Анна Харрелл - Вероломство

• Название: Вероломство
• Автор: Анна Харрелл
• Издательство: Полина
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 1995
• ISBN: 9986-01-007-1

Многие авторы бестселлеров в жанре женской литературы хвалебно отозвались о головокружительной книге Анны Харрелл «Огонь менестреля». Теперь же окунитесь в испепеляющие страсти нового, самого захватывающего романа Харрелл.

Честолюбивая светская штучка. Обманутые любовники. Ошеломляющее преступление страсти…

Все началось тридцать лет назад на Французской Ривьере. Ныне Ребекка Блэкберн сжимает в ладони тайну прошлого своего знаменитого семейства — десять сверкающих драгоценных камней: сияющих, роскошных ключей к роковым событиям, которые разлучили ее с любимым… и навсегда изменили ее судьбу.

Ребекке необходимо раскрыть усеянную драгоценностями скандальную тайну. Любой ценой.

---

Абигейл вытащила из кармана защитной куртки, которую она всегда носила, занимаясь садоводством, сложенную в несколько раз газету.

— Сегодня утром я купила это по пути в аптеку и решила показать тебе, поэтому я тебя и позвала.

Она развернула газету и протянула ее Квентину. Рука ее при этом даже не дрогнула. Квентин тоже постарался скрыть волнение, когда увидел фотографии, занимавшие почти всю первую страницу популярной газеты. Он почувствовал, что бледнеет. Неприятно резануло в животе. Фотография слева была сделана в 1975 году — известный снимок американцев, спешно покидающих Южный Вьетнам. Все эти годы она не выходила у него из головы. На ней — двадцатиоднолетняя Ребекка Блэкберн с американо-азиатским младенцем на руках, поддерживающая серьезно раненого Джеда Слоана при посадке в военный вертолет всего за несколько часов до вступления коммунистических войск в Сайгон. На лице Ребекки тревожное выражение — смесь потрясения, ужаса, горя и решимости. Те же чувства испытывали многие, осознав, что надеждам, которые Южный Вьетнам связывал с американцами, пришел конец.

Фотография справа была недавней. На ней был изображен Джед Слоан, избивающий мотоциклиста, оскорбившего его четырнадцатилетнюю американо-азиатскую дочь, которая высунулась из лимузина дедушки. Взгляд Квентина задержался на Май Слоан. Он впитывал каждую деталь ее хорошенького личика необычных, особых очертаний. Он узнал в ней Там.

Там…

Прошло столько лет, а Квентин по-прежнему чувствовал, что она предала его, и не утихала грусть от того, что они потеряли друг друга. Она погибла в тот последний день в Сайгоне. А ее дочка — ребенок Джеда — осталась жива.

— Тебе больно смотреть на это, знаю, — резко проговорила Абигейл, забирая у него газету. — Как это Джед позволил, чтобы такое случилось… — Она замолчала и возмущенно втянула носом воздух. — Слов тут немного. К счастью, нас не упомянули, зато написали, что Ребекка Блэкберн возвратилась в Бостон. Боюсь, доберутся и до нас. Нам надо быть готовыми к этому, Квентин.

— Мама, не говори глупости. Я не видел Джеда вот уже сколько лет…

— Это не имеет значения. Он — твой двоюродный брат. А если пресса узнает, что Ребекку уволили из «Вайтейкер и Рид», вокруг нашего имени поднимется отвратительная шумиха.

Квентин не сомневался, что мать не даст ему забыть, что именно он неосмотрительно проглядел заключение контракта с представительницей семьи Блэкбернов. Такой оплошности сама Абигейл никогда не допустила бы. Он несмело сказал:

— Ты знаешь, что я позаботился об этой трудности самым благоразумным образом.

Абигейл поморщилась:

— Надо было сделать так, чтобы никаких трудностей вообще не возникло.

— Мама, — мягко сказал он, зная, что попытки защитить себя ни к чему хорошему не приведут, — я уверен, что сумею разобраться с прессой, если кто-то захочет заняться этой историей, но, честно говоря, не думаю, что такие найдутся. Какой смысл? Тема Блэкбернов-Вайтейкеров исчерпана дважды: в 1963 и 1975 годах.

Абигейл сердито фыркнула:

— Брось этот покровительственный тон, Квентин. Твоему кузену надо было хорошенько подумать, прежде чем бросаться с кулаками на этого парня. О нас с тобой подумать.

— Мне кажется, он все эти годы и не вспоминал о нас.

— В этом ты, конечно, прав, — с горечью сказала Абигейл. — Тем не менее, обещаешь быть осторожным?

— Разумеется.

— И держись подальше от Ребекки Блэкберн. В ней причина всех бед.

— Мама, но она во всей этой истории такая же жертва, как ты или я…

— Блэкберны жертва? — Абигейл с нервным смехом откинулась на спинку стула. — Так кто из нас говорит глупости?

Пожалев о своем необдуманном замечании, Квентин погрузился в молчание. Когда он покончил с обязательным стаканом лимонада и сахарными печеньями, мать позволила ему уйти, еще раз взяв с него обещание, что он сделает все возможное, чтобы оградить ее, себя и компанию «Вайтейкер и Рид» от газетчиков. Он вышел на Бикон-стрит, прошел парком Коммон и увидел у станции метро киоск, на стенде которого было немало экземпляров «Успеха». Он купил один.

