Александр Радищев - Путешествие из Петербурга в Москву (сборник)

• Название: Путешествие из Петербурга в Москву (сборник)
• Автор: Александр Радищев
• Жанр: Русская классическая проза

Александр Радищев – русский литератор-революционер, по выражению Екатерины II, «бунтовщик хуже Пугачева», – писатель глубокий и смелый. За книгу «Путешествие из Петербурга в Москву» Радищева посадили в Петропавловскую крепость. Суд приговорил его к смертной казни, которую императрица заменила лишением чинов и дворянства и ссылкой в сибирский острог. Эта книга – редчайший по силе просветительский трактат, написанный в виде путевых очерков, где и точные наблюдения путешественника, и вдохновенные лирические отступления увлекают читателя к сопереживанию и соразмышлению: что есть Россия, что для нее благо и что зло.

В книгу вошли наиболее значительные произведения А.Н.Радищева: «Житие Федора Васильевича Ушакова», «Дневник одной недели», «Бова» и другие.

---

Кровь ручьями льется всюду.

Мала стража городская

Скоро смерть мечом вкусила,

И сто юных, храбрых воинов,

Врата града защищавших,

Копием сражаясь, пали,

Жертва силы превосходной,

Предпочтив поносну плену

Смерть. Вломившись в наши стены,

Простер враг насильство всюду.

Ты тому свидетель сам был,

О мой юный друг, друг милый!

Как их меч, носясь по стогнам,

Не щадил славенской крови,

Как младенцы, жены, старцы

Погибали беззащитны.

Вихрем буйным рыщут всюду,

Огнь, и гибель, и крушенье

Везде сеют, простирают,

И смерть бледна воспарила

Над главами всех, готова

К извержению кончины

Общей всем, что живо было.

Ах! почто, почто, несчастный,

Не погиб, плачевна жертва

Я их лютости и зверства.

В среде зеленой кущи,

Рукой моею насажденной,

Сидела мать твоя и та,

Которую рука моя вскормила,

Душа моя дала которой душу

И сердце мое – сердце;

Которую Перун, и я, и мать твоя,

И сам ты, друг мой юный, нарицал

Возлюбленной уже подругой,

Твоей подругою навек.

Тогда под сень смиренну нашу

Бегут, как алчны львы, рыкая,

С мечом, с огнем в руках

Враги победоносны.

„Кто ты? – Кто ты?“ —

Вещает им Ингвар суровый.

Он вождь полков был кельтских;

Высок, дебел и смугл, а очи малы

Как угль сверкали раскаленный

Из-под бровей навислых и широких;

Власы его кудрявы, желты, густы,

Покрытые огромнейшим шеломом,

Всклокоченно лежали длинны

Врознь по его атлантовым раменам.

Рука его была как ветвь претолста

И суковата ветвь огромна дуба;

Увесиста, широка длань.

Был глас его подобен

Рычанию вола свирепа,

Когда, смертельно уязвленный,

Несется он по дебрям, по долинам:

„Кто вы?“ – вещает паки к изумленным

Он диким и суровым гласом.

„Первосвященника Перунова супруга

У ног твоих“. – „Восстань, иди со мной“

А мы?.. А я с тобой, – вещал

Седглав, тут проливая

Обильные потоки слез, —

Отсутственны мы были и ходили

В соседственный Холмград.

Там мы с тобою

На сделанном брегу высоком,

Где столп Перунов возвышался,

Курили фимиам.

И се вопль наш слух пронзает;

Мы по стогнам зрим Холмграда:

Бегут, мычутся в боязни

Жены, девы и младенцы,

Кои, жизнь спасая бегством,

Утекли из Новаграда.

„Мы погибли, – восклицают, —

Погиб Новый град и в пепел

Превращен, не существует“.

Уж воинственные трубы

Вострубили, уж стекались

Все полки славянски; строем

Все идут ко Новуграду.

Сердце наше предвещало

Бедство нам и скорбь и слезы;

Мы, полки все предваряя,

На коней воссели легких,

Скачем быстро и несемся.

Но, о зрелище ужасно!

Рабынь наших мы сретаем, —

И несут уж хладно тело

Твоей матери Препеты;

„Поспешай, – тебе вещала

Мать твоя чуть слышным гласом, —

Поспешай, коли возможно.

Чаромила унесенна

Вождем кельтским в ладию…“

Хлад и смерть вдруг распростерлись,

Очи меркнут – прервалося

Ее томное дыханье,

И – душа вон излетела…»

Старец умолк – и, очи поникши, стоял неподвижен,

Будто на казнь осужденный. Протекшие скорби предстали

Живы уму его, силою воображенья. Хладеет

Кровь в его жилах; колена трепещут; дыханье стесненно

Грудь воздымало его. – Восседает. – Юноша,

к старцу

Очи, исполненны слез, обративши, тако вещает:

«Мы шли с воинством поспешно…

Я, с друзьями тут моими

Отделясь от всех далеко,

Вниз по Волхову неслися.

Но, увы! уж поздно было.

Погрузив корысти многи,

Сребро, злато и каменья,

Рухлядь мягкую богату —

Хладна Севера избытки,

Жен и дев восхитив многих,

Враги наши плыли скоро,

Плыли вниз, едва лишь видны.

Не вдаваяся напрасну

Мы отчаянью, обратно

Мы помчались к Новуграду.

Тут, встречаясь с ополченьем

Сих врагов неистозлобных,

Мы карали их измену,

Гнали, били и мертвили,

И во Новгород вступили

По телам сих лютых воев.

