Ким Сен - В водовороте века. Мемуары. Том 3

• Название: В водовороте века. Мемуары. Том 3
• Автор: Ким Сен
• Издательство: Издательство литературы на иностранных языках
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1993

Мемуары Великого Вождя товарища Ким Ир Сена «В водовороте века».

Они охватывают период деятельности Ким Ир Сена с 1912 по 1945 год, и считаются неоконченными.

Лично Ким Ир Сеном написаны тома с 1-го по 6-й, а остальные два составлены на основе черновиков, найденных после смерти и записей его разговоров.

ИЗДАТЕЛЬСТВО ЛИТЕРАТУРЫ НА ИНОСТРАННЫХ ЯЗЫКАХ

КОРЕЯ, ПХЕНЬЯН

1993

---

Расправившись с Ванцином, каратели превратили затем в море огня села Дэюаньли и Шанцинли. Погром был столь жестоким, безжалостным и варварским, что ванцинцы даже сложили об этом печальном событии такую песню:

Шестого апреля тридцать второго года
Начата в Даканьцзы война антияпонская,
Снаряды свистят кругом в горах,
Очереди пулеметные и шрапнель — словно дожди.
Самолеты с воздуха бросают бомбы,
Убивают бедняков как хотят.
Пламя в Дадучуане вздымается в небо,
В селе Дэюаньли все сгорело дотла.
Прахом невинных усеяны поля,
На равнине Ванцина ни души — тихо.
Массы обнищавшие, живущие в Маньчжурии,
Пусть все поднимаются на борьбу, как один.
В сердцах наших кипит кровь алая,
Всех зовет она на поле брани.
В бою с врагом мы победим,
Над головами взметнется знамя победы!

В ущелья Сяованцина и Даванцина нескончаемым потоком направлялись колонны беженцев, лишенных крова и родных в вихрях варварских погромов. Японская авиация безжалостно бомбила потоки мирных жителей, пытавшихся спастись в горных ущельях.

Речная вода в Ванцине, всегда прозрачная, как хрусталь, вмиг обагрилась алой людской кровью. Порой на волнах реки всплывали внутренности растерзанных людей.

Поселение Чжуаньцзяолоу, куда нас повел старик Ма, тоже сильно пострадало от рук палачей Цзяньдаоского временного экспедиционного отряда. Налетевшие враги злодейски убили десятки юношей и девушек, людей среднего возраста, женщин и детей. Варвары загоняли их в горящие дома. В мгновение ока поселок сгорел дотла. В то время во многих уездах Восточной Маньчжурии распространялось воззвание «Ко всем соотечественникам по случаю трагического события в Чжуаньцзяолоу», что убедительно показывает, какими были масштабы совершенного захватчиками погрома и их варварство. Чжуаньцзяолоу было расположено неподалеку от Лоцзыгоу, а также Сяованцина-одного из главных очагов революции в Цзяньдао. С давних пор это село систематически подвергалось испытаниям антияпонской борьбы. Здесь в конгломерации кишмя кишели тысячи крестьян, плотовщиков и лесорубов. Здесь была разветвлена сеть партийных, комсомольских и других авангардных организаций, а также других революционных объединений, действовавших в различных слоях населения. Эти организации мобилизовывали массы на восстание в период весеннего голода и даже довольно чувствительно потрепали охранный отряд — осиное гнездо противника в поселении.

До смерти напуганные гневом поднявшихся на борьбу людей, охранники искали спасение в горах. Не смея спускаться оттуда, они постепенно превращались в местных разбойников.

Борьба в Чжуаньцзяолоу победила, однако революционные массы понесли потери. Жертвами кровопролитных боев стало 13 человек. В вихрях непримиримой борьбы поселение Чжуаньцзяолоу выковало замечательных революционеров. Так, Чан Рён Сан, бывший плотовщик, работавший на сплаве от Чжуаньцзяолоу до Саньчакоу, стал командиром 3-й роты Ванцинского партизанского отряда. Невдалеке от этого поселения, всего в нескольких десятках ли от него, в селе Хаматан действовал одно время Ли Гван, прикрывавшийся вывеской старосты стадворика.

Обнаружив в поселке хотя бы одного коммуниста, враги готовы были истребить всех его жителей. Их девиз был таков: не останавливаться перед гибелью сотни жителей, лишь бы уничтожить одного коммуниста. Так и поступали отряды японской армии и полиции. Известно, что во время китайско-японской войны Окамура Ясудзи, командующий японскими войсками в Хуабэе, применял при нападении на освобожденные китайские районы так называемую тактику трех истреблений — все убивать, все сжигать, все грабить. Но фактически эта политика уже проводилась и до него. Еще в 20-е годы ею руководствовались японцы во время карательных операций в Цзяньдао, а затем в начале 30-х годов. Подлинная сущность этой политики предстала в полной наготе во время карательных санкций, про водимых с целью превращения партизанских районов Восточной Маньчжурии в зону «выжженной земли».

