Эрих Ремарк - Эпизоды за письменным столом

• Название: Эпизоды за письменным столом
• Автор: Эрих Ремарк
• Издательство: Вагриус
• Жанр: Эссе
• Год: 2003
• ISBN: 5-9560-0014-7

Ремарка — автора романов знают все. Ремарк — сочинитель рассказов в России почти не известен. С ранней юности Эрих Мария Ремарк писал рассказы, очерки, статьи, зарисовки, рецензии. Его рассказы — психологические, лирические, приключенческие, исторические, даже фантастические — это ступеньки, по которым писатель поднимался к своим великим романам.

---

Если повезет, можно наткнуться на пулемет или даже на склад боеприпасов. Тогда, естественно, сразу можно заработать несколько тысяч франков. Находкой, о которой говорят до сих пор, был немецкий самолет. На месте пилота еще сидел, скорчившись, скелет, а у него в ногах стоял ящик с пятнадцатью тысячами золотых марок.

Повсюду одно и то же. Землю вначале рыхлят и вскапывают, потом перебирают руками. На свет появляются немецкие ручные гранаты с длинными рукоятками и солдатские котелки с ложками. Они вызывают мало интереса. А вот пулеметный ствол, помятый и покрытый ржавчиной, бросают в кучу ржавого железа, уже выросшую рядом. Шлем — а следом поблекшие, влажные лохмотья, серо-зеленые, рассыпающиеся в руках, череп, еще с волосами, светлыми волосами, череп с дырой от осколка, попавшего в лоб. Сборщик кладет его в маленький ящик у себя за спиной. Он вытряхивает пятнистые коричневые кости из жалких грязно-зеленых тряпок. Последние он вытаскивает из носка Сапога. Все отправляется в ящик, а вечером отсылается для идентификации на главный склад. Истлевший кошелек, в котором сохранилось немного почерневших купюр, остается в земле. Остатки сильно потрепанного портмоне — тоже. Но вот лопата еще раз звякает о металл, появляются железные опоры и катушки проволоки — хорошая находка…

Везде одна и та же картина, встречающаяся и сто, и тысячу раз: в лучах осеннего солнца лежит солдат — несколько истлевших тряпок, ржавая пряжка на поясе, несколько костей, череп, кое-что из вооружения, патронташ. Этот солдат был бы очень счастлив остаться в живых.

Некоторые сборщики уверяют, что по форме подбородка они могут сказать, француз это был или немец. И очень важно, чтобы вечером кости были доставлены на главный склад, иначе за ночь их сожрут лисы. Странно, но здесь лисы жрут кости. Наверняка они не могут найти ничего другого. И все-таки здесь живет много лис.

Сборщики сидят на корточках в своих бесчисленных мини-окопах и копают, как кроты. Действительно, кости, которые они находят, идентифицируют, собирают на кладбищах, в мавзолеях, в огромных каменных склепах. И все же, может быть, было бы лучше оставить этих солдат в покое, там, где они лежат уже десять или двенадцать лет, в их братских могилах.

Похоже, они сами не хотят, чтобы что-то менялось. Кажется, будто земля сторожит их и охраняет от рук, ищущих возле них металл и деньги. Потому что рядом с мертвыми солдатами спит их оружие. И часто оно еще действует.

Хватает одного удара мотыгой по земле. Достаточно резко опустить лопату, и вот уже земля взлетает с глухим взрывом, летят осколки, и смерть молниеносно протягивает руку за сборщиками. Уже многих разорвало в клочья, многих покалечило, и каждую неделю добавляются новые жертвы. Смерть, которая вначале косила солдат, теперь несет свою вахту над могилами убитых, а земля охраняет их, словно они должны лежать не в роскошных мавзолеях, а там, где пали, — на поле боя.

Над этим саваном, над муками, похороненными здесь, время остановилось, над этим саваном стоят тишина, печаль и воспоминания.

(1930)

Карл Брёгер во Флёри

Машина на полном ходу летит по шоссе, шины гудят; шоссе прямое, как стрела, стекла в окошках тихонько позвякивают; и Страсбург, и Мец остались уже далеко позади. Рядом со мной сидит Карл Брёгер и ест хлеб с маслом, он не полностью вникает в происходящее. Мысли его витают где-то еще.

Прошло два часа после того, как мы с ним пообедали. Передохнув после приятного сюрприза — половины омара под майонезом всего за двадцать пять франков в качестве закуски и огромного блюда с сыром, не говоря уже о других возбуждающих аппетит вещах, составлявших эту достопамятную трапезу, — Карл начинает подробно рассказывать мне о своих планах и шансах в будущем.

