Сергей Кисин - Деникин. Единая и неделимая

• Название: Деникин. Единая и неделимая
• Автор: Сергей Кисин
• Издательство: Изд. 2, стер. — Ростов-н/Д : Феникс, 2012. — 413 с.
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-222-19531-4

В хроникальной биографии генерала Антона Деникина автор представляет не только военный и жизненный путь одного из виднейших деятелей Белого дела в России, но и особый взгляд на события русско-японской, Первой мировой и Гражданской войн, Февральской и Октябрьской революций. В ней приводится совершенно новая оценка деятельности главных действующих лиц Белого движения — генералов Алексеева, Корнилова, Каледина, Краснова, Врангеля, адмирала Колчака и др. А также виднейших деятелей эпохи — Керенского, Брусилова, Милюкова, Николая II, Распутина, Куропаткина, Савинкова, Троцкого, Ленина, Будённого, Сталина и пр. Книга основана на документах, мемуарах, личной переписке, рапортах, приказах, статистических отчётах того времени.

---

Заняли Березанскую, где в противостоянии «стариков» и фронтовиков победили левые, попытавшиеся оказать незначительное сопротивление. Вечером того же дня на главной площади «старики» пороли свою молодежь.

Командованию добровольцев нужен был хороший бой на Кубани, чтобы показать обороняющимся где-то (никто не знал где и как) казакам атамана Филимонова, что к ним идет на помощь мощная сила.

2 марта заняли станицу Журавскую, выбив из Выселок красный заслон. Оставили там боевое охранение в виде 1-го кавалерийского дивизиона генерала Гершельмана. Тому что-то не понравилось, и он самовольно увел конников из села, которое моментально вновь было занято крупными силами красных, угрожавших тылу армии.

Корнилов рассвирепел, отстранил от командования Гершельмана (Алексеев был категорически против), приказал партизанам Богаевского вернуться и отбить Выселки. Партизаны попали под плотный ружейно-пулеметный огонь и положили в снег 36 убитых, включая командиров отрядов полковника Краснянского и есаула Власова, свыше 40 было ранено, включая есаула Лазарева. Ночная атака была сорвана.

Корнилов метался вдоль цепей. Бросили в бой батальон Неженцева, полк Маркова. Выселки отбили с огромными потерями. Убитых (главным образом, кадеты Донского корпуса, те же дети) хоронили в огромной яме, складывая по семь в ряд, а потом по семь следующих поперек них, и так далее. Надеялись когда-нибудь вернуться и перезахоронить павших уже в торжественной обстановке.

В Кореновской 4 февраля столкнулись с главными силами красных под командованием есаула Ивана Сорокина, бывшего фельдшера. Талантливого военного и политического авантюриста. Сорокин сосредоточил в Кореновской до 14 тысяч бойцов и зажал добровольцев в клещи. Два бронепоезда беспрестанно курсировали по ветке Ростов — Екатеринодар, поливая добровольцев железным огнем.

В бой были брошены все резервы, кончались патроны. У командующего спросили, давать ли последние. Корнилов ответил сухо, давать все: в Кореновской найдем их сколько угодно.

Генерал Эльснер из обоза передал, что в тылу появилась «какая-то конница», опасность угрожает нескольким сотням раненых. Корнилов, не отрываясь от бинокля, бросил: «У Эльснера есть два пулемета и много здоровых людей. Этого вполне достаточно. Пусть защищаются сами. Я ничего дать им не могу».

Эльснер с ранеными и медсестрами уже готовился умирать с честью, когда выяснилось, что это были три сотни кубанцев, посланных на подмогу добровольцам Брюховецкой станицей.

Марков взял мост через реку Бейсужек, бронепоезда отползли. Корниловцы перешли вброд и бросились в штыки. Батарея Миончинского ахнула картечью в сгрудившиеся массы красных, пытавшихся сосредоточиться на окраинах. Сорокин уводил разбитые отряды на Платнировскую.

Корнилов был прав — Офицерский полк, ворвавшись на станцию, обнаружил до 500 снарядов, массу винтовок, патронов и груды амуниции.

После боя подсчитали потери: за последние дни добровольцы потеряли убитыми и ранеными свыше 400 человек (только в бою за Кореновскую 35 убитых и до 100 раненых).

Самое худшее было то, что от пленных узнали о том, что еще 1 марта 2-й добровольческий отряд (Кубанская армия) полковника Виктора Покровского (командир 12-го авиаотряда, первый русский летчик, взявший в плен вражеского пилота вместе с самолетом), атаман Александр Филимонов и Кубанская Рада оставили Екатеринодар. Поход Корнилова терял стратегическое значение. В 80 верстах от цели узнать, что эта цель упущена, кого угодно это повергнет в уныние. К тому же армия в постоянных боях и понесшая такие потери была измотана физически и морально. Ей необходим был отдых.

Несмотря на то, что Деникин и Романовский настаивали на продолжении наступления на деморализованного противника (их скрытно поддерживал стратег Алексеев), Неженцев, Марков и Богаевский убеждали в необходимости отдыха в горских аулах, иначе Екатеринодар просто некем будет брать.

Корнилов согласился с большинством — 5 марта армия резко повернула на юг за Кубань, в черкесские аулы, не тронутые большевизмом, в расчете дать войскам передышку.