Походка его замедлилась, он почувствовал слабость, почти болезненное недомогание, когда вновь посмотрел на фотографию четырнадцатилетней Май Слоан. Он ни разу ее не видел. Если бы обстоятельства сложились иначе, он мог бы видеться с дочерью кузена, единственным ребенком Там. Но разве можно нарушить молчаливый уговор с матерью, Джедом и с самим собой? Незаконнорожденная дочь Джеда, девочка-полувьетнамка, не выходила у него из головы. Ничего не прощающая Абигейл Вайтейкер-Рид считала ее чем-то вроде помехи, но никак не членом семейства, И Квентин не мог найти в себе достаточно смелости, чтобы спорить с мнением матери.

Что до Джеда, так тот, кажется, был доволен добровольным отдалением от Бостона, от Вайтейкеров, от мира, который он знал с раннего детства. Иногда Квентин даже завидовал свободе кузена.

Он вновь посмотрел на фотографию, на прекрасные миндалевидные глаза Май и разъяренное лицо ее отца, и печально признался себе, что сам он никогда не подставил бы свою репутацию под удар и не полез бы в драку. Интересно, жалеет ли сейчас Джед, что угодил на первую полосу бульварной газеты? Очевидно, нет. Джед часто действовал под влиянием порыва, но умел мириться с последствиями своих поступков. Квентин всегда восхищался не только мужеством кузена, но и его способностью не оглядываться назад.

Он кинул газету в урну и зашагал к Тремонт-стрит, подставляя лицо ветру, чтобы осушить слезы. «О, Там», — произнес он сдавленным голосом и остановил такси. Ему вдруг захотелось опять на работу — окунуться в настоящее. Мама права: думать о прошлом, перекраивать его — одному, с друзьями, на страницах сплетничающих газетенок — значит мучиться и страдать еще сильнее.

«Лучше всего просто забыть», — сказал он себе. Но Квентин уже знал, что никогда не забудет.

Абигейл сорвала пожелтевший лист герани и смяла его в руке, удивляясь тому, насколько монотонной и скучной стала ее жизнь. Наверное, это расплата за волнующие приключения, которыми порадовал ее затянувшийся средний возраст. Она всегда считала, что умрет раньше, чем наступит время заниматься выращиванием герани. А ведь ей только шестьдесят. До чего безжалостна жизнь.

Выкинув скомканный листок, она разгладила на рабочем столике первую полосу газеты и принялась рассматривать фотографию Май Слоан, Симпатичная девочка — талантливая, умная, веселая. Так было сказано в коротком сопроводительном тексте. Посещает курсы лепки и гимнастическую секцию; в школе, где она учится, у нее много друзей. Марта раньше пыталась вызвать в младшей сестре интерес к ребенку; когда Май была совсем крошка, показывала ей забавные рисунки, рассказывала разные истории, но Абигейл дала ей понять, что позор, который сын Марты навлек на их семейство, не забыт ею. Пришлось быть беспощадной. Подобно большинству людей, столкнувшихся с непримиримостью Абигейл, Марта предпочла отступить. Абигейл помнила последние слова, сказанные сестрой: «Как ты можешь упрекать невинное дитя?»

«Я не упрекаю, — ответила тогда Абигейл. — Во всем виноват ее отец, и если он решил растить ребенка — пусть сам расхлебывает последствия».

Теперь она и Марта обменивались вежливыми письмами между Бостоном и Новой Шотландией. В них не упоминалось ни о Джеде, ни о его дочери, не было ни рисунков, ни бабушкиного хвастовства. Май словно и не существовало на свете, и это очень устраивало Абигейл. Она скучала по старшей сестре, и не боялась признать это. Но их отчуждение было ценой, которую Абигейл добровольно заплатила, чтобы сохранить честь и уважение, каким они с Квентином пользовались в Бостоне. И мир в семье.

И все-таки дочка Джеда не выглядела, словно чей-то стыд. Должно быть, ее племянник неплохой отец, подумала Абигейл и удивилась облегчению, которое почувствовала при этой мысли. Может быть, все и к лучшему. Квентин, вроде бы, не слишком обеспокоился бесцеремонностью прессы. С 1975 года он мало в чем изменился.

Но бедная Там, подумала Абигейл. Стало бы лучше ее дочери, если бы Там осталась жива? Стало бы лучше хоть кому-нибудь?

Абигейл хмыкнула. К чему эти бесполезные размышления? Что прошло, того не вернуть.

Она вновь аккуратно сложила газету, спрятала в карман куртки, сделала над собой усилие, надела рукавицы и возвратилась к постылым гераням. Как бы хотелось и ей иметь внуков. Если бы Квентин положил конец дурацкой размолвке с женой и зажил семьей как следует — тогда, может быть, и она не чувствовала бы себя такой беспокойной и неуверенной в будущем. Может быть, ей надо пригласить Джейн на чашку чая и использовать все свое влияние для того, чтобы примирить сына с женой?

Абигейл улыбнулась, представив, как было бы замечательно иметь внуков. Она играла бы с ними на лужайке перед домом на Маунт-Вернон-стрит, как когда-то с сыном и племянником. Она взяла бы их в свой сельский дом на Ривьере, показала бы им, как растут оливы и лимонные деревья, научила бы их собирать полевые цветы. Да, жизнь вновь стала бы прелестной — такой, какой она была тридцать лет назад.