Андреа Жапп - Дыхание розы

• Название: Дыхание розы
• Автор: Андреа Жапп
• Издательство: Книжковий Клуб «Клуб Сімейного Дозвілля»
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2011
• ISBN: 978-966-14-2343-4

1304 год, Франция.

Идет тайная, но жестокая война между королем, официальной Церковью и могущественным орденом тамплиеров. И в центре этой борьбы оказывается молодая вдова, красавица Аньес де Суарси. В ее владениях находят изуродованные тела монахов. Кто и за что убивает их?

Сводный брат Аньес, одержимый греховной страстью к сестре, готов обвинить ее в пособничестве еретикам и отдать в руки инквизиции. А инквизитору Никола Флорену совсем не нужно спасение души Аньес – он жаждет безграничной власти над ее телом…

Кажется, что за честь и жизнь беззащитной женщины некому вступиться. Но кроме врагов у нее есть и могущественные друзья. Однако успеют ли они?

---

– Тухлое, очень тухлое яйцо.

– И откуда исходит столь неприятный запах, поскольку – не станем преувеличивать – это один из самых зловонных?

– Из испражнений больного, страдающего кровавым поносом.

– Хорошо. Перейдем к другому, более приятному.

– Мэтр, – перебил Жозефа Клеман, которому никак не удавалось избавиться от единственного наваждения. Он думал об этом днем и ночью, плача в подушку, когда знал, что находится один. – Мэтр…

– Ты думаешь о своей даме, не так ли? – опередил ребенка Жозеф, который увеличил число опытов и занятий лишь для того, чтобы дать своему блестящему ученику возможность хоть немного забыть о страхе.

– Она никогда не выходит у меня из головы. Вы полагаете… ну, что я вновь встречусь с ней?

– Мне хочется думать, что невинность должна выйти победительницей из самых худших положений.

– Но сможет ли она на самом деле?

Жозеф из Болоньи внимательно посмотрел на ребенка. Его переполняла безмерная печаль. Разве когда-нибудь он видел, чтобы невинность торжествовала? Разумеется, нет. Он солгал во спасение этой переодетой маленькой девочки, которую полюбил как своего единственного духовного сына.

– Иногда… Редко, разве что ей помогают. Итак, мой мальчик, – продолжил он, придав своему голосу строгость. – Продолжим.

Жозеф прошел в другой конец большого зала и налил янтарную жидкость в новый сосуд, а затем представил ее на обонятельный суд Клемана:

– Что мы чувствуем? Разве на этот раз приятный запах не щекочет нам нос?

– Яблочный сок. Pestis.[62] Речь идет о запахе, исходящем от больных чумой. Ну, по крайней мере, большинства из них, поскольку от остальных пахнет недавно выдернутыми перьями.

– Хорошо запомни эти два запаха. Поверь мне, эти проклятые напасти по-прежнему угрожают нам. Что в таком случае нужно делать?

– Если образуется бубон, его надо насквозь проткнуть раскаленным добела ножом. При этом я должен надеть на руки перчатки, а затем бросить их в огонь и тщательно вымыть кисти и предплечья с мылом. Если речь идет о легочной форме, сделать ничего нельзя. Я не должен приближаться к такому больному ближе, чем на туаз. В его слюне образуются крошечные шарики, которые вылетают наружу, когда он говорит. Так передается чума, вылетая изо рта больного и цепляясь за его собеседника.

Морщинистое лицо старого врача озарила улыбка. Он одобрительно кивнул. Хорошему учителю – хороший ученик. Вдруг они оба подскочили. Им показалось, что в зал вбежало целое войско. Послышался голос Артюса:

– Могу ли я подойти, не страшась подхватить смертельную лихорадку? Что это за отвратительный запах?

– Запах гнилого яйца, монсеньор.

– Вот уж действительно, да чего забавными вещами занимаются ученые! Мессир врач, я хочу немедленно поговорить с вашим помощником.

– Вы желаете, чтобы я удалился, сеньор?

– Нет, нет, я оставляю вас с вашим смрадом и увожу его в свои покои, защищенные от миазмов.

