Мануэль Гонзалес - Любовь и чума

• Название: Любовь и чума
• Автор: Мануэль Гонзалес
• Издательство: Гелеос
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-8189-1203-5

Только любовь может совершить настоящее чудо. Даже в самые тяжелые, жестокие времена она дарит людям надежду. Даже тогда, когда мир вокруг погружен во тьму и хаос, она расцвечивает его яркими красками, делая жизнь прекрасной.

«Любовь и чума» Мануэля Гонзалеса — самый трогательный роман о любви, для которой нет преград. Его можно сравнить с «Ромео и Джульеттой» Шекспира и «Любовью во время чумы» Габриэля Гарсиа Маркеса. Но мир, описанный Гонзалесом, гораздо более жесток и трагичен…

Византия. XII век. Император Мануил хочет завоевать Венецию. Для этого он намерен заразить молодых венецианских посланников чумой, а потом отпустить их домой. И когда в Венеции разразится эпидемия, город можно будет взять голыми руками.

Император еще не знает, что один из посланников, Валериано, любит ту же женщину, что и он, Мануил. А значит, заразив венецианца, он неминуемо подвергнет опасности свою любимую, Джиованну ди Понте…

---

— Простите этих необразованных людей, Валериано! — произнесла тихо Джиованна. — Разве у вас нет других судей, более беспристрастных и справедливых?

— Да, Джиованна, есть, но и они заблуждаются. Одна только женщина способна облегчить душевные страдания. Она великодушно протягивает руку погибающему и спасает его. Если она и поддается иногда обаянию победителя, то не оскорбляет побежденного… Поверьте, что я не приблизился бы в таком ужасном положении к дому господина ди Понте, если б не надеялся встретить здесь вас.

— Умоляю вас, Валериано, никогда не сомневаться во мне… Я хотела бы забыть вас, но не могу: я постоянно вижу вас перед собой, слышу ваш милый голос. Когда клевещут на вас при мне, я страдаю невыразимо… Если я узнаю, что вы заключены в темницу, то я не перенесу этого… Если же вы решитесь бежать, мысль моя полетит вслед за вами…

— Но скажите же мне, — перебил Сиани, сжимая руки благородной девушки с беспредельной радостью, — хватит ли у вас смелости оставить своего отца, этого алчного купца, который разделяет ненависть венецианцев ко мне, чтобы следовать за мной, искателем приключений?

Джиованна вздрогнула и взглянула с недоумением на молодого человека, отважившегося сделать ей подобное предложение. Но Сиани не заметил этого и продолжал с увлечением:

— Если бы вы решились разделить со мной скитальческую жизнь, я отомстил бы всем неблагодарным, потому что стал бы служить Венеции, не подчиняясь никому, и сражался бы с ее врагами. В настоящее время, когда Византийская империя представляет собой ни более ни менее, как пурпурный лоскут, из которого каждый смельчак может выкроить себе герцогскую мантию, я мог бы сделать многое и, пожалуй, даже возвел бы вас на трон. Ваш отец простил бы нас, потому что его честолюбие было бы удовлетворено вполне.

— Зачем вы стараетесь обольщать меня мечтами, которым не суждено никогда сбыться, Валериано! И зачем мне все это? Я не честолюбива и не желала бы ничего, кроме возможности жить с вами вдали от всего света, не привлекая ничьих взглядов и не возбуждая ни в ком зависти.

— Такая спокойная жизнь невозможна для нас, Джиованна, потому что нашей любви угрожают со всех сторон. Ваша красота, ваш характер воспламенили не одно мое сердце, и мои соперники радуются теперь моему падению. Но в Венеции мне нельзя бороться с ними, а как же я уеду отсюда без вас… Как я могу оставить вас одну, когда знаю, что мои враги будут добиваться вашей руки, и Бартоломео ди Понте заставит вас избрать одного из них?

— Отец мой не прибегнет к насилию, чтобы заставить меня выйти замуж за кого бы то ни было! — возразила с убеждением Джиованна. — Он любит меня искренне и не захочет сделать меня несчастной на всю жизнь.

— Он горд, Джиованна, а гордость может заставить его сделать такой поступок, который погубит все. Если он смотрит на свою дочь, как на орудие для достижения своих честолюбивых целей, он воспользуется этим орудием, хотя бы оно и могло сломаться в его руках.

— Вы не справедливы к нему, — сказала Джиованна с печальной улыбкой. — Но не унывайте, Валериано. Я клянусь вам именем Господа нашего Иисуса Христа, что останусь вам верной до гроба и сумею противостоять всем угрозам и просьбам…

При этих словах дверь быстро отворилась, и в комнату вбежала взволнованная Франческа.

— Расставайтесь скорее! — сказала она молодым людям. — Только что пришел Азан Иоаннис в сопровождении трех разносчиков. Он желает видеть немедленно нашего господина… Я не ожидаю ничего хорошего от посещения такой зловещей птицы.

— Я ухожу, Джиованна, и уношу с собой вашу клятву, — сказал Сиани, вставая и протягивая ей руку.

