Джон Рёскин - Король Золотой реки

• Название: Король Золотой реки
• Автор: Джон Рёскин
• Жанр: Сказка

РЕСКИН, Раскин (Ruskin), Джон (8.II.1819, Лондон, — 20.I.1900, Конистон, Сев. Ланкашир) — англ. писатель, историк, искусствовед, публицист. Род. в семье шотландца, богатого виноторговца, воспитывавшего сына в строго религ. духе. Слушал курсы лекций в Королев. колледже, обучался живописи. Окончил Оксфордский ун-т. В книгах «Современные художники» («Modern painters», v. 1–5, 1843-60), «Семь светильников архитектуры» («The seven lamps of architecture», 1849), «Камни Венеции» («The stones of Venice», 1851-53) Р. утверждал, что зодчество и иск-во вообще являются выражением нац. духа, а также религии и морали. Романтич. протест Р. против капиталистич. действительности, враждебной иск-ву и красоте, преклонение перед ср. — век. культурой и иск-вом в ущерб Возрождению стали основой эстетич. программы прерафаэлитов, к-рых Р. поддерживал (кн. «Прерафаэлитизм» — «Pre-Raphaelitism», 1851), и хотя впоследствии разошелся с ними, идеал его обращен к прошлому, к добурж. обществ. формам, ср. — век. ремесленным гильдиям: «Политическая экономия искусства» («The political economy of art», 1857, 2 расшир. изд. «Радость навеки» — «A joy for ever», 1880), «Два пути» («The two paths») и др. Общим проблемам культуры посвящена кн. Р. «Сезам и Лилии» («Sesame and Lilies», 1865, расшир. изд. 1871), греч. мифологии — «Королева эфира» («The Queen of air», 1869). Свои утопич. взгляды Р. изложил в соч.: «Времена и течения» («Time and tide», 1867), «Письма к рабочим и труженикам Великобритании» («Fors clavigera, letters to the workmen and labourers of Great Britain», 1871-86).

Высоко оценив критику бездушия бурж. отношений у Ч. Диккенса, Р. упрекал его, однако, в неправдоподобии (ст. «Безобразная и прекрасная беллетристика» — «Fiction foul and fair», 1880). Мемуары Р. «Прошлое» («Praeterita», 1886–1900) остались незаконченными. Ранние соч. Р. отличались изысканностью слога; позднее, обращаясь к читателям из народа, Р. заботился о простоте, ясности, доступности языка. В России к Р. относился с интересом Л. Н. Толстой.

---

Рёскин Джон Король Золотой реки (Сказка)

I

Господин Юго-Западный ветер вмешивается в дела Черных братьев.

В гористой части немецкой земли Штирии была долина. Ее окружали со всех сторон горы, с вершин которых в долину падало много потоков. Один из потоков падал с громадной высоты и вода его отливала золотом под лучами солнца. За это его и прозвали жители «Золотой рекой». В долине этой всегда рождались в большом количестве как овощи, так хлеб и фрукты и она обогащала своих владельцев.

Удивительно в ней было то, что ни один из горных потоков не протекал по ней. Все они текли в различные стороны, в равнины, где виднелись селения и города, но зато над долиной вечно висело водяное облако и в сильнейшие засухи в ней не было недостатка в дожде. Благодаря этому окрестные жители назвали счастливую долину «Долиной сокровищ».

Долина сокровищ принадлежала трем братьям: Шварцу, Гансу и Глюку. Шварц и Ганс были старшими братьями. Оба они отличались нелюдимостью и черствостью к людям, а лица у них были замечательно безобразны. Как за свои качества, так и за внешний вид они прослыли всюду под именем «Черных Братьев».

Младший брат, Глюк совсем не был похож на своих братьев. Это был красивый, голубоглазый двенадцатилетний мальчик. Душа у него была добрая, а сердце мягкое и он готов был помочь каждому. Братья не любили Глюка и главным образом за его доброту. Они заставляли его работать на себя, подчас били его, нередко заставляли голодать даже. Нужно, впрочем, сказать, что Черные братья, несмотря на свои богатства, были очень скупы и даже себе во многом отказывали, а уж Глюку и подавно приходилось терпеть.

