Андрей Букин - Пара, в которой трое

• Название: Пара, в которой трое
• Автор: Андрей Букин
• Жанр: Спорт

«Пара, в которой трое» – книга, написанная олимпийскими чемпионами в фигурном катании Натальей Бестемьяновой и Андреем Букиным и чемпионом Европы в одиночном катании Игорем Бобриным.

Знаменитые спортсмены рассказывают о личной жизни, творчестве, о том, как начинали, об интересных людях, с которыми сводила судьба, о «Театре ледовых миниатюр», объединившем их в «пару, в которой трое» и – наконец – о полюбившихся зрителям шоу «Танцы на льду» и «Звездный лед».

---

На следующий день я получила все сполна, и сразу началась подготовка новой программы. Татьяна Анатольевна была к нам очень строга, ни до ни после она нас так не гоняла. В тот год к Тарасовой пришли Елена Гаранина и Игорь Завозин. Весь летний сбор мы с Ленкой не спали, а болтали ночи напролет. Видя нашу дружбу, нам поручили сделать газету. На сборах всегда выпускалась газета под названием «Тарасята».

Мы с Ленкой написали про наших мальчиков стихи. Они получились такие, что Татьяна Анатольевна вызвала нас к себе. «Как вам не стыдно, – возмущалась она, – вы делаете общее дело, и при этом такое говорить о своих партнерах!» Мы-то хотели пошутить, но, наверное, получилось зло, правда ребята, по-моему, совсем не обиделись. Они нас и предупредили, что ожидается выволочка, но мы, две ненормальные, идем к Тарасовой и хохочем, остановиться не можем. Закатываемся. В таком состоянии мы и на лед выходили. Я даже Игоря Завозина не помню тем летом.

Многие фигуристы после Олимпиады уходят из спорта. Исчезли чехословацкий и канадский дуэты (они стояли впереди), и мы автоматически на два места поднялись. Но Линичук и Карпоносов остались, хотя все были уверены в их уходе. Наверное, они не хотели уходить побежденными, так как после Олимпиады проиграли чемпионат мира. Я посчитала и решила, нам вполне по плечу стать третьими в мире. От этого у меня сразу настроение улучшилось, ведь мы не хуже других, пусть и на восьмом месте.

Осенью нас с Карамышевой и Синицыным привезли на турнир в Голландию разбираться между собой, кто сильнее. Советский арбитр, который приехал с нами, заболел, и нам пришлось «выяснять отношения» с помощью одних иностранцев. И тренеров наших там не оказалось, так что влиять на соревнования никто не мог. Я в Голландии не разговаривала ни с Ростиком, ни с Наташей, но перед стартом я вообще ни с кем не разговариваю, а Андрюша с ними общался. У нас сохранялись прекрасные отношения. Мы выиграли, и после турнира они пригласили нас в гости. Ростик и Наташа только перед поездкой поженились, не играя шумную свадьбу, поэтому жили уже в одном номере.

Мы сидели у них в комнате, и я ничего не могла понять: мы же их победили, а они к нам так хорошо относятся! В тот вечер я убедилась окончательно – они замечательные люди. На следующий день организаторы устроили прием. У Ростика и Наташи здесь на турнире проходил их медовый месяц, они все время вместе танцевали, и так красиво.

Турнир не включал обязательных танцев, только оригинальный и произвольный. До старта мы прожили в Гааге четыре дня и успели прилично измочалиться, загоняя себя на тренировках. На одной из них, перед самыми соревнованиями, я упала плашмя. Следом за мной Наташа падает на том же самом месте. Цепная нервная реакция.

Спустя месяц мы легко обошли Карамышеву и Синицына на турнире Les Nouvelles de Moscou. Теперь соперников за место в сборной мы не имели. К этому сезону мы, что называется, созрели. В январе, как обычно, чемпионат СССР, но Наташа и Ростик на него не приехали, кто-то из них заболел. Можно сказать иначе: они сломались, а первый симптом – ссора с тренером. Их выучила Татьяна Рожина, она же их забрала с собой из Свердловска в Днепропетровск, а последние программы им ставила Людмила Пахомова. В конце концов они пришли уговаривать и уговорили с помощью Андрея Тарасову, чтобы она их взяла к себе.

На чемпионате страны первое, что я сделала, – упала лицом на лед. Я и до этого падала, но тут словно нашло какое-то затмение. Но вскочила и покатила дальше. Мое падение никак не изменило расстановку: первые – Линичук – Карпоносов, Моисеева – Миненков – вторые, мы с Андрюшей – третьи. В таком составе и поехали на чемпионат Европы. А там в первые два дня соревнований Ира и Андрей поменялись местами с Наташей и Геной. Вероятно, Моисеева и Миненков надеялись выиграть, вновь стать мировыми лидерами, но в произвольном танце судьи отдали свои голоса Торвилл и Дину.

На чемпионате мы с Андреем оказались четвертыми, вплотную приблизившись к Линичук и Карпоносову Многие участники чемпионата подходили к нам и говорили: «Ваше место – третье». Но я и сейчас считаю: то решение судей было единственно верным, нельзя устраивать оскорбительный уход олимпийским чемпионам. Я же вполне довольствовалась своим четвертым местом в Европе и больше всего радовалась оттого, что нигде не упала, даже не споткнулась.