Практикованная японскими империалистами в Корее и Маньчжурии политика трех истреблений и политика создания «коллективных поселений», целью которой был «отрыв жителей от бандитов», известна была еще из арсенала французских колонизаторов, проводивших военные операции в Алжире с целью подавления сил Сопротивления, а затем была еще более усовершенствована американскими войсками на вьетнамской земле.

Саньдаовань, Хайланьгоу, Лунцзин, Фэнлиньдун и все другие известные своей революционностью села уезда Яньцзи были буквально завалены человеческими трупами. В Саньханьли и других прилегающих к нему селах уезда Хуньчунь каратели сожгли более 1600 жилых домов. Только в одном уезде Яньцзи было убито свыше десяти тысяч человек. Спрашивается, можно ли найти слова и фразы, чтобы сформулировать обвинения в адрес Цзяньдаоского временного экспедиционного отряда, совершившего столь преступный акт?!

Японские войска уничтожили все в Цзяньдао. Нечего и говорить о жизни и имуществе жителей. Крушили на кухнях даже посуду — самые элементарные средства существования людей. Разбивали котлы, чтобы люди не могли варить кашу. Выбрасывали циновки, разбивали каменные плиты, образующие пол в утепленных комнатах. Дело дошло до того, что, разрушая жилища, варвары отправляли на повозках извлеченные из руин лесоматериалы в городок Дадучуань. Людям же пришлось ночевать в шалашах и готовить пищу не в котлах, а на раскаленных камнях. Тем, кто не успел бежать в горы, угрожали полным истреблением, если они не переселятся в такие города, как Даканьцзы и Дадучуань.

Карательные войска, применяя насилие, добивались переселения сельских жителей в другие места. Принуждение не стало исключением и для помещиков. Ведь ни для кого не был секретом тот факт, что большую часть провианта и предметов первой необходимости получили антияпонские вооруженные отряды из рук помещиков или других более-менее зажиточных людей. Поэтому вполне понятно стремление врагов заблокировать и эти источники с тем, чтобы затем полностью удушить революционную армию, испытывающую постоянную нехватку продовольствия и обмундирования.

Во избежание постоянных преследований со стороны карателей революционно настроенным массам приходилось, забывая о еде и тепле, скитаться в горах. Но даже горы нельзя было в полной мере считать безопасным местом. Каким бы глубоким ни было горное ущелье, все-таки дальше последней глухомани идти было некуда. В самых потаенных уголках ущелий беженцы, не смея взбираться дальше в горы, укрывались от преследований врага. Иногда причиной трагедий и становился обыкновенный детский плач — беженцев тут же настигали каратели. А это было равносильно смерти.

По следам беженцев постоянно рыскали каратели. Одна женщина с грудным ребенком сильно опасалась, как бы ее младенец громко не заплакал. Чтобы его успокоить, она крепко сжимала его в своих объятиях, постоянно засовывала ему в рот сосок своей груди. Так пыталась мать отвести угрозу жизням десятков, а иногда сотен революционно настроенных людей, находившихся буквально под дулами винтовок противника. После ухода карателей, когда миновала опасность, женщина освободила ребенка от своих объятий. Однако младенец был у же мертв. Без подобных трагедий не проходило ни одного дня. Нечто похожее встречалось в каждой деревне, в любом ущелье Цзяньдао.

Чтобы не случилось подобной беды, кое-где женщины вынуждены были прибегать к крайним мерам — кормили младенцев опиумом. Спящие детишки не могли плакать. Были и такие матери, которые, не вытерпев бесконечных гонений карателей, горько рыдая, отдавали любимых детей в чужие руки. Вот такой дорогой ценой расплачивались корейские женщины за поддержку революционной борьбы народных масс, за спасение боевых отрядов партизанского района, за великое дело сопротивления Японии, что было для них дороже собственной жизни.

Буржуазные «гуманисты» были бы готовы исписать немало бумаги, рассуждая о материнской любви женщин, верных коммунистическим идеалам. Как же это так, патетически восклицают они, разве мать может ли быть столь равнодушной к судьбе своих детей? Так ли безответственны были матери к жизни своих родных кровинок?

Но стоит ли строго спрашивать с матери моей родной страны за погасшую искорку жизни в новорожденном организме? Ведь сколько было пролито кровавых слез, какие глубокие раны остались в сердцах женщин партизанских районов, когда им пришлось хоронить опавшими листьями тела любимых детей, таких, как беленький мягкий хлопок нового урожая, и когда они вынуждены были оставлять столь дорогих своих детей у дверей чужих домов! Те, кто поймет их душевные муки, будут осыпать проклятием и ненавистью империалистов Японии, которые направили в Цзяньдао свору чудовищных убийц. Материнская любовь женщин родной Кореи была вынуждена подвергаться невыносимым испытаниям. Все грехи лежат на совести японских милитаристов — убийц и садистов.