Вячеслав Ракитянский - Приют Одиннадцати

• Название: Приют Одиннадцати
• Автор: Вячеслав Ракитянский
• Жанр: Детективная фантастика

Автору, безусловно, удалось написать великолепный, современный мистический детектив. Тот факт, что события наших дней перекликаются с событиями времен войны, не должен отпугнуть читателя — это не какая-то нелепая поделка вроде фильма «Мы из будущего», а очень качественный, интересный и талантливый роман.

Д.Соколовский

---

— Ганс, это я, Фред. Вы там с ума посходили?!

Связь внезапно оборвалась, и Фред подал сигнал своим людям отойти на безопасное расстояние. Укрывшись за камнями, он снова и снова пытался связаться с отелем. Сквозь треск динамика Фред еле расслышал голос гауптмана.

— Где Лист?

— Не могу понять. Он не отвечает, капитан, — ответил Штросс. — Я неоднократно пытался с ним связаться.

— Пробуйте ещё.

— Штросс, я здесь, возле „Приюта“. Прекратите пальбу, чёрт бы вас побрал! — как можно громче крикнул Лист.

— Лист, я слышу вас. Повторите, где вы находитесь? — Штросс наконец-то услышал Фреда.

В тот самый момент, когда Лист собирался ответить, разрядился аккумулятор „Фридриха“. При минусовой температуре он работал без подзарядки не больше полутора часов. Фред повернулся в сторону троих егерей, прятавшихся за камнями в десятке метров позади. Пытаясь перекричать буран, он заорал, насколько хватило сил:

— „Солдат-мотор“! Быстрее!

Никто из егерей не шелохнулся, видимо, не услышали. Фред посмотрел на отель. Казалось, про них забыли — стрельба прекратилась. Стало настолько тихо, что Фреду почудилось: он слышит, как падают на землю крупные хлопья снега.

Лист поднялся и побежал к камням. И в этот самый момент услышал выстрелы. Несколько пуль пролетели рядом, а одна обожгла спину чуть ниже правой лопатки. Фред пробежал ещё пару метров и упал.

Глава 10

СССР, Ярославская область, пос. Переборы. Июль 1942 года.

— Завьялов!

— Здесь.

— К начальнику лагеря бегом.

Завьялов растолкал стоявших впереди зеков и побежал в сторону административного корпуса. Лагерные вертухаи команду "бегом" научили воспринимать буквально. Тех, кто не соглашался "из принципа" или по незнанию, ставили под "наковальню". Снимали с зека обувь и били доской или прикладом по пяткам. А потом всё равно заставляли бегать.

В кабинете кроме Коваленко и конвойного был ещё начальник строительства Осипчук. Сидел возле двери, непривычно смурной и подавленный. Когда Завьялов вошёл, тот зыркнул глазами и вжался в спинку стула.

Павел, как только увидел его, сразу понял: стряслось что-то у Михалыча, не иначе. Видать, заболел кто в семье. Ребёнок… Дочка у него вроде.

Коваленко кивнул на табурет, Завьялов сел, почувствовал затылком, как Осипчук буравит его взглядом, глянул через плечо. Так и есть, начальник стройки сверлит глазами Пашкину спину, вгрызается, въедается под кожу. Очень его боится, не доверяет и одновременно ждёт чего-то. Помощи вроде.

— Что ты, как уж на сковородке, Завьялов?

— А?

— А?! — передразнил его начлаг. — Поедешь сейчас с Михалычем к нему домой, дочку его посмотришь. У неё это… — Коваленко глянул на Осипчука, — что там у неё, Михалыч?

— Пневмония, говорят. Только вылечить не могут уже второй месяц.

Завьялов обернулся. Поймав его взгляд, Осипчук тут же опустил глаза в пол. Паша еле заметно усмехнулся. Подумал про себя, вспомнив присказку про свет советской власти: "Теперь тоже, небось, по ночам во вторую смену подскакиваешь. И не пневмония у неё, а тубик, уж как пить дать".

После той страшной ночи интуиция практически не давала сбоев. Теперь он мог определять тему предстоящего разговора и безошибочно угадывал, что именно беспокоит собеседника. Это позволяло находить болевые точки, слабости и извлекать для себя выгоду. А какая выгода может быть в лагере? Так, мелочёвка… Заполучить шерстяную фуфайку, на которую положил глаз Днепр или кто-нибудь из блатных, попросить, чтобы на вахте не сильно курочили и шмонали посылку. При беседах и тем более при оказании помощи лагерному начальству выгоду можно было извлечь колоссальную — это тебе не вшивники у новичков тырить…

— Не сомневайся, Михалыч. Он не только болты да увечья мастырить может. Днепрова от язвы вылечил, сам видел, — заверил Осипчука начлаг. — Забирай его. Машину я тебе дам и из ребят кого. А то он шустрый у нас. Хирург, блять!

Начальник лагеря загоготал, и Паша почувствовал, как Осипчук за его спиной заёрзал на стуле.

Коваленко нахмурился и пощёлкал пальцами, собираясь с мыслями, затем сказал, обращаясь к конвойному:

— Звягинцева сюда, быстро. С ними поедете оба.

