Кэтрин Гаскин - Край бокала

• Название: Край бокала
• Автор: Кэтрин Гаскин
• Издательство: Центрполиграф
• Жанр: Короткие любовные романы
• Год: 2004
• ISBN: 5-9524-1387-0

Красавица-фотомодель Мора д'Арси после смерти матери узнает тайну своего рождения и историю фамильной чаши. Вскоре чашу похищают, и девушка отправляется в погоню за таинственным незнакомцем, который признается, что фамильная реликвия у него. Приехав в Ирландию, Мора ближе знакомится с похитителем — Бренданом Кэроллом, и между ними завязывается роман. Но на сердце девушки претендует еще один мужчина…

---

— Она и сейчас кружится.

— Коннор хороший знаток своего дела, — продолжал Брендан, не обращая внимания на мои слова. — Ему бы только найти немного денег! Он понимает все головой, а не воображением, и не чувствует дела руками.

— Воображением? — спросила я, пытаясь понять, опьянела я или просто устала.

Его приятный, спокойный голос гипнотизировал меня. Комната теперь была освещена только камином.

— Можете себе представить, — продолжал он, — римский писатель Плиний рассказывает, что люди какого-то купца стали лагерем на песчаном берегу реки, очень давно, еще за несколько тысяч лет до Рождества Христова. Они готовили себе еду в больших котлах. А наутро увидели, что жар от их котлов расплавил песок и соду, и образовалось стекло. Это интересная история. Но я думаю, они сильно переварили свой ужин, если их котлы так раскалились. Это уже искусственное стекло. Но есть и природное — черный обсидиан. Древние жители Мексики брились им и приносили жертвы своим богам с помощью сделанных из него ножей. Однако первое исторически известное стекло стали делать египтяне. У них были и песок, и сода, и топливо — дерево акация, и богатые люди, способные платить за дорогой товар. А теперь попытайтесь представить наш мир без стекла. Нигде нет стеклянных окон, не существует очков и линз. И гений не сможет творить из-за ослабевшего зрения. У Галилея никогда не было бы телескопа, а у Пастера — пробирок. Не было бы лампы Эдисона. Всего нашего нынешнего мира просто не существовало бы. Вот вам и стекло.

Я молча слушала Брендана. Его голос и жесты по-прежнему как бы гипнотизировали меня.

— Вот о чем, — продолжал он, — мы рассуждали в ту ночь в Копенгагене — всякого рода глупое философствование. Тогда мы чувствовали себя очень молодыми, и немудрено, что память о той ночи пьянит меня до сих пор.

Он помог мне одеться, и мы вышли на улицу. Ночь была тихая, дождь перестал идти, небо стало проясняться.

Я села в машину и уже включила зажигание, но Брендан остановил меня.

— Вон там она погибла, на мосту, — сказал он.

— Я знаю.

— Тогда четыре дня шел дождь. Наша речка сильно разлилась, превратившись в буйный поток воды. А этот мост — очень старый и оказался гораздо слабее, чем мы думали. Он не выдержал и обрушился с грохотом в ревущую воду. Когда это случилось, я выбежал на улицу. Я сделал все, что смог, — запер ворота, поставил машину там, где вы сейчас стоите, и включил фары, чтобы осветить дорогу и предупредить об опасности всех, кто ехал к замку Тирелей. — Он включил фары моей машины. Их свет позволил довольно ясно разглядеть другой берег речки. — Потом я пошел звонить в Мирмаунт и в замок Тирелей. Но звонок в Мирмаунт опоздал. Сильный ливень продолжался, а она всегда ездила очень быстро. Она ездила тогда на белом спортивном «мерседесе», и узнать ее машину после того, как она упала в воду, не составляло труда. Тогда вода поднялась гораздо выше, чем сейчас, и эта перевернутая машина была наполовину под водой. Я бросился туда. Но дверца машины была оторвана, а ее поток воды вынес из машины и увлек за собой. Я тогда сам едва не утонул… Мы нашли ее через несколько часов, ниже по реке… Врачи утверждали, что в момент, когда машина перевернулась, она была еще жива.

Он очень хотел сейчас, чтобы я знала это, и, прервав рассказ, ожидал вопросов.

— А почему вы позвонили в Мирмаунт? Вы знали, что она собирается ехать в замок?

— Она не собиралась в замок. Она собиралась приехать сюда, ко мне.

— Сюда?.. — Я почувствовала себя скверно. Мне показалось, что горе и гнев Коннора стали мне теперь понятнее. Он должен был узнать сразу и о неверности, и о гибели Лотти.

— Я собирался в Копенгаген, чтобы подписать контракт с несколькими опытными стеклоделами для Шериданов. Лотти сказала, что тоже поедет со мной. Она хотела провести несколько дней в Копенгагене и несколько дней в Лондоне, а Коннору сказать, что все время была в Лондоне. Я, конечно, хотел, чтобы Лотти стала моей навсегда, а не просто провела со мной поездку. Но мне было довольно и того, что она мне предложила, и, как поступили бы на моем месте многие мужчины, я согласился на ее предложение. После звонка в Мирмаунт они оба — и Коннор, и Прегер — знали, что она должна приехать ко мне. Но на следствии мы все солгали. Коннор и Прегер сказали, что она ехала в замок навестить отца, перед тем как улететь в Лондон. А я сказал, что позвонил в замок Тирелей, но не рассказал о своем звонке в Мирмаунт. А Энни вообще ничего не говорила, да ее никто и не спрашивал. Но мы — Коннор, Прегер и я — теперь связаны этой ложью, на которую пошли, чтобы уберечь и ее имя, и имя Шериданов и Прегеров от скандала.

