Ким Сен - В водовороте века. Мемуары. Том 3

• Название: В водовороте века. Мемуары. Том 3
• Автор: Ким Сен
• Издательство: Издательство литературы на иностранных языках
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1993

Мемуары Великого Вождя товарища Ким Ир Сена «В водовороте века».

Они охватывают период деятельности Ким Ир Сена с 1912 по 1945 год, и считаются неоконченными.

Лично Ким Ир Сеном написаны тома с 1-го по 6-й, а остальные два составлены на основе черновиков, найденных после смерти и записей его разговоров.

ИЗДАТЕЛЬСТВО ЛИТЕРАТУРЫ НА ИНОСТРАННЫХ ЯЗЫКАХ

КОРЕЯ, ПХЕНЬЯН

1993

---

Два гармониста, исполнявшие песню «Все, поднимайтесь!», быстренько переключились на детские мелодии, исполнили «Песнюо детях» и «Доку да пришел?» Дети, очарованные заливистыми звуками губной гармошки Хон Бома, начали подпевать, хлопая в ладоши. Несколько детей побежали по улицам, по домам, громко оповещая:

— Смотрите, «корёская красная армия» из Цзяньдао! Танцуют!

Самые что ни на есть живые афиши. Появились и взрослые, которые издалека залюбовались весельем бойцов революционной армии, засовав руки в рукава или скрестив их на груди. Некоторые из них подошли поближе к танцующим и стали с любопытством разглядывать «шутов» из «кореской красной армии».

Когда собралось 40, а то и целых 50 зрителей, группа гармонистов начала играть «Ариран». Эта песня-то, к удивлению, собрала все село. Толпа все увеличивалась: вначале было сто, а затем двести и, наконец, триста человек.

В это самое время Ко Бо Бэ затян ул песню «Элегия пхеньанцев». Несколько сот зрителей, заинтересовавшись такой грустной, задумчивой мелодией, окружили двор плотным кольцом и внимательно прислушивались к звукам, льющимся из уст воина этой «кореской красной армии».

Но артист не допел, вдруг остановился на половине куплета. Затем начал свою речь на манер артиста «школы новой волны»:

— Послушайте, уважаемые! Интересуюсь я, где же ваш родной край? Что, что? Говорите, провинция Северный Кенсан, провинция Южный Хамген, провинция Канвон… Ах, вот как! Ну, конечно, некоторые родом из провинции Южный Пхеньан. Но прошу вас, не спрашивайте, пожалуйста, о моем родном крае! Нет! Я это не от собственной гордости утаиваю, а просто не знаю точно, где появился на этот свет. В Корее-то, разумеется, в Корее, но я лишь знаю, что на каком-то побережье моря. Жил в Корее, а затем на спине родителей переправился через реку, только не знаю через какую. Может быть, через реку Туман, а то и через реку Амнок. Да, да, я сроду такой дурень…

Слушая балагура, люди начали улыбаться, потихоньку обмениваться впечатлениями.

Ко Бо Бэ продолжал интересно говорить дальше. Его речь была о том, как после переселения в Цзяньдао рос бездомным бродягой, как катился из одного конца в другой, словно опавший листок на ветру, как стал партизаном. Он не забыл рассказывать об эпизодах, когда сам расправлялся с япошками. И вдруг перешел на другую тему, как будто пластинка патефона, перевернутая на обратную сторону. Началась просветительная работа на тему революции.

— Скажите, пожалуйста, какое же у нас общее желание? Нет слов, вернуться на Родину. Но дорогу туда нам преграждают япошки. Теперь скажите, оставить в покое этих подлецовостровитян? Нет, я не могу. И вот я взял в руки оружие и стал партизаном. Я и в Нинань пришел, чтобы укокошить всех япошек с потрохами. В Северной Маньчжурии, говорят, эти японские вояки более наглые, чем в других местах.

В этот момент на голове Ко Бо Бэ невесть откуда появилась японская военная фуражка. Видимо, моментально достал ее изза пояса. Затем в мгновение ока прилепились к нему усики, появились на носу очки. Зрители сразу поняли, что импровизированный грим превращает его в японского офицера.

Самодеятельный артист в столь комическом виде потянулся, зевая, а затем, закинув руки заспину, вытянул подбородок и с неподражаемой гримасой, раза два прошелся по кругу двора перед зрителями. Весь его вид, походка, жесты точь-в-точь соответствовали поведению японского офицера, который, тольют что встав с постели, вышел прогуляться во двор казармы.

Зрители вначале вполголоса захихикали, а вскоре, не сдерживаясь, стали захлебываться от смеха. Не успели они успокоиться, как партизанский комик, делая круг, стал останавливаться перед старикам и, старушками, молодухами и подражать их смеху, учитывая и пол и возраст смеющихся. Зрители, взявшись за животы, катились от хохота, смеялись до слез. Ансамбль гармонистов, подготовив таким образом душевный настрой жителей села, под конец еще раз провел антияпонскую пропаганду и призвал их помочь революционной армии.