Когда они устроились в маленькой комнате в виде ротонды, Артюс, который был больше не в состоянии ждать, начал без всякого вступления:

– Мне нужна твоя помощь, мой мальчик.

Мрачный, напряженный вид графа просветил Клемана лучше, чем любые слова. Речь шла об Аньес. Безумная паника охватила мальчика, который буквально прирос к месту. Нет. Нет, она не могла умереть, поскольку тогда бы он тоже умер, настолько его жизнь зависела от жизни дамы.

– Плохие новости? – наконец пролепетал ребенок, сдерживая рыдания, готовые вот-вот вырваться из его груди.

– Они прискорбные, но не такие плохие, как вчера или позавчера. Не забивай себе голову глупостями. Мадам де Суарси жива… Тем не менее скоро начнется допрос с пристрастием.

Артюс обвел комнату убийственным взглядом ища, что он мог бы разломать, разбить, чтобы немного утолить свою ярость. Его кулак резко опустился на рабочий стол опрокинув серебряную чернильницу в форме корабля. Клеман продолжал сидеть неподвижно, глядя, как чернила медленно текут по дереву, а затем капают на пол. Артюс проследил за взглядом ребенка и заметил небольшой беспорядок – пятно» черневшее на паркетной дощечке. Они оба в замешательстве смотрели на него, словно это постепенно расширявшееся пятно таило в себе некое послание. «Чернила черные, а не красные», – упорно твердил себе Клеман. Это чернила, а не кровь. Чернила и ничего больше. Тем не менее он схватил большой платок, висевший у него на поясе и служивший ему полотенцем, и бросился к столу, чтобы закрыть им небольшую черную лужу и заставить ее навсегда исчезнуть.

Артюс поднял голову, словно этот простой жест развеял колдовские чары, принуждавшие их смотреть на пол. Граф начал с того, чем закончил:

– Клеман. Флорен должен умереть. Он должен умереть, причем как можно скорее.

– Прикажите, мессир, чтобы мне оседлали лошадь. Я еду немедленно. Я убью его.

В сине-зеленом взгляде ребенка, смотревшего графу прямо в глаза, читалась полнейшая решимость. Странно, но Артюс считал Клемана способным на такой поступок, пусть даже потом ему придется погибнуть.

– Право воспользоваться кинжалом я оставляю себе, мой мальчик. Кинжал – мой старый товарищ и никогда не изменял мне. Мне нужен шпион, который следил бы за Флореном, поскольку он меня знает. Я думал, что нашел себе сообщника, но он испарился.

Клемана охватило радостное возбуждение.

– Я могу его заменить. Приказывайте, мессир!

– Завтра на рассвете мы едем в Алансон.

– Это примерно в двадцати лье… Успеем ли мы…

Клеман споткнулся на последних словах, которые прозвучали бы как смертный приговор.

– Двадцать три, если быть точным, и, черт возьми, мы там будем вовремя! Немного поторапливая наших лошадей, не делая долгих остановок, мы приедем в Алансон послезавтра на рассвете.

Ватиканский дворец, Рим, ноябрь 1304 года

Камергер положил конец мучительному оцепенению, которое отныне почти никогда не покидало камерленго Бенедетти.

– К вам пришли, ваше преосвященство.

Из груди Гонория вырвался вздох облегчения. У него возникло впечатление, что это благостное известие позволит ему наконец причалить к берегу, выплыть из беспокойного океана, который терзал его дни и ночи напролет.

– Дайте мне время помолиться, а потом введите ее.

Камергер ушел, склонившись в низком поклоне. Однако камерленго вовсе не хотел тратить время на то, чтобы собраться. Он хотел смаковать его, подметить все нюансы.

Од, великолепная Од. Од де Нейра. Одно упоминание этого имени оказывало на него благотворное колдовское действие. Тиски, сжимавшие грудь прелата на протяжении нескольких месяцев, расслабились. С опьяняющей радостью он вдыхал этот почти свежий воздух, вновь и вновь открывая его для себя. Острая боль, которая жгла грудину, исчезла. Впервые за долгое время он осмелился встать и потянуться всем телом, не боясь, что его члены распадутся на куски.

