Олег Писаржевский - Ферсман

• Название: Ферсман
• Автор: Олег Писаржевский
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1955

Книга посвящена жизни и научной деятельности замечательного ученого Александра Евгеньевича Ферсмана (1883–1945).

---

Памятный подъем!

Как уже было сказано, еще до приезда в Хибины Ферсман мечтал о посещении огромной горы, которая вздымалась в центре всего массива наподобие стола. Почему она казалась ему главной целью его исканий? Нельзя же всерьез говорить о предчувствиях! Быть может, потому, что на ней не удалось побывать никому из исследователей. Даже Рамзай, который подробно обследовал хибинские тундры, дал себе труд ступить лишь на ее западные склоны.

Обосновавшись в палатке под мохнатой елью, Ферсман с трепетным волнением изучал в бинокль подступы к этой горе, окаймленной недоступными обрывами. Только в южной ее части открывался более покатый склон, замыкаемый скалистым утесом.

«Удастся ли нам подняться на эту недоступную высоту и что она нам принесет?» — записал Ферсман в походной тетрадке.

Отдаленные временем, зная уже о том, что привлекавшая взоры Ферсмана гора оказалась гигантским, неправдоподобно богатым кладом, «окаменевшей сказкой природы», как говорил впоследствии сам герой этой повести, мы с тем большим интересом следим за тем, как приближались исследователи к своему открытию.

Нас, современников строительства Магнитогорска и Кузнецка и участников сегодняшних строек, в длинном ряду славных побед эпохи индустриализации страны неизменно привлекает своей поэтичностью и своеобразным колоритом северная апатитовая эпопея. Жители нынешнего Кировска, бывшего Хибиногорска, с детских лет привыкли видеть эти места краем электрических солнц, передового полярного земледелия, высокой индустриальной культуры. Но не лишне напомнить, сколь недавно здесь вились лишь протоптанные оленями тропки и ничто, кроме причудливых и грозных очертаний горных цирков, не отражалось на кристально-ясной поверхности глубокого озера Вудъявр.

На живописном берегу, у подножья нависших скал, стояла убогая хижина — вежа. Невдалеке — дерево с развешанными на нем сетями Около избушки — отстатки «остров. Внутри суживающегося кверху конуса жилища — очаг, незатейливое ложе для сна. Вокруг пусто. С заброшенной избушки обвалилась береста. Вот картина, открывшаяся перед экспедицией 1921 года.

Люди в стоптанных сапогах и ботинках, обмотанных мешковиной, идут дальше к холму, за которым виднеется вдали вершина Кукисвумчорра. Налево тянется мрачная пустынная долина. Как назвать ее? Долиной смерти? Нет! Долиной жизни! Экспедиция поддерживала традицию: для новых названий ущелий, гор, рек пользоваться звучными словами саами: «куэль» — рыба, «поач» — олень, «вум» — долина, «чорр» — гора, «гор» — ущелье, «иок» — река, а так как давать названия путешественникам приходилось не раз, то они и пользовались широко этими словами.

Крестили и новые минералы — это право и привилегия первооткрывателей.

Среди названий минералов встречаются имена политических деятелей, писателей, народных героев, ученых: кировит, пушкинит, чкаловит, ломоносовит, вернадскит; некоторые минералы названы по имени народов: арменит, узбекит, адыгеит. Многие минералы окрещены по месту их нахождения: уралит, мурманит, астраханит. В честь Ильменских гор названы три минерала: ильменит, ильменорутил, иттроильменит. Минералы получали названия по своему цвету: искрящийся красный рубин — от латинского слова «рубер» — «красный». Наименование красного железняка гематита произошло от греческого слова «гаматикос» — «кровавый». Прозрачный синевато-голубой аквамарин, напоминающий по окраске нежный цвет морской воды, получил название, составленное из двух латинских слов: «аква» — вода и «маре» — море.

«Бурого цвета кристаллы, обычно не более одного сантиметра в поперечнике» — так прозаически был описан минерал, который всеми участниками экспедиции, при протестах одного (кого именно, догадаться нетрудно), был назван «ферсманитом». Кроме хибинских тундр, еще точнее — горы Юкспор, этого минерала нет нигде.

О другом подобном крещении, связанном с иными походами в Карелии, поэтически рассказывает в своих воспоминаниях сам Ферсман.

