Станислав Лем - Раса хищников

• Название: Раса хищников
• Автор: Станислав Лем
• Издательство: ООО Изд-во «ACT МОСКВА»
• Жанр: Публицистика
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-9713-8882-1

Это — хроника мировых событий глазами писателя, философа и публициста. Война в Ираке, "оранжевая революция" в Украине, выборы в Германии и Польше, стихийные бедствия… Обзор современной литературы, науки, культуры. Анализ проблем современности, исторические аллюзии и прогнозы на будущее…

В сборник вошли фельетоны Станислава Лема, публиковавшиеся в 2004–2006 гг. в польском еженедельнике "Тыгодник повшехны".

---

Предисловие

Если провести опрос среди граждан России или бывшего СССР с просьбой назвать самого известного польского писателя, в ответ чаще всего можно будет услышать: Станислав Лем. И это неудивительно: Лем у нас чрезвычайно популярен и любим. Русскоязычный читатель вместе с читателями — без преувеличения — всего мира с грустью встретил два с половиной года назад известие о его кончине. В России издавались и продолжают переиздаваться большими тиражами многотомные собрания сочинений Лема. И вот теперь к ним прибавился еще один том, вышедший в Польше уже после смерти автора. В нем собраны фельетоны, которые Станислав Лем публиковал в польском еженедельнике «Тыгодник повшехны» почти до последних своих дней. Они свидетельствуют о живом интересе писателя к событиям, происходящим в разных уголках земного шара, о его мудрости и прозорливости. Слово Лема остается весомым и метким, и, не сомневаюсь, мы еще не раз будем возвращаться к этой небольшой книге, как и вообще ко всему, им написанному, а реальность — тоже еще не раз — подтвердит его пророчества.

В представленном читателю сборнике большинство переводов выполнены участниками семинара переводчиков «Трансатлантик» при Польском культурном центре. За семь с лишним лет существования семинара совместными усилиями подготовлены к печати (и впоследствии опубликованы разными издательствами) сборники рассказов современных польских авторов, среди которых и хорошо известные нашему читателю имена (Корнель Филипович, Ольга Токарчук, Тадеуш Ружевич), и менее известные (Юзеф Хен, Ежи Сосновский). Лема все участники семинара переводили впервые — работа была нелегкой, она требовала не только неизбежных при переложении иноязычного текста усилий, но и знания широкого круга проблем, затронутых автором, и составления солидного справочного аппарата — и тем большее приносила удовлетворение. Памяти нашего великого современника, выдающегося писателя и философа Станислава Лема посвящается этот скромный труд.

Ксения Старосельская

РАСА ХИЩНИКОВ

Мое чтение{1}

Недавно я перечитал «Историю двадцатилетия (1918–1939)» Павла Зарембы, изданную Гедройцем[1]{2} в 1981 году. По времени это случайно совпало с поездкой Леппера[2]в Россию. Его уклончивые псевдообъяснения, будто он не знал, к кому едет, с кем едет, кто рядом с ним сидит и что все это значит, напомнили мне эпизод времен II Речи Посполитой, период между Рапалло и Локарно[3]. Когда в 1922 году Германия и Советская Россия подписали договор в Рапалло, главой государства был еще Пилсудский[4], а министром иностранных дел — Габриель Нарутович[5], который вскоре стал президентом, а затем погиб от руки Невядомского[6]. В глазах Пилсудского налаживание Германией торговых, а затем и военных контактов с Россией представляло, как он выразился в обществе своих генералов, «смертельную угрозу для нашей независимости». Угроза эта еще больше возросла после конференции в Локарно в 1925 году, когда были получены гарантии нерушимости границ Германии с Францией и Бельгией, но не с Польшей и Чехословакией.

Едва заметный след военного сотрудничества Германии и Советов мне довелось увидеть (так разглядываешь слоновью ногу через лупу) во Львове осенью 1941 года, когда я работал механиком в немецких мастерских, и нас возили на грузовиках в те места, где прежде был Восточный рынок, а тогда находился так называемый Beutepark der Luftwaffe, то есть склад трофеев немецкой авиации. В частности, там стояли советские военные самолеты и были собраны детали к ним. Поскольку я любил что-нибудь мастерить, то выкрутил несколько шарикоподшипников, на которых с изумлением обнаружил надпись «Made in Germany»…

Факт немецко-российского сотрудничества, возможно, объясняет поведение маршала Пилсудского. Когда после роспуска парламента в 1930 году он отправил значительную часть бывших депутатов сейма от оппозиции в Брест{3}, эти непарламентские и неконституционные меры вызвали не только возмущение, но и изумление. Можно, однако, предполагать, что становящиеся все более жесткими действия и высказывания маршала по адресу сейма были реакцией на ощущение растущей угрозы извне и желанием наложить своего рода сурдину, то есть глушитель на оппозицию, чтобы успокоить страну.

