Олег Писаржевский - Ферсман

• Название: Ферсман
• Автор: Олег Писаржевский
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1955

Книга посвящена жизни и научной деятельности замечательного ученого Александра Евгеньевича Ферсмана (1883–1945).

---

Ферсман впервые встретился с Карпинским в 1913 году. Не без волнения и смущения, по собственному признанию, ожидал он, молодой ученый, встречи со знаменитым геологом.

Выдающийся ученый — человек с молодой душой, — Карпинский в двадцатые годы сыграл в жизни Ферсмана значительную роль.

Разноликой жизнью жил Петроград, разные силы действовали на Ферсмана в эти годы. Он видел брожение умов, вслушивался в ожесточенные споры растерявшихся интеллигентов и стремился найти свое место в новом мире, определить свою роль в происходящем.

В нетопленных высоких комнатах некогда богатых петербургских квартир, где к столу подавались котлеты из картофеля с шелухой, но полы попрежнему натирались до зеркального блеска, собирались горные инженеры с холеными бородками. Сцепив пальцы от ненависти, вполголоса — прислуга стала ненадежной! — рассуждали о том, подаваться на Дон или в Сибирь или здесь дожидаться скорого конца большевиков. Иностранные резиденты ткали нити вредительских заговоров, а пока, до лучших времен, и те и другие оседали в Геологическом комитете.

Грея руки у камелька, растопленного книгами, горные деятели шептались о безумии Карпинского и Ферсмана, которые в это нелепое время, когда «гибли все ценности культуры», хлопотали — как бы вы думали, о чем? — об изучении минерального сырья и производительных сил страны. Какая профанация «настоящей» минералогической работы!

Нужно сказать, что в какой-то мере и Ферсман был «…оглушен могучим крахом старого, треском, шумом, «хаосом» (кажущимся хаосом) разваливающихся и проваливающихся вековых построек царизма и буржуазии…»[40]

Он уходил от злобной и трусливой болтовни людей, столь недавно кормившихся со стола этой самой буржуазии и служивших ей верой и правдой, с тем неприятным ощущением, с каким когда-то выбирался из глухой таежной чащобы: липкая паутина обволакивает лицо, и, прежде чем итти дальше, нужно смахнуть эти клейкие нити. Но о том, что и сам Ферсман все же не избежал метаний, свидетельствует предисловие к первой выпущенной им после революции книге «Самоцветы России».

«В темные, казалось, безнадежные дни русской действительности, — так начинал он ее в начале незабываемого 1919 года, — пытался я уйти в мир прекрасного камня. Я хотел увлечь в него подальше от житейских забот своих друзей — друзей камня, и в ряде бесед раскрывал богатство России самоцветами и цветными камнями. Подобно красоте благоухающих цветов, красоте линий и форм, созданных творческим гением человека, я видел в камне заложенные в нем элементы красоты и гармонии, и мне хотелось извлечь сырой неприглядный материал из недр земных и на солнечном свете сделать его доступным человеческому созерцанию».

Но разве можно было уйти от действительности, когда эта действительность была революцией? И куда уйти? В мир камней? Но ведь всего лишь несколько лет назад и он сам и его учитель Вернадский с горечью говорили о том, что мир камней, мир великого богатства земли русской, оказался под ржавым многопудовым замком, а ключ от него зажат в лапах нерадивых и хищных хозяев, ныне изгнанных всенародной властью.

Однако даже крутые повороты истории не сразу меняют людей. Ферсман — эстет, изысканный любитель минералогических редкостей и драгоценных безделок и Ферсман — страстный искатель российских минеральных кладов, нужных его Родине, его народу, шагнул в будущее со всем грузом своего неизжитого прошлого, со всеми неразрешенными противоречиями и вместе с тем с жадным любопытством ко всему новому, что открывалось перед его глазами на гигантской исторической арене.

Рабочие громили немилую и ему жизнь. Бригады рабочего контроля охватывали созданные в период войны «особтопы», «петопы», «москваметы». И ему ли было жалеть эти гнезда хищников, коварно ломавших спицы маленькой тележки Комиссии по изучению естественных производительных сил России, которую с таким трудом во время только что отгремевшей войны налаживали он и его ученые друзья! Новая власть даже в огне битв гражданской войны уже обращалась к науке с призывом помочь строительству новой жизни, помочь пробудить дремлющие в земле богатства, разумно разместить новые заводы, осветить электрическими огнями страну, сделать науку всенародным достоянием.