Единственное, что могу заметить: в тот год Моисеева и Миненков уже не были так ярки, как раньше, а Торвилл и Дин еще не были так ярки, как стали потом. Они все же еще не выиграли чемпионство до конца, хотя их немножко, но сделали победителями. С другой стороны, очевиден был их прогресс, и, что немаловажно, регулярное золото в танцах советских фигуристов многих на Западе раздражало. Англичане выглядели счастливыми на грани помешательства, они, похоже, сами не верили, что выиграют. Зато когда Торвилл и Дин выступали в следующем сезоне, тут уж ничего не скажешь – на лед выходили истинные чемпионы. Я думаю, они понимали, что им выдали аванс, но, к их чести, они полностью его оправдали.

Андрей. В Хартфорде, в городе на востоке США, неподалеку от Нью-Йорка, проходил чемпионат мира 1981 года. Там мы впервые завоевали медали, бронзовые. Свою программу мы условно назвали «Стрела». Она начиналась так, будто мы с Наташей стреляем из луков.

Странно, но тот танец я вспомнить не могу. Он состоял из четырех абсолютно разноплановых кусков. Наша программа «Кармен» родилась лишь через четыре года, и танец, похожий на сборную солянку, выглядел нормально, у всех были точно такие же.

Запомнил только, что программа технически оказалась довольно трудной. Мы носились по катку как угорелые, умудряясь вписываться в сложные повороты. Кстати, никто из танцоров с такой скоростью, как мы, в те годы не катался. Набор элементов был такой, что его мало с чьим можно сравнить и по сей день. Ничего, через несколько лет нас обвинят, что мы артистизмом и эмоциями пытаемся скрыть недостатки техники.

…Я подумал об этом, когда спустя несколько лет посмотрел видеокассету с нашими выступлениями того времени. Получил я ее в Цинциннати, где проходил чемпионат мира 1987 года. Я выходил на лед перед тренировочным прокатом, как вдруг сверху, из радиоузла, раздается: «Андрей Букин, подойдите, пожалуйста, к нам». Я кричу: «Музыку дайте громче», мне в ответ: «Я приглашаю вас по другому поводу». – «Для меня сейчас музыка самое главное», – гордо отзываюсь я. Спустился ко мне сам звукорежиссер: «Извини, я, конечно, сделаю музыку громче, а ты разве не помнишь, я же в Лейк-Плэсиде тоже за музыку отвечал.» Прошло семь лет, конечно, я его не помнил, а он сохранил и передал нам видеозаписи тех лет. Мы потом пригласили его в Нью-Йорке на наше показательное выступление.

Спустя столько лет запись нашего катания произвела на меня большое впечатление. Это надо же на какой скорости Наталья и я катались! Когда мы уходили из спорта, такой скорости никто не мог показать. А как мы повороты исполняли! Наташку тогда прозвали Мисс Твизл. Твизл – это танцевальный термин. Восемь или девять оборотов делала Наташа, я бежал рядом, все на большом ходу…

Но перед Хартфордом прошел еще и чемпионат Европы. На нем мы умудрились выйти на разминку перед пасодоблем (обязательным в тот год танцем) в чужое время. Размялись, а нам говорят: «Вы выступаете в следующей группе». А на разминке мы такое творили – оказались в полном раскладе, ноги деревянные, я к тому же еще и упал. Мы испугались, спрашиваем: больше разминаться нельзя? Но нам разрешили снова выйти. Мы немного покатались, пришли в себя и такой пасодобль выдали от счастья, что к нам по-человечески отнеслись. Нам удались обязательные танцы, а в оригинальном мы по оценкам даже начали спорить с Линичук и Карпоносовым. Для нас такое событие произошло неожиданно, и перед ребятами мне вдруг стало неудобно, все же они заслуженные мастера спорта. Выиграли они у нас пять к четырем, то есть из девяти судей пять отдали предпочтение им, четверо – нам.

В Хартфорд Линичук и Карпоносов не поехали. Так мы оказались на чемпионате мира второй парой советской сборной.

Перед чемпионатом мира я переболел, ни больше ни меньше, воспалением легких. Мы начали подготовку, а у меня температура все время держится 37,3–37,4. Лекарств пить никаких нельзя – неизвестно, какое может дать реакцию на допинг. Единственное, что разрешено, – укол анальгина. Я думал, ерунда какая – укол. А он оказался таким болезненным! Первые десять-пятнадцать минут я вообще не мог встать на ноги, зада своего совсем не чувствовал. «Вот так, – решил я, – лечили легкие, отказали ноги». Я орал от боли, от страха, что не смогу выступать.

В Хартфорде на улицу можно было не выходить. Из гостиницы по специальному коридору – прямо в огромный зал, тысяч на пятнадцать зрителей, а то и на восемнадцать. Зал, в котором мы впервые завоевали медали. Хотя, честно говоря, буквально «выскочили из-под трамвая»: во время обязательных танцев, на пасодобле, я попал коньком в чей-то след и встал на две ноги – грубейшая ошибка. Половина судей видят, половина, как мне кажется, делают вид, что не видят. Я в трансе. Только и услышал, как трибуны выдохнули: «А-ах!» Но в том же пасодобле упал и американский дуэт Блумберг – Сиберт, с которым мы соревновались за место в первой тройке и шли, что называется, ноздря в ноздрю. Они выступали раньше нас, и разочарованный вздох трибун я услышал еще до собственного появления на льду. В произвольном танце мы по жребию выступали последними. А когда вернулись за кулисы, то к нам от компьютерного монитора, где сразу видно, кто на каком месте, бежала Ира Моисеева, руки-ноги во все стороны: «Ребята! Ура! В турне едете!» Я никак не мог сообразить, при чем здесь турне, а потом понял – третьи! Неделя после награждения из моей памяти совершенно выпала. Только помню, что был счастлив.