Но возможно ли воспомнить

Те минуты равнодушно,

Те минуты преужасны,

Как мы в Новгород вступили?

По стогнам летала

Смерть люта и бледна,

Широко простерши

Чугунные крылья.

Уж воинство кельтско,

Досель разлиянно

В домах и по стогнам

Велика Новграда,

Стекалось в едино,

Внушая веленью

Вождей своих лютых.

Мы, ударив

На них строем,

Опровергли

Их, попрали

И достигли

Скоро, скоро

Того места,

Где на вече

Собирался

Народ мирный.

Тут Ингвар, сей

Вождь суровый

И вождь лютый,

Связав руки

Вервью тяжкой

Ста дев, вел их

В плен, в неволю.

Увидев ужасно

Сие посрамленье,

Как львы возревели

Мы ярости гневом

И буйны стремились

На воинство кельтско,

Старались отнять весь

Их плен и добычу.

Сталь сверкнула,

Смерть взлетела.

Мы разили

Врагов сильно;

И удары

От них страшны

Мы терпели,

Но вломились

Все мы строем

В полки кельтски.

Наконец их

Опрокинув,

Смерть им в сердце

Наносили

И, стараясь

Дать свободу

Девам пленным,

Тьмы врагов мы

Истребили

И их души

Вероломны,

В крови черной

Источенны,

Отослали

В царство Ния.

Но, ах, пагубна победа!

Враги наши, стервененны

Поражением толиким,

В грудь пронзали всех дев пленных.

А хотя мы извлекали

В грудь вонзенну харолугу,

Но душа, душа томленна

Излетала вслед за сталью

И лилася в крови дымной.

Ингвар, зря тут

Неудачу,

Отступает,

В строй поставя

Все останки

Своих воев;

Отступает

Во порядке,

В строю дивном

К струям желтым,

Он в ладьи тут

Восседает;

Он увез трех

Дев с собою,

Дев прекрасней

Всех во граде, —

И, ах, с ними

Чаромилу!»

«О, друг мой юный! – глас возвыся,

Седглав тут рек. —

Настал уж день и час отмщенья;

Зри, многие полки славянски

Уже стекаются отвcюду;

Услыши радостны их клики:

Се смерть, – гласят, – се пагуба врагам!

Бесчисленны ладьи готовы

Нести сих славных ратоборцев

Поверх валов Варяжска моря.

Народ славянский, помня все заслуги

Отцов твоих, отцов моих

И ведая, сколь мне

Перун всесильный благотворен,

Сколь мил ему первейший его жрец,

Тебя единым гласом все колена

Вождем своим уж нарекли.

Гряди, гряди на брань

И смело подвизайся,

Карай, рази врага, им отомщая

Все раны, кои он нанес

Тебе и мне и нашему язы́ку;

Неси ты бурный огнь в селенья кельтски;

Лей кровь… ах! для чего

Бессильные мои рамена

Подъять не могут брони тяжкой,

Я был бы вождь полков славянских

И, мщеньем ярости

Непримиримыя пылая,

Вращал бы меч мой обоюдный

В груди и недрах сопостатов,

Отмщая смерть моей супруги;

Из трупов бы врагов, попранных долу,

Престол воздвигнувши высокий,

Тебе, Перун, тебе я сердце,

Из груди вражьей извлеченно,

Тебе бы в жертву я принес.

О! бог, всесильный бог! —

Вещал Седглав тут в исступлении, —

Отверзи очи ты души моей,

И книга будущих судеб

Да предо мною разогнется!»

Тут юноша простерся долу

В благоговении сердечном;

Воздел на небо руки жрец.

Вихри сильны вдруг взвилися,

Буйны ветры тут завыли,

С тучей буря налетела,

Сиза молния сверкнула,

Гром ударил с треском сильным,

Поразил сосну священну,

И сосны верх возгорелся.

В исступленьи необъятном

Жрец, стрясаем богом сильным,

Громким гласом восклицает:

«О! род ненавистный

Славянску языку!

Се смерть, сто разинув,

Сто челюстей черных,

Прострет свою лютость

В твою грудь и сердце!

Восплачешь, взрыдаешь:

Не будет спасенья

Тебе ниоткуда…

Но… увы! мы только мщенье,

Мщенье сладостное вкусим!..

А враг наш не истребится…

Долго, долго, род строптивый,

Ты противен нам пребудешь…

Но се мгла мне взор объемлет,

Скрылось будущее время…

Зрю еще, – о сын любезный,

Ты по странствиях далеких

Наконец обрящешь живу

Ты любезну Чаромилу, —

Но я того уже не узрю…»

И се удар громовый повторился,

Земля трясется; жрец воскликнул:

«Иди, мой сын, иди,

Иди, о друг мой юный.

Се слава в облаке златом

Плетет тебе венец лавровый.

Зри, там чертог божественный отверст,

Он ждет тебя и восприимет,

Когда увянешь, не дожив

Блаженных поздных дней;

Но если смерть в полете своем быстром

Тебя на ратном поле дальном

Щадить не перестанет

И лютая ее коса

Тебя минует и допустит

Главу твою покрыться

Сребристыми космами,

Тогда блаженны дни твои пребудут

В объятиях супруги милой,

В среде любезного семейства,

Семейства многолюдна.

Спеши; се зрю, полки славянски и́дут,

Несут булатны свои копья,

Несут, как лес густой, —

О, радость мщения, играй,

Играй ты в томном моем сердце;

Сие последнее да будет

Мне, старцу, утешенье,

Вознесшему уж ногу в гроб,

Иди, спеши, о сын любезный!

Победы лавр пожни блестящей;