Долго проблуждав по мягкому болотистому мху Карелии, Ферсман и спутник присели отдохнуть» у белоснежной жилы, растянувшейся среди темных амфиболовых сланцев. Жила, высоко вздымаясь на вершину заросшего лесом холма — вараки, уходила своими белыми ветвями в темный камень сланцевых пород. Присмотревшись внимательно к нескольким кускам полевого шпата, отколотым от скалы, Ферсман больше не смог отвести от него глаз. Это был белый, с синеватым оттенком камень, чуть просвечивающий, чистый и ровный. Он раскалывался по отдельным блестящим поверхностям, и на его гранях играл какой-то таинственный свет: нежные, синевато-зеленые, едва заметные переливы. Только изредка вспыхивали они красноватым огоньком. Обычно сплошной загадочный лунный свет заливал весь камень. И шел он откуда-то из глубины камня, — ну, так, как горит синевой Черное море в осенние вечера под Севастополем. Нежный рисунок из каких-то тонких полосочек пересекал камень в нескольких направлениях, как бы налагая таинственную решетку на исходящие из глубин лучи.

— Ну, теперь пойдем на вершину вараки, — сказал спутник, собравший достаточное количество интересовавших его образцов. — Взойдем на вершину, там полюбуемся Белым морем, закусим и домой!

Путешественники быстро поднялись на оголенную вершину вараки, «… и неожиданно увидел я свой камень, — рассказывал Ферсман, — нет, не камень, а Белое море с тем же синевато-зеленым отливом, сливавшимся с таким же синеватым горизонтом такого же серого, туманного, но искристого неба. Заходящие лучи солнца иногда поднимали из глубин какие-то красноватые огоньки; синева леса была подернута все той же полярной дымкой, без которой нет нашего Севера и его красот. Белое море отливало цветами лунного камня… или камень отражал бледно-синие глубины Белого моря?..»

Ферсман назвал найденный им полевой шпат «беломоритом» и отвез его на Петергофскую гранильную фабрику как новый поделочный камень нашей страны.

К слову сказать, неинтересные, невыразительные образцы минералов Ферсман обычно называл «собакитами». С его легкой руки этот термин широко вошел в минералогическую практику.

Но вернемся к исследователям Хибин, которые бодро шли вперед по голой равнине, прорезанной рекой с каменистым ложем. Все приближался тот пологий склон, который Ферсман облюбовал в бинокль.

Неожиданно на пригорке появилось большое стадо оленей. Путники с восторгом следили за стремительным бегом красивых животных, без малейшего страха забегавших вперед или окружавших маленькую группу. Скоро появился и владелец стада — молодой саами. Ферсман щелкал фотографическим аппаратом, не предвидя, увы, печальной участи снятых пластинок.

Вот и подъем — мягкий, покатый, поросший мхом. Предчувствовал ли кто-нибудь из путешественников, с каким нетерпением через несколько лет такие же молодые, полные жадного исследовательского азарта изыскатели будут бросаться к воронкам от динамитных взрывов, разрывающих этот зеленый покров для того, чтобы обнажить сердце горы?

Барометр показывал, что вниз уходит одна сотня метров за другой. С 600 метров начинался скалистый подъем. Цепляясь руками за выступы, путники не без труда карабкались вверх.

Еще одна скала — и путешественники на пологом склоне самого плато на высоте 900 метров.

Перед ними однообразная северная голая каменистая пустыня На протяжении многих десятков километров поверхность усеяна нагромождениями нефелинового сиенита — изверженной горной породы, отдаленно напоминающей гранит. Нигде не видно ни одного зеленого листика, нет даже мха, чтобы разложить костер, нет воды — где-то внизу, глубоко между камнями слышится журчание недосягаемых ручейков.

Сильные порывы ветра приносили холодное влажное дыхание Белого моря — «Южного Белого моря», как иронизировали, зябко поводя плечами, участники экспедиции. Они гораздо больше любили северные ветры, морозную погоду, может быть, со снегом и инеем, но зато с яркими лучами северного солнца.

Лагерь был разбит под прикрытием громадного камня, невдалеке от небольшого снегового поля, где можно было достать воду. Становилось все холодней, сильный ветер рвал палатку.

Наступило сырое, неприветливое утро. В десяти шагах фигура человека исчезала; бешено мчались тучи, ветер сбивал с ног.

Медленно и осторожно исследователи пробирались вдоль восточных склонов горы. Здесь путь был особенно тяжел: на преодоление каких-нибудь двух-трех километров приходилось тратить многие часы. Но опыт горных переходов подсказывал, что торопиться нельзя. При перескакивании с камня на камень, как ни странно, «больше всего устают не ноги, а голова, напряженное внимание притупляется, глаза начинают болеть и теряется уверенность в шаге», — это наблюдение принадлежит Ферсману. В таких случаях необходимо устроить отдых, ибо не только сломанная нога, но и вытянутое сухожилие у одного члена экспедиции грозит опасностью и даже гибелью всему отряду.