Братья богатели с каждым годом и становились от этого скупее и еще больше обижали своего младшего братишку.

Так шли дела. Однажды случилось дождливое лето и всюду в окрестностях погибли посевы. В долине же сокровищ все обстояло благополучно. Всюду лили дожди, а в ней светило солнце и Черные братья радовались.

Отовсюду приходили к ним покупать хлеб и каждый уходил от них с бранью и проклятьями. Братья ломили такие цены, что становилось невмоготу, но больше негде было взять хлеба и люди покупали. Бедняки же, у которых не было ничего, попросту умирали под окнами дома Черных братьев, не вымолив у них ни зерна.

Подошла зима. Как-то раз старшие братья ушли из дому, приказав Глюку жарить баранину, никого не впускать в дом и никому ничего не давать.

Глюк сидел у огня. По крыше стучал сильный ливень и стены кухни совсем отсырели от него. Глюк ворочал вертел и мясо уже начало подрумяниваться.

— «Жалко, — подумал Глюк, — что братья никогда ни с кем не делятся своим достатком. Пригласи они какого-нибудь бедняка на обед хотя бы и вероятно на сердце у них стало бы легче».

В это время кто-то два раза стукнул в дверь.

— Ветер верно, — подумал Глюк с грустью, — кто осмелится стучать в хижину Черных братьев.

Стук повторился громче и стал торопливым. Кто-то требовал, чтобы ему открыли. 'Глюк выглянул в окно.

К его удивлению стучал очень маленький старичок, каких Глюку не приходилось видеть. У незнакомца был широкий, бронзового цвета, нос, круглые, красные щеки и очень веселые глаза, блестевшие из под длинных ресниц. Усы закручивались длинными кольцами, а серые волосы падали по плечам. Ростом он был в аршин с вершком. На голове его красовался остроконечный громадный колпак, украшенный длинным пером. Черный плащ, раздуваемый ветром, был чуть ли не вчетверо длиннее своего хозяина.

Глюк так удивился, что не мог и слова вымолвить. Старик же стукнул в дверь еще раз и, заметив белокурую головку Глюка, сказал:

— Эй, ты! Не стоять же мне у двери! Впусти — я промок.

На самом деле он промок сильно. Перо колпака опустилось книзу, а с усов вода лилась ручьями.

— Простите, сударь, — сказал Глюк, — мне очень жалко, но я не могу впустить вас.

— Почему не можешь? — удивился старик.

— Братья заколотят меня на смерть. Право я не могу. Что вам угодно?

— Что угодно? — сердито сказал старик. — Я хочу погреться и пообсохнуть. Впусти меня!

Глюк, простояв у окна, сам убедился, что на дворе очень холодно. Глюку жалко стало старика и того, что дрова, горевшие так ярко, сгорят зря, не обогрев никого. Он подошел к двери и впустил старика. Когда маленький человек вошел в дом, пронесся такой порыв ветра, что даже очаг задрожал.

— Вот славный мальчик! — сказал старичок. — Ты не бойся братьев. Я поговорю с ними!

— Нет, не делайте этого, сударь! Вы не должны оставаться до их прихода, иначе они меня поколотят.

— Это неприятно. А до каких пор я могу оставаться здесь?

— Пока не изжарится баранина, а она уже наполовину готова.

Старик молча вошел в кухню и уселся у очага, не снимая ни шляпы, ни плаща.

— У огня вы скоро обсохнете, — сказал Глюк, принимаясь вертеть баранину.

Старик не обсыхал: вода каплями стекала с него в очаг и медленно гасила огонь.

— Извините, сударь, — сказал Глюк, — не позволите ли вы взять ваш плащ?

— Нет, благодарю, — ответил старик.

— Ну шляпу вашу?

— Спасибо, она не мешает мне, — довольно сурово отозвался гость.

— Но, сударь… вы гасите огонь.

— Это хорошо. Баранина зажарится не так скоро.

