Феликс Гра - Марсельцы

• Название: Марсельцы
• Автор: Феликс Гра
• Издательство: Чкаловское книжное издательство
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1956

Исторический роман «Марсельцы» рассказывает о сложных и противоречивых временах Великой французской революции.

_{Рисунки В. Тельнова}

---

Бросившись на шею Воклеру, Лазули засыпала его вопросами:

— Взяли ли вы уже королевский дворец? Все ли благополучно в батальоне?.. Нет ли убитых или раненых?..

Воклер никак не мог втолковать ей, что ничего не произошло; Лазули не слушала возражений и тараторила без умолку. Старик Планшо, глядя на эту сцену, только ухмылялся, заложив руки в карманы рабочего передника.

Наконец, Воклеру удалось вставить слово.

— Напрасно вы волновались тут, Лазули, — сказал он. — Батальон только через два дня выступит на штурм дворца! Пока что мы и в глаза не видели тирана… Ну, Паскале, за работу!

Я сиял мундир, положил на стол пистолеты и саблю и засучил рукава до локтей. Покончив со всеми этими приготовлениями, я сказал Планшо:

— Что мне делать? Я готов.

— Вот отлично, мой мальчик! Стань-ка к этому верстаку, возьми рубанок и угольник и обстругай мне эти двенадцать досок для гильотин. Вот до этого места, где черная линия. Работы тебе хватит на несколько дней.

Воклер, в свою очередь, стал к другому верстаку.

— Вот это дело, компаньон Воклер, — сказал Планшо. — Ты — искусный столяр, тебе можно поручить более тонкую работу. Я займусь механизмами, а ты приготовь плахи и вырежь в досках желобки, да смотри поаккуратней, чтобы были ровные, как нотные линейки!

— А мы? — в один голос воскликнули Лазули, Аделина и Кларе. — А нам что делать? Неужели мы ни на что негодны?

— Как же, как же, работы хватит на всех! Вы будете варить клей, чтобы склеить все части гильотины.

Я принялся за работу. Стружки так и полетели во все стороны — то длинные, то короткие, тонкие и вьющиеся колечками, как шелковистые волосы Аделины. Скоро весь пол вокруг меня был усеян ими и в мастерской так сильно запахло смолой, что на секунду мне почудилось, будто я снова нахожусь в лесах на склонах родных гор…

Кларе уселся на полу возле моего верстака и стал играть со стружками. Аделина следила за тем, как я работаю, и если мне нужно было подать какой-нибудь инструмент — молоток или угольник, — она стремглав бросалась за ним.

— Скажите, дядюшка Планшо, — обратилась она к старому столяру, — где будет происходить праздник гильотин? Вы поведете нас на него?

Планшо недоуменно посмотрел на нее, потом так расхохотался, что у него слезы на глазах выступили.

— Да, да, разумеется, — ответил он, продолжая смеяться, — я сведу вас посмотреть, как будут работать голубушки! Это точно будет народный праздник, такой праздник, какого вы в жизни своей не видали!

Мы не стали расспрашивать Планшо, почему его так насмешил вопрос Аделины, — ни Воклеру, ни мне не хотелось признаться, что мы не знаем, для чего служат гильотины. Но Аделина не унималась.

— А будут ли танцевать на празднике гильотин? — продолжала она свой допрос.

— Как же, как же, — отвечал старик, подмигивая нам глазом, — такие хороводы будут, каких вы еще не видали! Что за праздник без плясок?

— И гильотины будут убраны зеленью и цветами? Правда?

— Насчет зелени — не знаю. Но красного там будет достаточно…

— Дядюшка Планшо, — воскликнула Аделина, — дайте мне кисточку и краску: я напишу свое имя на гильотине, на которой сейчас сплю, — таким образом я отличу ее среди других в день праздника!

Аделина была единственной грамотной в доме. Мы с интересом следили за тем, как она, буква за буквой, выводила на перекладине гильотины свое имя:

«АДЕЛИНА»

До сих пор я отчетливо вижу эти большие черные буквы на свежеобструганном дереве…

Следующие восемь дней прошли в напряженной работе — кто стругал, кто пилил, кто клеил.

Поздно вечером мы уходили из мастерской Планшо в казарму, проводили там ночь, а утром возвращались обратно.

И всякий раз, не успевали мы переступить порог дома Планшо, нас засыпали одними и теми же вопросами.

— Взяли вы дворец? Сколько убитых?

— Нет, черт возьми, не взяли и не пытались брать! Вчера нам помешал Сантерр, объявивший себя больным. Позавчера — Петион, мэр Парижа, который заявил: «Сейчас не время выступать. Притаитесь, не трогайтесь с места, иначе все погибнет. Ждите, не то будет плохо!»