Я не улавливаю многого, поскольку там есть множество «если» и «но», каких-то расчетов и незнакомых мне имен. То ли из-за омара и вина, а может быть, из-за немыслимой дешевизны того и другого его перспективы громоздятся друг на друга и теряются где-то в облаках вокруг Эвереста: через десять лет он станет управляющим фирмы, через двадцать — ее директором, потом генеральным директором, президентом и так далее. Но покамест Карл стоит на такой низкой ступеньке этой лестницы, что может спокойно упасть с нее, не причинив себе серьезных увечий. Он — банковский служащий и пышет завидным здоровьем. Поэтому спустя всего два часа после отменного омара он вновь в состоянии есть — и уминает простой ломоть хлеба с маслом. Мысли его заняты мечтами о том, что он станет делать — не забегая далеко вперед — в должности управляющего. Вот что такое Карл.

Машина все мчится и мчится вперед, минуя многочисленные деревни: остроконечные фронтоны, коровы, пестрые женские платья, осенний ветер и навозные кучи проносятся мимо наших окон, поворот за поворотом, холм за холмом, пока не заканчиваются аллеи и деревья. Дороги разветвляются и становятся уже, приближаются неповоротливые, грохочущие на выбоинах автобусы с жирно намалеванными на боках буквами и предвыборными лозунгами, а на табличках с названиями деревень появляются такие, что любой почувствует необходимость здесь остановиться.

Карл укладывает на место содержимое своего бумажника. Наряду с банковскими документами он сует туда вырезки из спортивной газеты, описывающие прославленный футбольный матч между «Рейном» и «Мюнстером» (команда Карла победила с разгромным счетом 6:0, и Карла там хвалили), но главное место в бумажнике занимают несколько фотографий очаровательных дам, которые он рассматривал за десертом.

Шоссе перед нами кончается. Машина под скрип тормозов замирает на месте. Мы с Карлом выходим и оказываемся на какой-то площади, похожей на рыночную. Тут припарковано несколько машин, вокруг маячат озабоченные водители в высоких шоферских фуражках, всем своим видом выражая надежность и добросовестность, какие-то люди собираются группками и выстраиваются в колонну, а их командиры носятся вокруг, загоняя своих овечек в стадо, и колонна трогается. Вокруг нас суетятся люди, занимающиеся новым в этих местах ремеслом, — они что-то сообщают друг другу торопливым сдавленным шепотом. Вчерашние смертные приговоры сменились бульварами с приличным количеством послевоенных визитеров, и там, где раньше каждый шаг означал кровопролитие и ужасный страх сдавливал горло, нынче проложены дощатые тротуары, дабы не запачкались уличной грязью ботинки туристов; перед каждой группой шествуют хорошо подготовленные переводчики, так что все могут быть уверены — им гарантировано увидеть все. Дуомон.

Вокруг нас тоже крутится некто — возбужденный, торопливый и навязчивый, — он жаждет набросать нам крупными мазками картину здешних мест, ввести нас, так сказать, в курс дела. Карл, плотно подкрепившийся омаром и бутербродом, приветливо улыбается и весь превращается в слух; мы даже позволяем провести нас по крепости при свете карбидных ламп и слушаем рассказ о том, какими практичными показали себя здесь немцы: как только взяли крепость, сразу смонтировали в подвале механизмы, провели электрический свет и поставили подъемные краны, чтобы поднимать наверх боеприпасы, — ничего этого раньше здесь не было.

Карл согласно кивает: да, именно так все и было. Но когда мы оказываемся перед ржавыми касками, искореженными стволами винтовок и неразорвавшимися снарядами и наш экскурсовод опять начинает нести вздор, а рядом с нами еще один мелет ту же чушь, только по-английски, Карл делает мне знак — с него довольно. Мы пробираемся наружу. Перед касками, бронежилетами, осколками гранат там, в подвале, он совсем было притих.

Снаружи, после удушливого воздуха туннеля, на нас вдруг веет таким ласковым и теплым ветерком, что к нему даже хочется прислониться. Еще довольно светло, но уже наступил тот таинственный час, когда ночь и день как бы держат чаши весов в равновесии, эти чаши на миг прекращают свое вечное колебание вверх-вниз и, кажется, останавливаются; еще один удар сердца — и волшебство исчезает: внезапно забрезжил закат, на лугу раздалось мычанье одинокой коровы, наступил вечер.

Холмы в сиреневых тенях лежат перед нами, словно волны. Наш проводник последовал за нами и вновь завел свою волынку за нашими спинами:

— Вон та перечница была тогда очень важным стратегическим пунктом…

Договорить фразу ему не удается. Карл резко оборачивается и четко произносит:

— Да заткнитесь вы…

Он говорит это не злобно, скорее даже спокойно, и тем самым подводит черту.

Потом он шагает вперед — прочь от стратегического плана битвы, прочь от неразборчивой болтовни туристических групп, прочь от омара, бутерброда, дамских фотографий и банковских документов, прочь от десяти послевоенных лет.

Он шагает, и его лицо становится все мрачнее, глаза сужаются и напряженно вглядываются в землю под ногами. Трава шуршит, камешки скрипят, какая-то табличка предупреждает об опасности неведомо где, но Карл больше не обращает на все это внимания. Он что-то ищет.