Глюк удивился гостю: он был то скромен, то резок и суров. Мальчик снова завертел баранину и оба некоторое время молчали.

— А баранина верно вкусна, — заметил старик, — не дашь ли ты мне кусочек?

— Не могу, сударь, — ответил Глюк.

— Я страшно проголодался, так как не ел ни вчера, ни сегодня. Братья не заметят, если отрезать маленький кусочек.

Он говорил таким печальным тоном, что Глюк разжалобился.

— Они обещали мне дать кусочек. Его я могу предложить вам, но не больше.

— Ты хороший мальчик, — сказал старичок.

Глюк наточил нож и согрел тарелку.

— «Не беда, если они и поколотят меня, — подумал он. Но едва он отрезал широкий ломоть, как в двери сильно постучали. Старичок соскочил со своего места, а Глюк в испуге постарался поаккуратнее приладить к баранине отрезанный кусок.

— Что ты так долго держишь нас под дождем? — крикнул Шварц, входя в кухню и кидая в лицо Глюку мокрый зонтик.

— Ах ты негодяй, — прибавил Ганс, награждая Глюка затрещиной.

— Господи помилуй! — крикнул Шварц, увидев старика.

— Аминь! — вежливо раскланялся старик, снимая шляпу.

— Кто это? — крикнул свирепо Глюку Шварц, хватаясь за скалку.

— Я не знаю, брат, — ответил испуганно Глюк.

— Но как он вошел?

— Дорогой брат, если бы ты видел, как он промок.

Шварц замахнулся на Глюка скалкой, но в эту минуту старик ловко подставил под удар свою шляпу. Скалка вырвалась из рук Шварца и покружившись упала в дальний угол. Из шляпы же брызнуло столько воды, что она залила весь пол в кухне.

— Кто вы такой? — спросил Шварц старика.

— Чем вы занимаетесь? — промычал Ганс.

— Я бедный старик, сударь, — проговорил гость. — Увидел огонек, ну и зашел погреться на четверть часа.

— А теперь я прошу вас уйти, — сказал Шварц. У нас не сушильня.

— Но, сударь, нельзя же гнать старика в такую погоду. — Поглядите на мои седины.

— О, у вас волос вполне хватит, чтобы согреть голову.

— Но я голоден. Не дадите ли вы мне кусок хлеба?

— Как бы не так? — крикнул Шварц. — Что вы думаете, что у нас запасен хлеб для таких красноносых попрошаек.

— Отправляйтесь! Продайте свое перо и будет хлеб! — посмеялся Ганс.

— Но дайте мне хлеба кусочек.

— Вон! — крикнул Шварц.

— Но, господа…

— Убирайся вон! — крикнул Ганс, хватая старика за шиворот.

Едва Ганс прикоснулся рукой к старику, как тотчас же полетел, кружась по комнате, и упал в угол на скалку. Шварц тоже кинулся к старику, но и его постигла участь брата. Так они и остались друг на друге.

Старичок закружился в другую сторону. Плащ обвился вокруг него ровными складками. Он остановился и сказал хладнокровным тоном:

— До свидания, господа! В полночь я вернусь, но, так как вы приняли меня очень скверно, то это посещение мое будет последним.

Дверь с треском распахнулась и потом захлопнулась за стариком.

Братья, оправившись от испуга, принялись за еду, предварительно выгнав Глюка в подвал. Пообедав, они завалились спать.

И ночка же выдалась! Ветер бушевал и дождь лил без устали. Братья, хотя и были пьяны, но однако, ложась спать, позаботились закрыть дверь и ставни. Спали они в одной комнате.

Ровно в полночь страшный треск разбудил их. Дверь распахнулась и дом затрясся до основания.

— Что это? — вскочили братья.

— Это я! — отозвался старичок.

Комната была наполнена водой. При тусклом свете луны они увидели большой шар из пены, кружившийся в воздухе. На шаре, словно на пуховой подушке, сидел старичок в своем колпаке, которому уже крыша не мешала прямо сидеть на голове, потому что она была снесена.