Од… Видеть ее, улыбаться ей… Не в силах больше сдерживаться, он устремился к высокой двойной двери своего кабинета и резко распахнул ее, чем привел в изумление камергера, скрашивавшего ожидание мадам де Нейра.

– Входите, моя дорогая прекрасная подруга.

Женщина поднялась с воздушным изяществом. Гонорий подумал, что она стала еще красивее, чем тот образ, который он хранил в своей памяти. Чудо, одно из чудес, которые поджидают вас на очередном жизненном повороте, чудо, совершенство которого поражает вас. Пышные белокурые волосы окружали идеальный овал ангельского лица. Два бездонных изумрудных озера, вытянутых в форме миндаля, радостно смотрели на него, а на прекрасном ротике в форме сердечка играла очаровательная улыбка.

От удовольствия Гонорий закрыл глаза. За этим изящным силуэтом, за этим выпуклым челом скрывался один из наиболее мощных, наиболее острых умов, которые ему доводилось встречать.

Она подошла ближе, и ему показалось, что ее ноги едва касаются земли. Гонорий закрыл дверь. Од де Нейра удобно села и улыбнулась, склонив свою очаровательную головку набок:

– Сколько времени прошло, ваше преосвященство.

– Прошу вас, Од, будем считать, что этого времени, которое едва коснулось вас, а меня же, напротив, превратило в старика, не существует.

Грациозным жестом она одобрила его слова: ее тонкая красивая рука словно погладила пустоту. Затем она ответила:

– С удовольствием… Значит, так мало времени, мой дорогой Гонорий.

Поджав свои пухленькие губы, она продолжила более серьезным тоном:

– Сначала ваше послание обрадовало меня, но затем, признаюсь, встревожило.

– Простите меня за это. Меня снедает тревога, и, должно быть, она просочилась в мои слова…

Камерленго замолчал и пристально посмотрел на нее. Од де Нейра вела бурный образ жизни. Только чудом можно было объяснить, почему он нисколько не сказался на ее внешности. Рано осиротевшую девочку отдали на воспитание стареющему дядюшке, который быстро начал путать родственное милосердие и кровосмесительство. Но мерзавец недолго пользовался прелестями племянницы. Он умер после бесконечной, мучительной агонии, при которой, как и требовало того благочестие, присутствовала его протеже. В двенадцать лет Од осознала, что ее талант по части ядов, убийств и лжи мог сравниться лишь с ее красотой и умом. За распутным дядюшкой в мир иной отправились тетушка, два кузена, претендовавшие на наследство, старый муж… Однако прискорбная участь родственников Од насторожила людей бальи Осера. Гонорий Бенедетти, тогда обыкновенный епископ, оказался в городе, когда шел процесс. Изумительная красота мадам де Нейра напомнила Гонорию сладостные безумства его юности, когда он покидал кровать одной дамы только затем, чтобы упасть в кровать другой. Он захотел ее допросить под тем предлогом, что его ряса заставит ее быстро признаться. Она ни в чем не призналась, запутав его в лабиринте лжи, которым он восхищался, будучи знатоком. По его мнению, такая беспринципность, такой ум и такой талант должны были спасти ее шейку от веревки и, уж конечно, от костра, на котором сжигали ведьм. Он крутился, как уж на сковородке, покупая одних, угрожая другим, убеждая третьих. С Од сняли все обвинения, освободили от всех подозрений. Од была единственным плотским увлечением прелата с тех пор, как он отрекся от мирской жизни. Неделю спустя он пришел к ней в особняк, унаследованный от мужа, которого она отправила в мир, считавшийся лучшим из миров. На мгновение Гонорий испугался, что она окажется не на высоте прегрешения, которое он собирался совершить. Но он глубоко заблуждался. Как он и надеялся в глубине души, эти несколько часов страсти она не рассматривала ни как вознаграждение, ни как необходимость. Она оказала ему честь, отдавшись ему как мужчине, поскольку никогда не уступила бы кредитору. Все эти часы, проведенные в совершенном безумии, они обнюхивали друг друга, как хищники одной и той же породы. Они занимались любовью, словно скрепляли договор. Как и Гонорий, Од полагала, что цель оправдывала средства. Ведь она сказала ему на рассвете после той ночи: