Себастьян Хаффнер - От Бисмарка к Гитлеру

• Название: От Бисмарка к Гитлеру
• Автор: Себастьян Хаффнер
• Издательство: Kindler Verlag
• Жанр: История
• Год: 1987
• ISBN: 978-3-426-78182-1

Вашему вниманию предлагается еще одна книга практически неизвестного в России историка и публициста — Себастьяна Хаффнера. Темой большинства его произведений была история Германии — но поскольку истории Германии и России столь тесно переплетались веками, то я надеюсь, что и эта книга о Германском Рейхе будет с интересом принята русскими читателями. Тем более, что Хаффнер не только приводит множество малоизвестных или вовсе неизвестных нам фактов, но и совершенно необычно интерпретирует их, анализирует и делает очень неожиданные выводы. Книги Хаффнера во многом противоречат сложившимся в отечественной историографии стереотипам, часто благополучно перекочевавшим еще из советских идеологических догматов. Право читателя — принять или отвергнуть взгляды Себастьяна Хаффнера на исторические события, но банальными их назвать нельзя никак.

(переводчик Кузьмин Б. Л.)

---

Было три причины, которые сделали национал-социалистов в 1930 году сначала массовой партией, а затем, в 1932, вообще сильнейшей партией.

Первую следует искать в экономическом кризисе: он вёл к ужасно быстрому прогрессирующему обнищанию рабочих и также — это не следует забывать — предпринимателей, среди которых также многие обанкротились и жизнь их была разрушена. В 1932 году, в котором было шесть миллионов безработных, появился плакат, на котором в экспрессионистском стиле была изображена большая масса нуждающихся и больше ничего. Внизу стояли только слова: «Гитлер, наша последняя надежда». Это попало в цель. Нужда была реальностью. И реальностью было также то, что Гитлер был единственным, кто обещал изменить такую ситуацию. В то время как Брюнинг, как каждый мрачно чувствовал, нужду даже умышленно усиливал — с патриотическими внешнеполитическими целями, которые он однако не мог сделать достоянием гласности и которые сами по себе и сегодня еще не признаны повсеместно.

Нужда была первой причиной, которая привлекла массы к Гитлеру. Она стала еще и сегодня охотно признаваемой в качестве единственного, и тем самым решающего оправдания неожиданного столь массово проявившегося голосования за нацистов. Нужда была причиной, и очень сильной, но не единственной.

Вторая причина была в неожиданно снова усилившемся национализме. Он далеко не столь ощутим, как экономическая нужда тех лет, и также не столь легко объясним. Кажется даже противоречивым, что именно нужда и экономическое отчаяние сопровождались своего рода взрывом национальных чувств. Но так это и было; каждый, кто ещё осознанно пережил годы с 1930 до 1933, может это засвидетельствовать. Национальные комплексы и затаённые обиды времени после 1918 года, чувства, которые выражались в таких оборотах, как «удар кинжалом в спину» и «ноябрьские предатели» никогда не были преодолены полностью. Но в годы с 1919 до 1924 они всё же в основном были ограничены средой старых правых, избирателей Германской Национальной Народной партии, а после 1925, когда эта партия принимала участие в управлении страной, смягчились. Теперь же они вдруг стали общим достоянием почти всех партий; даже коммунисты вдруг заговорили националистическим языком, а тайные и явные монархисты, стоявшие за президентским кабинетом Брюнинга, и подавно.

Но тем самым они занялись тем, в чём их с самого начала недосягаемо превосходили национал-социалисты. Никто не апеллировал к национализму, национальной гордости и национальным обидам с такой убежденностью — и потому с такой силой убеждения — как они. Никто не отваживался утверждать, как они, что Германия собственно должна была победить в Первой мировой войне, да в сущности и победила, и лишь вследствие коварства и предательства у неё была украдена победа. Никто столь откровенно не предрекал, что эта потерянная победа однажды должна быть навёрстана. Немцы — я забегаю вперёд — в 1939 году с началом Второй мировой войны были далеко не столь воодушевлены, как это было в 1914 году при начале Первой; они истратили своё воодушевление в 1933 году. Но в воодушевлении от победы «национального подъёма» в 1933 году было много от военного восторга 1914-го, а своего рода военное воодушевление возбуждалось со всех сторон уже за годы до того — и пошло на пользу национал-социалистам.

Третья причина успеха выборов НСДАП была в самой личности Гитлера — это следует сказать, хотя сегодня это рассердит многих людей. Гитлер воздействовал на немцев своего времени не отталкивающе, а привлекательно, даже зажигательно. Он просто был фигурой гораздо большего политического формата, чем все другие, кто после смерти Штреземанна в поздней фазе Веймарской республики стоял на политической сцене.

Гитлера всегда недооценивали. Наибольшей ошибкой его противников было то, что они хотели сделать его мелким и смешным. Он не был мелким и смешным. Гитлер был очень нехорошим человеком. Великие люди часто бывают нехорошими. А Гитлер также был, что не следует превратно истолковывать, со всеми своими ужасными особенностями весьма великим человеком, как это снова и снова проявлялось в смелости его предвидения и в остроте его инстинктов в последующие десять лет. Как личность, Гитлер обладал магическим воздействием, которого не было ни у одного из тогдашних политиков.