«Ждите, не то будет плохо!» Сколько раз уже мы слышали эту фразу от мэра, от депутатов, от всяких других парижских болтунов!.. Мы устали уже от ожидания, а они все твердили свое: «Не то будет плохо!»

В один прекрасный день рябой Марган, у которого лопнуло терпение, силой прорвался на трибуну Законодательного собрания.

Показав свой огромный волосатый кулак депутатам, он закричал:

— Вам всюду мерещатся всякие страхи. Вы всего на свете боитесь! Слушайте же наше слово, слово марсельских патриотов! Красные южане прошли форсированным маршем триста лье под палящими лучами солнца и в ночном тумане, разутые, раздетые и голодные, — вы пожалели дать нам даже корку черного хлеба! Мы шли в Париж, чтобы спасти революцию. Так знайте же, что мы, которых до сих пор ничего не страшило, теперь боимся: нас пугает ваша трусость! Мы боимся оставить в ваших руках судьбу революции, ибо видим, что вы не сумеете защитить ее!

Марган говорил правду: весь батальон устал от ожидания и от неопределенности. Видя, что мы никого не трогаем, аристократы снова начали задирать носы. Богатые лавочники, эти пиявки, насосавшиеся народной крови, снова велели нарисовать на своих вывесках лилии[33] и выставили в окнах плакаты: «Да здравствует король! Да здравствует королева! К черту нацию!» Ночью и среди бела дня они таскали в королевский дворец оружие — пистолеты, сабли, ружья, порох и пули…

А мы тем временем отсиживались в своей казарме, вялые и неподвижные, как вбитые в реку сваи…

Так продолжалось до тех пор, пока в один прекрасный день мы не взбунтовались. Подняв страшный шум, мы заявили, что выступим сами на штурм дворца, не ожидая ничьей помощи. Тогда Барбару и Дантон договорились с брестскими федератами и с революционными гвардейцами о совместном выступлении. Они предложили нам переселиться в Клуб кордельеров[34], откуда можно было внезапным ударом напасть на королевский дворец.

Дантон сам пришел за нами.

— Свобода, равенство и братство или смерть! — восклицал он, раздавая каждому из нас по десяти пуль.

И он повел батальон к кордельерам, где нас уже ждал Барбару.

— Марсельцы! Патриоты! — начал свою речь марсельский депутат. — Хочет того Париж или не хочет, завтра, — слышите вы меня? — завтра загудит набат! Наперекор мэру Петиону — этот изменник за взятку в семь тысяч экю обещал аристократам немедленно удалить вас из города, — вопреки трусливому Законодательному собранию, назло богу и дьяволу — завтра все мы либо умрем, либо отпразднуем победу на дымящихся развалинах королевского дворца!

Вот это были настоящие слова!

Назавтра все четырнадцать гильотин были уже готовы в мастерской Планшо. Они стояли рядами, гладкие, отполированные, сверкающие свежим лаком.

— Им не хватает только «бритвы Равенства», — сказал Планшо. — Но это касается не нас, столяров, а слесарей.

Воклер и я задолго до сумерек сняли рабочие передники и сложили на полки инструменты.

С самой зари по улицам катились вереницы телег, проходили патрули, барабаны били сбор. Улицы и площади кишели возбужденными толпами, среди которых с трудом пробивали себе дорогу отряды конной королевской жандармерии.

Видя, что мы собираемся в казарму до наступления ночи, Лазули и Аделина встревожились. Они поняли, что, наконец, назревают какие-то события.

Между тем Воклер и я, не сговариваясь, перезарядили пистолеты и отточили сабли на точильном камне. Когда мы стали прощаться, женщины не могли скрыть волнения. Они обнимали нас, проливая слезы, напутствовали нас всяческими добрыми пожеланиями:

— Только берегите себя! Не лезьте первыми в драку! Если, от чего избави боже, вас ранят, даже просто поцарапают, тотчас же возвращайтесь сюда! Ты слышишь, Воклер? Береги мальчика! Паскале, не отходи ни на шаг от Воклера! Держитесь все время вместе!

И снова нас обнимали и целовали, и снова лились слезы.

Пока мы прощались с Лазули, Кларе и Аделиной, Планшо поднялся во второй этаж, к себе в комнату, и вышел из нее, одетый в форму Парижской национальной гвардии. Неказист был старик Планшо в этом мундире!

Это был маленький, худенький человечек, с длинным крючковатым носом, беззубый, с отвислой нижней губой и, как все столяры, кривобокий: правое плечо у него было значительно выше левого. На голове у него болталась непомерно большая треуголка, широкий мундир свисал чуть не до пят, и чулки лежали складками на тонких, как кнутовище, кривых ножках.

За Планшо, рыдая, бежала Жанетон. Она кричала:

— Не позволю тебе ходить туда! Обойдутся и без тебя? Ты слишком стар, чтобы воевать! Пусть дерутся молодые?