Ярослав Гашек - Собрание сочинений. Том первый

• Название: Собрание сочинений. Том первый
• Автор: Ярослав Гашек
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Юмористическая проза
• Год: 1983

В первый том Собрания сочинений крупнейшего чешского писателя Ярослава Гашека вошли рассказы и бытовые юморески, написанные в 1901–1908 годах. Издание приурочено к 100-летию со дня рождения писателя.

1901–1904

Сельская идиллия. (Перевод Л. Касюги).

Смерть горца. (Перевод Р. Разумовой).

Wódka lasów, wódka jagodowa. (Перевод Т. Мироновой).

Идиллия кукурузного поля. (Перевод В. Савицкого).

Разбойник за Магурой. (Перевод Р. Разумовой).

* Рыбак Гулай. (Перевод Е. Элькинд).

Заторская канония. (Перевод Н. Аросевой).

Похождения Дьюлы Какони. (Перевод В. Чешихиной).

Как дедушка Перунко вешался. (Перевод В. Чешихиной).

* Воспоминание о болоте. (Перевод Е. Элькинд).

Крестины. (Перевод С. Востоковой).

Три очерка о венгерской пусте. (Перевод Н. Аросевой).

* Ружье. (Перевод Н. Николаевой).

Гей, Марка! (Перевод С. Востоковой).

* Старая дорога. (Перевод Е. Элькинд).

* Благодарность. (Перевод О. Гуреевой).

* Невезение пана Бенды. (Перевод Ю. Преснякова).

* Родные места. (Перевод А. Лешковой).

Нет больше романтики в Гемере. (Перевод В. Чешихиной).

Клинопись. (Перевод В. Чешихиной).

Наш дом. (Перевод В. Чешихиной).

Восточная сказка. (Перевод В. Чешихиной).

Предвыборные выступления цыгана Шаваню. (Перевод Р. Разумовой).

* На сборе хмеля. (Перевод Е. Элькинд).

* Ослик Гут. (Перевод Е. Элькинд).

Пример из жизни. (Перевод В. Мартемьяновой).

1905–1907

* Ромашковая настойка. (Перевод Е. Рулиной).

Милосердные самаритяне. (Перевод Е. Аникст).

Как черти ограбили монастырь святого Томаша. (Перевод Н. Аросевой).

Галицийский пейзаж с волками. (Перевод С. Востоковой).

* Среди бродяг. (Перевод Н. Зимяниной).

* Поминальная свеча. (Перевод Н. Зимяниной).

* Вознаграждение. (Перевод О. Гуреевой).

Рекламная сцена. (Перевод С. Востоковой).

* Возвращение. (Перевод А. Лешковой).

* Новые течения. (Перевод А. Лешковой).

Цыганская история. (Перевод В. Савицкого).

Над озером Балатон. (Перевод В. Мартемьяновой).

* В стогу. (Перевод А. Лешковой).

* Над озером Нейзидлер-зе. (Перевод Н. Зимяниной).

* Ткач Бартак. (Перевод А. Лешковой).

* Из рассказа судейского чиновника. (Перевод А. Лешковой).

Похищение людей. (Перевод Н. Аросевой).

* Фасоль. (Перевод А. Лешковой).

* Музыкальный талант. (Перевод Н. Зимяниной).

* Ищу поручителя. (Перевод Н. Зимяниной).

Вшивая история. (Перевод Д. Горбова).

Господин Глоац — борец за права народа. (Перевод Д. Горбова).

* Батистовый платочек. (Перевод Н. Зимяниной).

* Новый год. (Перевод А. Лешковой).

* О парламентах. (Перевод О. Гуреевой).

* Право. (Перевод О. Гуреевой).

* О балах. (Перевод А. Лешковой).

* Магурская зимняя быль. (Перевод Е. Элькинд).

* Об одном цензоре. (Перевод А. Лешковой).

* История старосты Томашека. (Перевод Е. Рулиной).

* Грабитель-убийца перед судом. (Перевод А. Лешковой).

* Лекция профессора Гарро «О развитии человеческого разума, которую он читает в 2207 году». (Перевод О. Гуреевой).

* Приключение Гая Антония Троссула. (Перевод Ю. Преснякова).

* О поэтах. (Перевод Ю. Шкариной).

Поэзия социальная. (Перевод О. Малевича).

Лечение ревматизма укусами пчел. (Перевод Н. Аросевой).

Первомайский праздник маленького Франтишека. (Перевод Ю. Молочковского).

* История о выборах. (Перевод О. Гуреевой).

* Бетярская повесть. (Перевод Е. Элькинд).

Трубка патера Иордана. (Перевод Д. Горбова).

* Кузнец Чекай. (Перевод О. Гуреевой).

Восхождение на Мозерншпице. (Перевод Д. Горбова).

Искатели неизвестного. (Перевод В. Чешихиной).

* Художник-философ. (Перевод Ю. Преснякова).

Про пана Петранека. (Перевод Ю. Молочковского).

* Рождество в «Народной политике». (Перевод Н. Николаевой).

1908

* Рассказы о Ражицкой башне. (Перевод Ю. Преснякова).

* Бунт арестанта Шейбы. (Перевод А. Лешковой).

* Такова жизнь. (Перевод Е. Рулиной).

* Школьные хрестоматии. (Перевод А. Лешковой).

Печальная судьба пана Блажея. (Перевод Ю. Молочковского).

«Умер Мачек, умер…» (Перевод Н. Аросевой).… 389

* Рассказ о клопах. (Перевод А. Лешковой).… 395

* «Der verfluchte Ruthene». (Перевод Ю. Преснякова).

* Катастрофа в шахте. (Перевод Ю. Преснякова).

Идиллия в аду. (Перевод Н. Аросевой).

* Юбилей служанки Анны. (Перевод А. Лешковой).

* Полчаса на Каналь Гранде. (Перевод Н. Зимяниной).

История поросенка Ксавера. (Перевод Д. Горбова).

Изумительное чудо святого Эвергарда. (Перевод Д. Горбова).

Дедушка Янчар. (Перевод Р. Разумовой).

* Рассказ о безнравственном ежике. (Перевод Н. Николаевой).

* Мой дядюшка Габриель. (Перевод А. Лешковой).

Осиротевшее дитя и его таинственная мать. (Перевод Д. Горбова).

Тайна исповеди. (Перевод Е. Аникст).

Удивительные приключения графа Кулдыбулдыдеса. (Перевод Ил. Граковой).

В деревне у реки Рабы… (Перевод С. Востоковой).

* Боснийская ослиная история. (Перевод Н. Николаевой).

Как Юрайда сделался атеистом. (Перевод Н. Аросевой).

* Тюремная кухня. (Перевод А. Лешковой).

* — Издательство «Художественная литература», 1983 г.

---

Поглощенный этими мыслями, Бартак перестал курить, а станок на мгновение остановился и стрекотание прекратилось.

Некоторое время он размышлял, потом махнул рукой и сказал себе: «Что толку мучить себя такими мыслями?»

И снова летал челнок, слышалось трр-тррр и пыхтение трубки, которую Бартак унаследовал от отца.

В Тршебову он ходил обычно с ткачом Паличкой. Каждую субботу, когда Бартак шел сдавать полотно, он заходил за ним.

Ткач Паличка жил за лесом в часе ходьбы от Бартака. У него был маленький полуразвалившийся домик, но его окружало картофельное поле, которое кормило хозяина и его жену.

«Смотри-ка, — думал Бартак, когда в субботу отправился к Паличке, — смотри-ка, а ведь этому Паличке хорошо живется. Картошку не нужно покупать. А мне приходится, у меня нет поля, чтобы посадить картофель. Что поделаешь, не всякому счастье улыбается».

Когда Бартак с Паличкой шли по лесу к Тршебове, оба почти не разговаривали; только иногда, останавливаясь передохнуть (домотканое полотно — тяжелая ноша), они обменивались одной фразой: «Как ты думаешь, не сбавят нам нынче за метр?»

И Паличка отвечал: «Боюсь, как бы не сбавили». И оба старика смолкали в задумчивости и, отдохнув, шли дальше по лесу, где пахло хвоей и дорога карабкалась с холма на холм, словно хотела подняться как можно выше, до самых Орлицких гор. Взобравшись на самый высокий холм, откуда, как утверждали ходившие сюда любители прогулок, открывался чудесный вид на город, старики передохнули, и Бартак снова сказал: «Только бы нам не сбавили за метр».

И Паличка ответил: «Боюсь, как бы нам не сбавили».

Время, когда они возвращались из города обратно в благоухающие леса, за которыми стояли их домики, с табаком и продуктами, было для Бартака лучшим за всю неделю, вернее, чудеснейшими двумя часами.

На протяжении двух часов Бартак ни о чем не думал, ни о том, что произойдет, если он заболеет, ни о том, что он бедняк.

Однако, прощаясь с Паличкой возле его картофельного поля, Бартак подумал:

— Этому Паличке живется лучше, чем мне. Тоже бедняк, но у него хоть картофельное поле есть. А мне приходится покупать картошку. Видно, я беднее всех.

Когда Бартак подошел к своему домику, он сказал себе: «Боюсь, что я беднее всех».

— У Палички есть кровать, — рассуждал он, раскуривая трубку, — а я сплю на лавке. У Палички две пары башмаков, а у меня только одна.

— Что поделаешь, — заключил Бартак, — я самый бедный человек на свете и в окрестностях Тршебовы.

Кругозор Бартака был очень узок, но тем тяжелее давила на него мысль, что он беднее всех.

— На свете живут богатые и бедные люди, — рассуждал он вполголоса. — Из богатых богаче всех Гартманн из Тршебовы, куда я отношу полотно, а из бедных самый бедный — я.

И чем больше он думал об этом, тем больше терял покой, бормоча про себя: «Кто же станет хоронить такого бедняка. За мою развалившуюся хижину не дадут и гроша ломаного, а ткацкий станок принадлежит Гартманну».

Бартак связывал мысль о смерти с размышлениями о своей бедности, и все чаще челнок останавливался, и нескоро вновь раздавалось трр-тррр.

Полуденное солнце освещало деревья в лесу, поверхность пруда перед домиком Бартака сверкала под его лучами, и старый Бартак, перестав ткать, принялся варить себе каждодневный обед: картофельный суп.

— Вот оно как, — думал он, — мне приходится покупать картошку, а у Палички целое картофельное поле, что ж, я самый бедный человек на свете.

Сварив суп, старый ткач вздохнул: «Как тяжело жить бедному человеку, а самому бедному и подавно!»

В эту минуту кто-то постучал в дверь и, приоткрыв дверь, проговорил: «Подайте, Христа ради, хоть что-нибудь, бедному бродяге, может, что осталось от обеда, подайте что-нибудь».

В этот день ткач Бартак не обедал и мало ткал. Он курил и предавался размышлениям: «Ну, кто бы мог подумать? Оказывается, на свете есть люди беднее меня!»

Он выпустил дым и сказал: «Нищий съел мой обед. Вот оно как! И это первый нищий, который попросил у меня подаяние».

По лесу разнеслось стрекотание, но через минуту смолкло, потому что ткач Бартак, прервав работу, покачал головой и в сотый раз сказал: «Вот ведь оно как, есть на свете люди еще беднее, чем ткач Бартак!..»

Из рассказа судейского чиновника

— Вот чертовщина, — сказал я, когда тюремный надзиратель пришел ко мне с сообщением, что Боурж сбежал, — господин советник будет ругаться.

И он ругался. Пять лет стоит уездный суд, и за все эти годы не было ни одной попытки к бегству, не говоря уже о том, чтобы кто-нибудь действительно сбежал.

А тут вдруг сбегает Боурж, который через два дня должен был выйти на волю, отбыв наказание за какие-то украденные штаны.