Казалось бы, чего ему колебаться! Но, подобно многим своим собратьям по науке, литературе и искусству, он не успел еще научиться жить с народом. Он не имел в руках идейного компаса, который мог бы направить его сразу по прямой и единственно правильной дороге. Он не успел еще зажечься той светлой верой в будущее, что вела безвестных героев на штурм Зимнего дворца, в атаки против чужеземных интервентов, заставляла их жертвовать жизнью.

Он и верил и не верил в новую, еще не понятую им жизнь и не мог еще оценить по достоинству глубокий смысл и значение великих событий, происходивших у него на глазах. Не хватало веры, не хватало знаний — новых знаний! Тем, кто призван был учить других, приходилось самим учиться с азов трудной и непривычной для них политической грамоте.

Отвечая на обращение народного комиссара по просвещению 24 марта 1918 года, президент Академии наук А. П. Карпинский заявлял о готовности ученых работать вместе с Советским правительством по его заданиям. Карпинский писал, что среди ученых под влиянием жизни сложилось твердое убеждение о необходимости тесного объединения «чистой науки» с техникой и прикладными знаниями. «…Для всякого ученого в настоящее время ясно, — писал он, — что подобное тесное общение плодотворно для обеих сторон и является истинным залогом настоящего глубокого использования сил природы и сил человека для создания новой, улучшенной во всех отношениях жизни»[41].

Но как туманны были для ученых идеалы этой жизни! Велик был старый груз, мешавший науке плодотворно развиваться и занять сразу достойное место в строительстве новой жизни. О тяжести этого груза свидетельствовали заключительные строки письма. Октябрьская революция рассматривалась в нем, как «взрыв», якобы мешающий «развивать настоящую преемственность, которая одна может явиться надежным залогом жизненного творчества». В этих словах наличествовало явное непонимание исторического значения Октябрьского переворота в жизни страны. И непонимание это было глубоким…

Академия должна была бы начать с разработки плана широких научных обобщений в целях хозяйственного возрождения страны, с координации научных сил вокруг ведущих народнохозяйственных проблем. Но такая прямолинейная и грандиозная постановка вопроса, которая подразумевалась во всех обращениях, ошеломила маститых ученых, а новизна и масштабы задачи смутили их. Они не сразу почувствовали, что наука освобождена революцией от капиталистических пут, с ее дороги убраны социальные и административные рогатки. Отныне она смеет и должна дерзать, ибо революция требует работы, достойной пробужденного народа.

Но ученые еще мыслили прежними масштабами, и мысль их витала в кругу привычных вопросов. Даже А. П. Карпинский, одним из первых вставший на путь сотрудничества с советской властью, возможные решения определял в ограниченных рамках оставшихся нерешенными проблем дореволюционных лет.

«Долголетний рабочий опыт, — говорилось в ответном письме Карпинского, — убеждает Академию в необходимости начинать с определенных реальных работ, расширяя их затем по мере выяснения дела»[42].

Под «реальными работами» А. П. Карпинский разумел в первую очередь именно те разрозненные и ограниченные начинания Комиссии по изучению естественных производительных сил страны, с которыми мы уже отчасти познакомились, с некоторыми дополнениями, вставленными нерешительно руками ученых.

Академия не смогла дать плана работ, в котором бы предусматривалось широкое научное обобщение всех народнохозяйственных проблем. Такой план дал ученым сам Владимир Ильич Ленин. Ленинский «Набросок плана научно-технических работ», относящийся именно к этому периоду — к весне 1918 года, — это не только первый документ председателя Совета Народных Комиссаров, адресованный Академии наук, но и первый ленинский документ перспективного социалистического планирования.

Владимир Ильич писал:

«Академии Наук, начавшей систематическое изучение и обследование естественных производительных сил[43] России, следует немедленно дать от Высшего совета народного хозяйства поручение образовать ряд комиссий из специалистов для возможно более быстрого составления план-а реорганизации промышленности и экономического подъема России.

В этот план должно входить: рациональное размещение промышленности в России с точки зрения близости сырья и возможности наименьшей потери труда при переходе от обработки сырья ко всем последовательным стадиям обработки полуфабрикатов вплоть до получения готового продукта.