В предыдущий день здесь политгруппа потерпела неудачу, а сегодня ансамбль губных гармонистов показал удивительный результат. Не было сомнения в том, что секрет успеха — в доходчивости и правдивости пропаганды.

С учетом накопленного опыта мы еще глубже начали проникать в гущу масс и постепенно революционизировали десятки поселков в уезде Нинань, применяя самые разнообразные методы иформы. Был ликвидирован, наконец-то, железный барьер между «корейской красной армией» из Восточной Маньчжурии и нинаьшами. В местах, где останавливалась «корёская красная армия», росли ряды членов партии и быстро ширилась сеть комсомола. Общества женщин, Детского отряда и других революционных организаций.

Народ, открывший перед коммунистами свое сердце, начинал понимать большой смысл жизни в оказании помощи революционной армии. В гуще народа надолго запомнились многие незабываемые лица. В их числе — старик Ким на лесоразработках в Тяньцяолине, старик Чо Тхэк Чжу в Давэйцзы, китайская старушка Мын Чэнфу в Волянхэ, старец Ли в Наньхутоу.

Старушка Мын постоянно посылала в экспедиционный отряд ценные разведывательные данные о действиях противника, несмотря на то, что вместе с женой двоюродного брата своего мужа она подверглась арестам и жестоким физическим мукам со стороны японской полиции.

Старец Ли из Наньхутоу был занесен в черный список, находился под постоянным надзором врага. Варвары со жгли его дом жилплощадью восемь канов за помощь партизанскому отряду. Было время, когда доставляли его в жандармерию и десятки раз избивали батогами. Несмотря на такие мучения, старик все равно часто приходил в расположение отрядов революционной армии, взвалив на спину необходимое нам продовольствие и обувь.

— Скажите, пожалуйста, вам не страшно? — спросил я однажды у него.

— Конечно, страшно. Пронюхают, что я таскаю вам, революционной армии, вещи, — истребят всю мою семью, не говоря уж о моих трех сыновьях. Но ничего не поделаешь. Нельзя же нам заботиться только о своем благополучии и сидеть сложа руки, когда вы, бойцы революционной армии, недоедая и недосыпая, испытываете страдания, чтобы вернуть потерянную Родину, — ответил он.

В сердцах жителей Северной Маньчжурии воспламенялась святая искра любви к отечеству, готовность защищать справедливое дело. По силе этих чувств они мало чем отличались от жителей Восточной Маньчжурии. Различие было лишь в том, что у первых была «толстая скорлупа», покрывшая это святое чувство, и был «гораздо выше порог» на двери к проходу сквозь эту «скорлупу».

Народ без колебаний открывает свое сердце любому из тех, кто относится к народу с пониманием и сочувствием, и с горячей любовью заключает его в свои объятия. Но он решительно замыкается, уходит в себя, встречаясь со всяким сбродом — перед мерзавцами низменной души, ни разу не задумывавшимися над тем, что сами родились в гуще народа и росли на почве народа, перед наглецами, считающими, что народ обязан им прислуживать, а они имеют право пользоваться всевозможными почестями, перед бюрократами, полагающими, что народом можно управлять как им вздумается, перед вампирами, относящимися к народу как к дойной корове, перед пустомелями, на каждом шагу трезвонящими, что любят народ, а, видя его страдания, проходят мимо с закрытыми глазами, перед лицемерами, бездельниками и мошенниками.

Сейчас в живых не осталось ни одного соратника, кто бы мог поведать о нашем первом походе в Северную Маньчжурию. Из 170 с лишним бойцов-участников похода мало кто вернулся на освобожденную Родину. Кажется, из Ванцинской роты вернулись О Чжун Ок и Ен Хи Су.

Когда мы вступили на землю Нинаня, Кан Гон еще был членом Детского отряда. Судя по возрасту, он мог бы и сейчас жить и бороться за революцию. Но он тоже погиб в бою на передовой линии фронта ранней осенью того года, когда началась великая Отечественная освободительная война. В то время Кан Гон был начальником Генерального штаба Корейской Народной Армии.

Что касается Ко Бо Бэ, то он впоследствии служил полковым комиссаром в 5-м корпусе, которым командовал Чжоу Баочжун. О его судьбе говорят по-разному: одни утверждают, что он погиб в бою, другие — уехал в Советский Союз и там умер. Где правда — точно не знаю. Я не мог поверить даже самой вести о том, что скончался этот одаренный весельчак, который своими бесконечными прибаутками и шутками вызывал взрывы смеха во всем Цзяньдао. Даже трудно представить, что из жизни мог уйти такой оптимист.

Больше половины группы гармонистов, проложивших вместе с Ко Бо Бэ путь для нашего экспедиционного отряда, остались в Северной Маньчжурии по просьбе Чжоу Баочжуиа или погибли в боях на обратном пути. Какова судьба остальной половины? Этого я не могу сказать, нет возможности собирать о них справки. Сейчас трудно припоминать даже их имена. Прошло около полувека после первого североманьчжурского похода. Однажды я получил радостную весть, что в Пхеньяне живет один из участников похода. Работники соответствующего отдела прислали фотоснимок. Взглядываюсь — да это же он, первый гармонист того ансамбля Хон Бом!