказа, но я слишком хорошо знаю, что происходит в нашем деле, чтобы от меня могла ускользнуть продажа такой крупной коллекции. Итак, либо этот странный человек еще жив, либо коллекция находится в руках его наследников, решил я.

Дело это настолько меня заинтересовало, что на другой же день, то есть вчера вечером, я, не долго думая, отправился в один из несноснейших провинциальных городков Саксонии, и, когда я плелся с маленькой станции по главной улице, мне казалось просто невероятным, чтобы где-то здесь, среди этих пошлых домишек с их мещанской рухлядью, мог жить человек, обладающий безупречно полной коллекцией прекраснейших офортов Рембрандта, гравюр Дюрера и Мантеньи.

На почте, куда я зашел сегодня утром узнать, проживает ли в этом городе советник в отставке такой-то, я, к удивлению своему, узнал, что старик еще жив, и тут же, если говорить откровенно, немного волнуясь, отправился к нему. Я легко нашел его квартиру; она помещалась на втором этаже одного из тех немудреных провинциальных домов, какие в шестидесятых годах наспех лепили архитекторы-спекулянты. Первый этаж занимал портной, на втором же, на двери слева, блестела металлическая дощечка с именем почтмейстера, а справа — фарфоровая с именем советника лесного и экономического ведомства. На мой робкий звонок дверь тотчас же открыла очень старая седая женщина в опрятном черном чепце. Я подал ей свою визитную карточку и спросил, можно ли видеть господина советника. Удивленно, с явным недоверием взглянула она сначала на меня, потом на карточку; в этом захолустье, в этом старомодном провинциальном доме приход постороннего человека был, как видно, целым событием. Тем не менее старушка любезно попросила меня подождать и пошла с карточкой в комнаты; сначала до меня донесся оттуда ее шепот, и вдруг раздался могучий, грохочущий бас: «А-а! Господин Р. из Берлина!.. из большой антикварной фирмы… Очень рад… прошу». И тотчас же старушка засеменила в прихожую и пригласила меня войти.

Я снял пальто и вошел. Посреди скромно обставленной комнаты стоял, выпрямившись во весь рост, старый, но еще довольно крепкого сложения мужчина, с густыми щетинистыми усами, в отделанной шнуром домашней куртке полувоенного образца, и радостно протягивал мне руки. Но этому широкому жесту самого искреннего радушия противоречила какая-то странная оцепенелость его позы. Он не сделал ни шагу мне навстречу, и, чтобы пожать его протянутую руку, я, несколько смущенный таким приемом, вынужден был подойти к нему вплотную. И вот, когда я уже собирался коснуться его руки, я вдруг заметил, что она неподвижно застыла в воздухе и не ищет моей, а лишь выжидает. И мне сразу все стало ясно: человек этот слеп.

Я с детства не могу отделаться от странного чувства неловкости, когда оказываюсь лицом к лицу со слепым; я испытываю стыд и смущение при мысли, что вот передо мной живой человек, который воспринимает меня как-то совсем иначе, нежели я его. Так и теперь, глядя на устремленные в пустоту безжизненные зрачки под седыми косматыми бровями, я вынужден был сделать усилие, чтобы подавить охвативший было меня страх. Впрочем, слепой не дал мне времени предаваться этому чувству; едва моя рука коснулась его руки, он с силой потряс ее и возобновил свои громогласные, бурные приветствия.

— Вот уж поистине редкий гость, — улыбаясь во весь рот, грохотал он, — в самом деле, разве не чудо, что в нашу берлогу забрел такой важный господин из Берлина… Однако, если кто-нибудь из господ антикваров пускается в путь, надо держать ухо востро. У нас говорят: «Пришли цыгане — запирай ворота…» Догадываюсь, зачем вы пожаловали… В нашей несчастной, нищей Германии совсем не стало покупателей, вот господа антиквары и вспомнили о своих старых клиентах и отправились на поиски заблудших овечек. Боюсь только, что у меня вам не посчастливится. Мы, бедные старики пенсионеры, рады теперь уж и тому, если имеем кусок хлеба. Нам не по карману нынешние безумные цены… Нет, наша песенка спета…

Я поспешил заверить старика, что он неправильно понял цель моего посещения и что я приехал вовсе не затем, чтобы предлагать ему мой товар, а просто-напросто оказался в этих местах и не хотел упустить случай засвидетельствовать свое почтение старому клиенту нашей фирмы и одному из крупнейших немецких коллекционеров.