— Да, да, идите, Валериано! — проговорила торопливо девушка. — Если мой отец увидит вас здесь, то обвинит меня в непослушании…

В это самое время Бартоломео ди Понте ходил большими шагами в заметном волнении по одной из обширных зал своего роскошного дома, наполненной всевозможными произведениями искусства и образцами предметов торговли, расставленными с самой тщательной заботой. Тут было собрано все, что придумала любовь к роскоши и что служило выражением нравов и различных ступеней развития народов.

Бартоломео останавливался время от времени, чтобы бросить тоскливый взгляд на большой канал, который вел к морю и по которому в былое время носились его богатые корабли, нагруженные сокровищами.

— Итак, я потерял все! — шептал с тоской негоциант, сжимая руками пылающую голову. — Итак, я напрасно трудился в течение стольких лет, как последний из поденщиков! Ценой бессонных ночей, ценой бесчисленных забот я сумел, несмотря на свое плебейское происхождение, создать себе блестящее положение, приобрести богатство и стать популярным не менее любого из патрициев, победивших сарацин и стоящих во главе Венецианской республики. Целая армия приказчиков и матросов повиновалась моей воле. Я приобрел себе земли, корабли, дома и замок… И вот теперь все исчезло как сон, по милости Мануила Комнина, вздумавшего ограбить публично венецианских купцов…

Стук отворившейся двери прервал, наконец, нить печальных мыслей, терзавших купца.

Бартоломео поднял глаза и увидел своего негра Абу-Кассима.

— Господин, — сказал почтительно негр. — Трое иностранцев желают вас видеть и просят позволения войти к вам.

— Трое иностранцев! Боже мой, и теперь-то нет мне ни минуты покоя! — воскликнул нетерпеливо ди Понте. — А кто они такие, Кассим?

— Должно быть, купцы с архипелага или из Сирии, господин! — отвечал невольник. — Один из них принес тюк! — добавил он.

— О, скажи им, Абу-Кассим… скажи, что я болен, что не покупаю ничего в настоящее время по случаю войны… Говори, что придет тебе в голову. И да унесет их черт вместе с их тюком!

— Однако их привел сюда Азан Иоаннис, господин! — заметил осторожно негр…

Но прежде чем купец успел ответить, в комнату вошел сам далмат, сопровождаемый тремя разносчиками, из которых один сгибался под тяжестью большого тюка.

Бартоломео нахмурился и подошел к непрошенным посетителям.

— Как вы осмелились войти сюда без моего позволения? — спросил он резко. — Зачем вы явились ко мне? Я не делаю покупок в настоящее время, и не буду ничего покупать!

— Напрасно, Бартоломео! — произнес мягко Азан. — Откуда вам знать, может быть, господин Заккариас предложит вам такую выгодную сделку, что счастье улыбнется вашему дому опять?

Говоря это, он сделал знак торговцу развязать тюк и выложить все находившееся в нем.

Заккариас исполнил приказание и стал вынимать один за другим куски красной шелковой материи, прошитые золотыми нитями отрезы парчи, украшенные рубинами и изумрудами, драгоценные ящички, кольца и кинжалы изящнейшей работы.

Но ди Понте смотрел на все эти предметы с убийственным равнодушием.

— Вы пренебрегаете моими сокровищами?! — заметил Заккариас с тонкой улыбкой. — Вы правы: все это ничто в сравнении с той бесценной жемчужиной, которую я хочу предложить вам… Не угодно ли полюбоваться редкостью, синьор Бартоломео! — добавил он, кивнув головой на Абу-Кассима, стоявшего неподвижно в дверях залы, как статуя из черного дерева.

Купец, изумленный такими загадочными словами, приказал негру выйти из комнаты.

— Сперва я покажу вам раковину, заключающую в себе эту драгоценность! — сказал странный торговец, взяв купца за руку и подводя его к окну, из которого были видны город, большой канал, лагуны и море, сверкавшее на солнце, как расплавленное серебро.

— Вот раковина! — произнес Заккариас, указывая на море. — А вот и жемчужина, — добавил он, протянув руку по направлению к городу.

При этих словах глаза его, блестевшие отвагой и неукротимой энергией, устремились на изумленного Бартоломео, как бы желая прочесть самые сокровенные его мысли.

— Как вы думаете, господин ди Понте, — спросил Заккариас, — стоят ли эта раковина и эта жемчужина потерянных вами кораблей?

— Разумеется, стоят. Но корабли принадлежали мне, — отвечал ди Понте, изумление которого все возрастало, — между тем как Венеция…

— Будет вашей через двадцать четыре часа, если только вы пожелаете этого.

Честолюбивый негоциант задрожал, но тут же пожал плечами и обратился к далмату:

— Почему ты не предупредил меня, что привел в мой дом сумасшедшего? — спросил он сурово.

— Потому, — отвечал далмат, — что этот торговец имеет все возможности, чтобы сдержать свои обещания, какими бы невероятными они ни казались. Но выслушайте его лучше до конца, господин Бартоломео!

Любопытство купца было возбуждено в высшей степени.

Заккариас продолжал:

— Управляет делами мира сего один только случай. Кто надеется единственно на свой ум и свою ловкость, ошибается постоянно. Все усилия самых опытных моряков победить бурю оказываются бесплодны. Доктора, пытающиеся излечить больных чумой, не могут помочь себе в самой пустой болезни. Астролог, предсказывающий королям смерть, не предвидит своей собственной. Да не служите ли и вы сами подтверждением этих истин?