Очередные кабинеты министров в тридцатые годы пробовали как-то обезопасить страну и сколотить широкий международный союз, который бы нас спас. Меня всегда удивляло равнодушие, которое тогда проявляло польское государство к Чехословакии, и vice versa{4}. Две славянские страны, общий противник, но ни Масарик[7], ни Бенеш[8] не замечали нарастающей немецкой угрозы, а поляки не хотели сотрудничать с чехами.

Франция, сильно ослабленная в Первую мировую войну (страна потеряла до пяти процентов населения в позиционных сражениях!), была исполнена пацифистского духа и упорно отвергала все польские предложения о превентивной акции по отношению к Германии. Когда гитлеровская Германия заняла демилитаризованную согласно Версальскому трактату{5} Рейнскую область, поляки пытались склонить французов к совместному выступлению в рамках польско-французского пакта, но и тогда встретили отказ. Межвоенное двадцатилетие было временем заключения бесчисленных пактов и уменьшения влияния Лиги Наций, в то время как Сталин и Гитлер решили действовать согласно принципу pacta sunt delenda — пакты следует разрывать.

Между тем над Европой сгущались тучи: сначала Германия с согласия Запада частично обезглавила Чехословакию, затем поглотила ее целиком и двинулась дальше. Склонила Румынию стать государством-сателлитом, Польша же подобное предложение отвергла. Гитлер пытался вбить клин между нами и Англией с Францией, но это ему не удалось. Французы, однако, сидели тихо за линией Мажино{6} и не шелохнулись, пока немцы громили Польшу, поэтому с психологической точки зрения понятно то мрачное удовлетворение, с которым мы встретили быстрое падение Франции и поражение англичан под Дюнкерком. Сегодня, впрочем, известно, что ни Франция, ни тем более Англия не были готовы в сентябре 1939-го нанести отвлекающий удар с запада. Известно также, что немецкие войска под Дюнкерком остановил сам Гитлер, желая дать понять англичанам, что они должны с ним договориться. Однако гонг, с удара которого начался тот кошмарный и кровавый матч, прозвучал намного раньше — в Рапалло и Локарно. Рапалло остается символом и сигналом, что, если за нашей спиной заключаются какие-то немецко-российские соглашения, поляки вправе почуять запах гари. Не важно, почему политик, располагающий согласно опросам значительной популярностью (каким является Леппер), поехал в Россию; важно, что в Польше вообще есть сила, готовая пойти этим путем. После московского похода Леппера я услышал отзнакомых: ну, теперь «Самооборона»[9] рассыплется. Пока этого не видно; конечно, котировки Леппера в обществе несколько упали, однако никто из рядов его партии не выходит. Книга Павла Зарембы прекрасна, но наверняка ни Леппер, ни кто-либо из «Самообороны» ее не читал и не знает, что означает в символическом и прямом смысле Рапалло.

Последующее мое чтение — две новые книги Милоша[10]: «Литературная кладовая» и «О путешествиях во времени». Разумеется, их нет в списках бестселлеров; когда я просматриваю такие списки, то впадаю в бешенство — как и когда читаю, что пятьдесят два процента поляков взывают: «Коммунизм, вернись!», и полагают, что лучше всего жилось при Гереке[11]. Объяснить это, конечно, можно, но амнезия, которая постигла моих соотечественников, поражает. Однако вернемся к Милошу: скажу только, что я был восхищен полетом его мысли, невероятной памятью и независимостью мышления. Он не занимается вопросами большой политики, сосредотачиваясь на литературе и разнообразных личных воспоминаниях, но я включил бы эти книги в курс школьного чтения.

Проглотил я и книгу Керского и Ковальчука о Богдане Осадчуке[12], изданную в Польше в 2001 году и присланную мне сейчас в немецком переводе Германо-польским институтом в Дармштадте. Впечатление от нее было ошеломительным. Попробую это объяснить. В Америке при проведении исследований чувственного восприятия объектам эксперимента надевали очки, которые переворачивали все вверх ногами, и люди поначалу ходили как в тумане. Вот и я пережил то же самое.

Я вырос во Львове, и такие фамилии, как Бандера, Мельник или, в меньшей степени, Петлюра[13] будили во мне страх — а Осадчук, выдающаяся личность, патриот и интеллектуал, к тому же друг поляков, показывает все вещи с противоположной стороны. И подчеркивает, что единственным польским политиком, который понимал необходимость федеративного объединения Польши и Украины, был Пилсудский. После крушения своих планов он сказал украинским офицерам: «Господа, я прошу у вас прощения», а неудачный киевский поход[14] стал критическим моментом в его карьере.