От нас сбежал Боурж, этот примерный заключенный, который появлялся у нас регулярно и часто, до четырех раз в год, за мелкие кражи, заключенный, которым тюремный надзиратель всегда был доволен, потому что среди людей в тюремной одежде, когда-либо отбывавших у нас наказание, нельзя было найти человека более миролюбивого, более услужливого и благоразумного. Человек, который при судебном разбирательстве никогда не запирался, всегда отвечал вежливо, заключенный, который уважал меня и так любил нашего надзирателя, что, будучи на свободе, не забывал навестить семью надзирателя и справиться о здоровье ее членов.

Над ним смеялись, мол, он нас так любит, что крадет ради нас и только в нашем уезде… Боурж никогда не получал дисциплинарных взысканий, никогда не вел себя дерзко, почитал и уважал нас, ему доверили раздавать обед, он носил уголь, колол дрова, таскал воду, помогал в литографии, мы платили ему добром за его хорошее поведение.

И вот он сбежал от нас за два дня до того, как его должны были отпустить домой.

Как же он сбежал? Совсем просто. Утром он пошел за водой к колонке на дворе и, пока надзиратель разговаривал с посыльным, Боурж взобрался по громоотводу на стену и соскочил вниз.

Пока надзиратель обежал вокруг здания, беглеца и след простыл.

Правила для тюремных надзирателей очень строги, но, к счастью для нашего надзирателя, Боурж убежал не через дверь.

Господин советник влепил надзирателю выговор и, глядя на стену, недоверчиво покачивал головой.

— И как только этот парень смог взобраться туда, — удивлялся он.

— Господин советник туда бы не влез, — шепнул я надзирателю, — он слишком толстый.

Через два дня господин советник перестал браниться, а мы продолжали строить догадки, почему Боурж сбежал. Прикидывали и так и этак, но разгадки найти не могли.

Наконец мы получили известие, что описанного нами беглеца схватили в Кладно.

А два дня спустя жандармы привели к нам Боуржа в наручниках. Он снова попал в наши руки.

Надзиратель привел его к господину советнику.

Мы жаждали узнать, почему Боурж убежал, но тщетны были все расспросы господина советника.

— Я сбежал, — отвечал на все вопросы Боурж.

— Почему вы сбежали?

— Я сбежал, ваша милость.

— Но почему же, зачем?

— Да так, ваша милость, я сбежал.

Ничего больше не добившись от Боуржа, господин советник назначил ему неделю дисциплинарного наказания, три поста и карцер. Неделю за то, что Боуржа схватили в Кладно, когда он попрошайничал.

— Спасибо, ваша милость, — сказал Боурж. Когда надзиратель уводил его, беглец просил у него прощения.

— Мне кажется, этот человек свихнулся, — сказал мне надзиратель, — у него глаза мокры от слез.

На следующий день из карцера доносился плач Боуржа.

Когда его перевели в общую камеру, сидевшие с ним заключенные жаловались, что Боурж мешает им спать своими стонами и вздохами: «Я несчастный человек».

На вопрос, почему он плачет, такой старый человек, Боурж не отвечал, так же, как и на вопросы, почему он сбежал.

Наконец истек срок его наказания, и Боурж мог отправляться домой. Я приказал привести его ко мне, надеясь хотя бы теперь выведать у него причину его необъяснимого побега и поведения.

— Боурж, — спросил я его, — скажите мне теперь откровенно, почему вы сбежали?

Он не отвечал, и я сказал ему:

— Посудите сами, какой вы странный человек. Разве у вас были причины бежать? Ни с того ни с сего человек не сбежит. Надзиратель из-за вас мог лишиться места. Вам же неплохо жилось, вам доверили разносить обед. Никто вас не обижал. И все-таки вы ни с того ни с сего сбежали.

— Ваша милость, — сказал Боурж, — если бы я вам рассказал, почему я сбежал, вы бы все равно не поверили. Я должен был сбежать.

— Рассказывайте, Боурж, не бойтесь.

— Ваша милость, если вы любили когда-нибудь, вы сможете меня понять.

— Ну, не из-за девицы же вы сбежали?

— Ей-богу, как раз из-за этого. Я все вам расскажу, только не смейтесь.