— Но вы сказали мне…

— Так вышло. Я, кажется, превратил вас в козла отпущения за последствия того, что совершилось при моем участии. Именно это я имел в виду, когда говорил о долге перед их семьей. Я хотел, как бы вернуть им долг с вашей помощью. Но я вытащил вас сюда, втянул в это дело, а положение от этого только ухудшилось. Простите меня.

Когда я подъехала к Мирмаунту, там было освещено только одно окно — в кабинете Коннора. Выйдя из машины, я увидела и его самого. Он как раз отворил входную дверь и вышел мне навстречу.

— Во всех ирландских домах входная дверь запирается на ночь, как и дверь с черного хода, — сказал он. — Я хотел помочь вам выйти из затруднения.

— Простите, если я разбудила вас. — Войдя в темный коридор, я направилась было к лестнице, но он взял меня за локоть, явно желая, чтобы я последовала за ним.

— Я не спал, — продолжал Коннор. — Вы пришли вовремя, я как раз допиваю бренди.

В его кабинете на столе действительно стояла бутылка и два стакана, а у пылающего камина стоял диван. Но, входя в кабинет вслед за Коннором, я думала не о нем. Я еще видела перед собой Брендана и слышала его слова. Я почему-то не могла смотреть в глаза Коннору, и мне казалось, что следует скрыть от него наш последний разговор с Бренданом.

— Благодарю, я не хочу пить, — сказала я.

Он сжал мою руку сильнее.

— Вы сейчас не очень-то общительны, верно?

— Теперь уже поздно, Коннор, я устала. День был такой длинный…

— Наш день, — уточнил он. Теперь Коннор заставил меня силой повернуться к нему лицом. — Наш день, Мора. Начался-то он очень скверно, с приступа у старой леди, но потом было несколько часов, которые для меня стали лучшими за время, пока я живу в этом доме. Разве это странно или ненормально — получать удовольствие от общения с красивой девушкой? Почему бы не продлить это приятное времяпрепровождение? Но для таких девушек, как вы, время течет быстро, не так ли? Меня тут не было всю вторую половину дня, и вы решили навестить другого мужчину поблизости. Теперь вы устали, а значит, не хотите быть в моем обществе. Брендан был очень настойчив, не так ли?

Я почувствовала, как вспыхнули мои щеки.

— Не понимаю, что вы хотите этим сказать. Мне надо было увидеться с Бренданом. Не требовалось же мне ваше разрешение! В конце концов, из-за него я сюда и попала. Естественно…

— Естественно? — перебил Коннор. — Да, Брендан все получает естественно — женщин, детей, собак, деньги… Даже — кто бы мог подумать! — немного славы. Такой он — сын поденщика и баловень фортуны. Цел и невредим, несмотря ни на что…

— Он не «невредим». Он… — Я умолкла, не зная, как объяснить Коннору, что я думаю о Брендане. Появление в его жизни Лотти и ее уход оставили глубокую рану в его душе. Но я не могла растолковать это Коннору, чье отношение Брендану было однозначным.

— И всегда, — продолжал он, — женщины защищали его и помогали ему.

Я стояла рядом, чувствуя опасную силу его слов и его обаяния. Он вроде бы отпустил меня, но знал, что я не уйду.

— Скажете, я ревнивец и завистник, — продолжал он. — Так оно и есть. Брендан теперь свободен и от семьи Шеридан, и от Ирландии, а я, Бог свидетель, хочу для себя того же самого. — И вдруг он снова схватил меня за руки и прижал к себе с такой силой, что я едва могла дышать, словно хотел вложить в свои объятия всю злость и боль.

Я попыталась вырваться, но безуспешно.

— Значит, все для него? — продолжал Коннор. — Скажите правду, и вы приехали сюда ради него? Не ради чаши, не ради семьи Шеридан, а ради Брендана?

Я не собиралась ничего отвечать на это. Он вдруг прижал свои губы к моим губам. Его губы показались мне обжигающими, несущими боль, словно он хотел выместить на мне таким образом все, что сам чувствовал, и отомстить Брендану.

— Почему бы мне не целовать вас? Разве он этого не делал? — Теперь его руки гладили меня по спине. — Почему бы мне не пожелать то прелестное и красивое, что только и есть в этом мертвом доме? Вы…

Мне удалось от него высвободиться, и я произнесла только одно слово:

— Лотти…

От этого слова он содрогнулся, как от удара, и с силой оттолкнул меня, так что я больно ударилась головой о дверь. Я поняла, что Коннор сделал это намеренно, — хотел, чтобы и я «разделила» его страдания.