Уже в 1918 и 1919 гг. многие немцы нарисовали себе как желаемую цель такого человека, какого им теперь представил Гитлер. Из того времени есть стихотворение Штефана Георге, в котором он выражает надежду, что придет его время:

«Единственный, кто поможет человеку подняться <…>
Он разорвет цепи, над руинами
Установит порядок, плетью загонит домой сбежавших,
В вечное право, где великое снова становится великим,
Господин снова господином, дисциплина снова дисциплиной,
Он прикрепляет истинный символ на народное знамя,
Он ведет через бури и ужасные знамения
Багряного рассвета свой верный отряд на дело
Пробуждающегося дня и основывает Новый Рейх»

Множество людей в послевоенные годы тосковали по фигуре вождя, который был бы одновременно жёстким и умным, создал бы порядок, дисциплинировал бы свой народ, положил бы конец возне партий, взял бы в свои руки единоличное руководство и в то же время знал бы, как с ним обращаться. А именно в особенности во внешней политике и — да — в том числе и военными средствами. Это видение повсеместно присутствовало уже в 1918–1919 гг., никогда не умирало полностью, в 1930 году неожиданно снова стало актуальным. И Гитлер казался ему соответствующим. Гитлер в действительности был воплощением сокровенной мечты множества немцев, как раз такой, каким он был: со своим неслыханным красноречием, со своей грубостью, своей жёсткостью, со своей решимостью, со своей способностью ошеломлять, со своим талантом — способным находить неожиданные выходы из тяжёлых ситуаций. И со своим антисемитизмом тоже? По меньшей мере, многие были готовы с этим смириться.

Все эти три фактора вместе: нужда, возродившийся национализм и фигура Гитлера создали национал-социалистическое движение, не столько партию как таковую, но массовое движение, которое неожиданно охватило партию и подпитывало её, день ото дня превращая её в очень сильную политическую силу, с которой теперь должны были считаться более старые правые Германии, правые высших классов, которые при Гинденбурге снова пришли к власти.

Шляйхер, бывший тогда ещё движущей силой движения реставрации, весьма отчётливо заметил это и побуждал Брюнинга так сказать опередить Гитлера и провести монархический государственный переворот, прежде чем движение Гитлера станет подавляющим. Но Брюнинг медлил — Шляйхер назвал его тогда «Осмотрительный Брюнинг». Он хотел сначала достичь своего большого внешнеполитического успеха — ликвидации репараций. А это требовало времени. Прошел 1931 год, один за другим протекали месяцы 1932 года. Лишь в июле 1932 года репарации в конце концов были отменены — а тут Брюнинг был уже свергнут.

Правда, до этого Брюнинг нашёл возможность продолжать управлять далее полупарламентским способом: в конце 1930 года он неожиданно снова обрёл парламентское большинство. Социал-демократов тогда охватил ужасный страх перед взлётом Гитлера, и они решили впредь «терпеть» Брюнинга как малое зло — так что создать ему в рейхстаге большинство, не участвуя самим в управлении. Брюнинг, если бы и захотел сам, не смог бы принять в правительство никаких социал-демократов. Он ведь возглавлял президентское правительство, он вовсе не должен был управлять парламентскими методами. Но он принял толерантность по отношению к себе и управлял довольно спокойно, во внутренних делах безопасно, с помощью своего квазипарламентского большинства и чрезвычайных постановлений рейхспрезидента вплоть до 1932 года. При этом у него всегда была надежда, что он затем, с большим внешнеполитическим успехом в кармане, сможет успешно взяться за внутриполитические изменения, что собственно было его задачей.

Но Шляйхер потерял терпение. Он уговорил Гинденбурга сместить Брюнинга и назначить рейхсканцлера, который бы проводил более резкий внутриполитический курс и в ускоренном темпе провёл бы то, что собственно обязан был провести Брюнинг и на что он согласился: переход к новой авторитарной конституции. Фигурой, которую можно сказать нашёл Шляйхер, был Франц фон Папен, до той поры незнакомый большей части немцев правый депутат центра в прусской палате представителей. Папен был также, в отличие от происходившего из средних классов Брюнинга, типичным представителем старой вильгельмовской правящей прослойки. Свои важнейшие политические точки соприкосновения он находил в берлинском аристократическом клубе.

Новый рейхсканцлер в июне 1932 года составил «кабинет баронов», как тот тотчас же был прозван, и провозгласил «совершенно новый вид управления правительством и государством». В отличие от Брюнинга, Папен прямо пошёл на государственный переворот. Для начала он распустил рейхстаг; в конце июля были проведены выборы, и теперь нацисты с 37 процентами голосов стали самой сильной партией в Германии. Коммунисты также усилили свои позиции. Рейхстаг с июля 1932 года был первым, в котором больше не было способного управлять большинства ещё достаточно большой коалиции буржуазных и социал-демократической партий. Теперь обе революционные, отрицающие государство партии, националисты справа и коммунисты слева, образовали большинство, из которого естественно никакого толка не могло выйти. По этой причине Папен нашёл, как казалось, очень благоприятное условие для задуманного государственного переворота: рейхстаг был теперь явно и отчётливо более неспособен к управлению страной.