Начлагеря посмотрел на Пашку, прищурился.

— Смотри, Завьялов, чтоб без фокусов у меня… Никаких вырванных позвоночников. Понял?

— Я же объяснял по поводу Круглого…

— Понял, спрашиваю?!

— Понял, гражданин начальник.

Всю дорогу Андрей Михайлович Осипчук, сидевший на переднем сидении, рассказывал Завьялову о дочкиной болезни. Началось с того, что аппетит пропал, потом кашель появился. Температура почти всё время, беда прямо. В больнице больше месяца лечили сначала от бронхов, потом от пневмонии. Симптомы, говорят, похожи, бес их задери…

Увлекаясь, Осипчук поворачивался к Пашке, зажатому на заднем сидении двумя конвойными, и тут же прятал глаза. Совестно ему было перед "политическим" распинаться и помощи просить.

"Значит, здорово его прижало, — подумал Паша, — грех не воспользоваться".

Единственное, что беспокоило Завьялова — результаты его лечения. Паша до сих пор помнил, чем обернулась для него история с женой начальника райотдела. Теперь вот опять… Карма, не иначе. С другой стороны, он уже не тот зелёный пацан. Знает больше и о традиционной медицине, и о травах. Лагерный библиотекарь по его просьбе выписывал из-за периметра всё, что было связано с медициной: книги, справочники, пособия, и даже одну незаконченную диссертацию приволок. Завьялов всё это читал запоем — глотал, словно приблудный на пиру.

Под монотонное бормотание Осипчука Паша задремал, прислушиваясь к своим ощущениям. Как на этот раз будет? Зеков и "политических" вылечивал, а вот с партийными пока незадача. Правда, после Алексеевой жинки других оказий пока не было, вот сейчас и будет видно, как оно — выправилось или нет?

Внезапно на него накатила мрачная и липкая чернота. С чего бы? Усталость от скотского существования? Лагерную жизнь светлой не назовёшь, но это было нечто гораздо более тёмное, гнилое и безрадостное, совершенно не связанное с зоной. Скорее, что-то сродни страху, когда стоишь на краю обрыва, а тебя так и подмывает прыгнуть вниз. Уже чувствуешь, как тело твоё правленым ножом вспарывает плотный воздух, рассекает его аж до самой земли. Кажется, что разобьёшься в лепешку, только мозги по сторонам брызнут. И от этого по всему телу радостный озноб и холод и щекотка в голове.

Завьялов снова поймал себя на мысли, что в лагере его скоро не будет.

Машина подпрыгнула на ухабе, жалобно звякнула железным нутром. Как из плотного тумана вернулись шум мотора, посапывания дремавшего вертухая и голос Михалыча.

— …А вчера ночью начала кровью харкать… Весь платок в пятнах. Не знаю, что и делать. И кашляет не переставая. Не спит совсем. Ты учился?

— Что? — Пашка открыл глаза и уставился на Осипчука.

— Ну, на врача? Учился?

— Читал много.

Казалось, что Михалыч расстроился. Развернулся на сиденьи и теперь смотрел только на дорогу. До самого дома.

Дочка Осипчука, Маша, оказалась девочкой хрупкой, как фарфоровая кукла. С таким же искусственным румянцем на щеках. Завьялов присел у постели, откинул одеяло и задрал ночную рубашку — ребра торчат, будто жабры. Мяса нет, одни кожа да кости. Но Пашка определил сразу — жить будет. Будет, потому что хочет. В глазах у девчонки неуловимо читалось это желание жить, цепкое, как заноза. Стало спокойно.

Теперь из этой истории можно будет извлечь для себя выгоду, и немалую. А вот какую именно — будет видно.

Завьялов поколдовал немного над больной и вышел из спальни. За ним, словно хвост, — Осипчук.

— Ну что?

— Травы нужны.

— Какие ещё травы?

— Разные. Шалфей, подорожник, медуница, крапива — это для настоя. Молоко ещё… Свежее. И мёд. Ёлки тут есть?

— Какие ёлки? — опешил Осипчук.

— Обычные.

— Ну, в лесу есть, — Михалыч неопределённо махнул рукой в сторону воображаемого леса.

— Платки носовые не стирайте. Всё нужно сжигать, и это… Окна откройте, а ещё лучше — вынесите постель на веранду. Хотя бы днём пускай она на улице будет.

* * *

Завьялов ездил к начальнику стройки каждый день. Конвойные, первое время не отходившие от Пашки ни на шаг, теперь всё чаще оставались во дворе дома.

— Чем меньше будет посторонней мельтешни, тем быстрее получим результат, — сказал Паша отцу девочки, и Осипчук на второй день выпихнул вертухаев за дверь. Каждый вечер к дому начальника строительства подкатывала эмка, и лекаря отвозили обратно в лагерь.

Маша на первых порах ещё больше сникла и похудела. Пашка уж было подумал, что интуиция его подвела и девчонка вот-вот помрёт. Может, поэтому в первый день его накрыло то самое тёмное предчувствие? Но к концу недели на Машкиных щеках появился румянец. Правда, температура здорово подскочила. Родственники начали высказывать опасения, но Завьялов отмахнулся.