Сложность была в том, что ни та, ни другая спорящая сторона не могла подкрепить свои доводы данными разведки. Крайний дефицит кавалерии заставлял беречь лошадей, а посланные в разведку пешие офицеры редко возвращались. Их ловили и вешали на месте. Из-за этого произошла трагическая нестыковка — кубанский добровольческий отряд, прослышавший о подходе Корнилова, повел наступление на Екатеринодар из аула Шенджий в тот самый день, когда корниловцы свернули на юг. Естественно, был разгромлен.

В результате получилось, что за Кубанью добровольцы угодили в поселения сплошь иногородних, где были сильны большевистские настроения, и вместо отдыха армия получила еще более тяжелые и кровопролитные бои. Как писал Деникин, «к началу апреля все селения иногородних, а их из 87 кубанских станиц 85, уже числились большевистскими». По утверждению Богаевского: «Наша горячая надежда — отдохнуть за Кубарью и привести себя в порядок — не оправдалась. Наоборот, мы попали в сплошное осиное гнездо большевизма. Каждый хутор, отдельный дом, роща встречали нас градом пуль. Занимаемые селения оказывались почти пустыми, но в них не было нам ни минуты покоя. Везде свистели пули, смертельная опасность была на каждом шагу. Кольцо, сжимавшее измученную армию, охватывало ее все плотнее, и нужны были отчаянные усилия, чтобы прорвать его и двигаться дальше».

За Кубанью добровольцам пришлось выдержать не менее тяжелые бои под Усть-Лабинской и Некрасовской. Армия вновь была зажата между железной дорогой, узкой дамбой и рекой. Сзади напирал Сорокин, с севера — бронепоезда красных. Офицерский и Корниловский полки с ног сбились, атакуя спереди и отбиваясь сзади, бросаясь в штыки и отвечая одним снарядом на десять вражеских. Батарея Миончинского метким огнем одна отбила атаку прибывшего из Кавказской эшелона подкреплений Сорокину. Два эскадрона резерва каждый раз посылались в бой, затыкая дыры на флангах и в тылу. Обескровленный большими потерями Богаевский смущался и каждый раз отсылал эскадроны назад, выговаривая, что «там они нужнее».

В Некрасовской из камышей добровольцев накрыли артиллерийским и пулеметным огнем.

Новое совещание. Деникин еще раз подчеркивает, что уход в Закубанье ошибка, и предлагает создать демонстрацию движения на Майкоп, где у большевиков как раз сосредоточены крупные резервы (случайно прочитали в газете «Известия»), а самим круто уйти на запад, через реку Белую в район черкесских аулов, дружественных добровольцам.

8 марта Юнкерский батальон смело бросился в Лабу, пытаясь занять плацдарм на другом берегу. Щуплые мальчишки камнем шли на дно, ледяная вешняя вода была выше их роста. Мокрыми курицами они выпрыгивали из Лабы и кидались в штыки. Генерал Боровский не жалел ни себя, ни пацанов. Не то время. Марковцы, партизаны, корниловцы били по расходящейся дуге, расширяя плацдарм. Безбожно гремя колесами и безбожно мучая раненых, переправлялся обоз.

Генерал Романовский, глядя на это, заметил: «Умом не постигаю, но сердцем верую, что не погибнет ни идея, ни армия».

В Киселевских хуторах совершенно без сил на сеновале завалились спать вповалку и солдаты, и генералы. Среди ночи Деникин проснулся от удушья, горела солома. Пинками растолкал совершенно обессиленного Алексеева, вышиб раму, выбросил в окно вещмешок с последними пожитками. Только вытащил Алексеева, как его сын всполошился: «Чемодан забыли!» Тот самый, с казной Добровольческой армии. Ворвались в пылающую хату, нашарили потрепанный саквояж, который уже лизали языки пламени, швырнули в снег.

У Филипповских хуторов сцепились с передовым отрядом красных. Офицерский полк залег, огонь такой, что головы поднять невозможно. Командир 3-й роты полковник Кутепов, посвистывая, ходит вдоль своих цепей — шапка на затылке, руки в карманах. В этот день три пули пробили его плащ, но все навылет.

Тяжело ранен в голову полковник генерального штаба Патронов. На стогу сена маячит знакомая фигура в белой папахе. Корнилову кричат Романовский, текинцы, штабисты, чтобы сошел, не подставлялся под пули. Тот машет рукой и тычет биноклем в наступающие красные цепи. За разрывами снарядов ничего не слышно. Расслышали — посылает в бой самих текинцев. Конвой насупился, но двинул на подмогу. Марков поднял своих и отбросил красных.

10 марта у станицы Рязанской батальон Корниловского полка угодил в засаду и понес ощутимые потери при переправе через реку Белая. Оттеснив красных за гребень, он столкнулся с превосходящими силами, стянутыми под Рязанскую с майкопского направления. За корниловцами успели переправиться только партизаны и чехословаки. Именно они и приняли на себя основной удар противника. С тылу накрыла артиллерия, разрывом снаряда опрокинута повозка генерала Алексеева, убит его кучер. Обоз переправляется, но не знает, что идет как раз навстречу наступающим большевистским цепям. Чехословаки расстреляли все патроны и постепенно ударяются в бега. Их командир капитан Немечек сначала пытался образумить земляков уговорами, затем кулаками, а потом просто сел на сырую землю: «Дале изем немохль уступоват. Я зусгану зде доцеля сам (Дальше я не могу отступать. Останусь здесь хотя бы один)».