Тимофей Чернов - В те дни на Востоке

• Название: В те дни на Востоке
• Автор: Тимофей Чернов
• Жанр: О войне

Увлекательный роман о службе русских бойцов на границе с Маньчжоу-го в 1943–1945 гг и жизни российской эмиграции в Харбине. В романе присутствуют исторические лица Белой эмиграции: атаман Семёнов, главы Бюро российских эмигрантов в Маньчжурской империи Власьевский и Бакшеев, лидер Русского фашистского союза Родзаевский и его ассистент Охотин.

---

Арышев подошел к доту, который находился на нижнем склоне. Там тоже укрывались бойцы. К доту были подведены траншеи с двух сторон. По ним неслись мутно-желтые потоки. Котлован, в котором строился дот, был затоплен. Из дота показался Шумилов и еще двое солдат. Они кого-то несли.

— Примочкин, товарищ лейтенант… Камень с крыши дота упал ему на голову, когда начал хлестать дождь.

Арышев снял плащ-накидку, расстелил на земле. На нее положили бойца. Примочкин лежал без движения. Из головы его струилась кровь. Лейтенант расстегнул ему ворот гимнастерки, начал делать искусственное дыхание.

Вскоре Примочкин открыл глаза.

— Где я? Что со мной?

— Все в порядке, Саня! — сказал Шумилов. — В воде не утонул, в огне не сгоришь.

Перевязав голову Примочкина, Арышев приказал отвести его в санпункт, а остальным бойцам возвращаться в распоряжение батальона.

Палатки взвода оказались сорваны, котлованчики под ними залило водой. Арышев распорядился ставить палатки на другом месте. Стемнело, когда бойцы, поужинав, готовились ко сну. К палаткам подошли двое. Один осветил фонариком.

— Как у вас, все целы?

Арышев узнал Сидорова и Дорохова, которые обходили подразделения.

— Все, товарищ капитан!

— Хорошо! Держитесь до утра.

На рассвете дождь перестал. Над обильно напоенной степью поднялось ослепительное солнце.

Глава девятая

После возвращения с пограничного рубежа Арышев чувствовал себя увереннее: дисциплина во взводе налаживалась, солдаты заметно подтянулись по строевой и тактической подготовке. Но огневая вызывала беспокойство, потому что из противотанковых ружей взвод еще не стрелял.

«Какие же мы бронебойщики? Вот почему и смеются солдаты: «Лежа одно и то же, прицел вчерашний», — думал Анатолий.

Из разговоров с Воронковым он знал, что стрельбы в роте уже проводились, но Померанцев тогда не сумел подготовить своих бойцов, и им не разрешили стрелять. Теперь нужна была тренировка. Но разрешат ли стрельбы?

Арышев посоветовался с Воронковым. Александр Иванович объяснил, что сделать это будет трудно, так как нет специальных мишеней. А изготовить не из чего — в полку нет фанеры.

— А если найти доски и самим изготовить мишень?

— Боюсь, что запротивится Незамай. Скажет, стреляли уже, зачем Лишний раз начальство беспокоить, боеприпасы выписывать.

— Но нельзя же смириться с тем, что взвод не стрелял?

— Правильно. Сооружай мишень, а тогда и Незамай не откажет, Лейтенант поделился своей задумкой со Старковым. Этот человек был сведущ в хозяйственных делах.

— Надо ехать, товарищ лейтенант, на станцию и раздобыть доски у какого-нибудь старожила.

— А удобно будет? И дадут ли?

— Я договорюсь, будьте спокойны.

После обеда Старков с Шумиловым запрягли в повозку двух монгольских лошадок и поехали на станцию.

Вечером они вернулись с поклажей. Не прошло и трех дней, как у казармы красовался макет танка, выкрашенный в черный цвет; на колесиках макет можно было передвигать с помощью веревки и создавать вид движущегося танка.

Началась тренировка. Бронебойщики парами сидели в окопах и наблюдали за полем «боя». Метрах в двухстах двигался по фронту «танк». Несколько секунд он шел в одну сторону и исчезал в траншее, затем — в другую и снова исчезал. За это время стрелок, лежавший в окопе, должен был определить расстояние, скорость движения, взять упреждение и выстрелить.

Проворнее всех действовал Шумилов. Старков сначала втянул его в работу по изготовлению «танка», потом солдату захотелось лучше других поразить его из ружья.

Когда на стрельбище пришел Незамай, он остался доволен организацией занятий по огневой подготовке.

— Это ты умно придумал, голубчик! Пусть тренируются.

— Думаем после тренировки к боевым стрельбам перейти.

Незамай задумался. «Ишь ты, прыткий какой! Узнают о твоей затее, еще заставят изготовить несколько таких мишеней. Тебе слава, а мне хлопоты».

— Вряд ли мы сможем это сделать. Почему? Потому что положенный лимит патронов уже израсходован, а больше не разрешают выписывать. Подождем до осени. Тогда рота снова будет проводить стрельбы по расписанию.

— До осени может много событий произойти.

— Ну, это не наша вина. Если прикажут, другое дело.

«Видно, не сваришь с тобой каши. Прав был Александр Иванович. Где же взять патроны? А может, Незамай не желает обременять себя? Поговорю-ка с комбатом».

Во время обеда Анатолий встретил в столовой Померанцева. Когда-то Иван сказал ему: «Держи со мной связь — полный порядок будет». Почему бы не посоветоваться с ним? Правда, последний раз в клубе у них был не весьма приятный разговор. Но это не относилось к служебным делам.

Иван, как всегда, был любезен, приветлив.

— Что ж не заходишь, земляк? У меня найдется и выпить, и закусить. Жизнь нужно освежать, иначе она заплесневеет, как вода в болоте… А с «Голубчиком» как у тебя, лады?

— Боюсь, что скоро разладится.

— Почему?

— Больно уж нерешительный он — без приказа шагу не шагнет. Предложил провести во взводе стрельбы из пэтээр — отказал.

Померанцев ощупал гладко выбритый подбородок.

— По-моему, он прав. Зачем создавать себе лишнюю работу? Что бы подготовить Вавиловых и Даниловых, сколько надо пота пролить.

— А ты знаешь, они здорово изменились. Конечно, поработать пришлось.

Иван рассмеялся.

— Работа дураков любит. Ты извини, земляк, но это факт. Дальше говорить было не о чем. Анатолий пожалел, что рассказал о своих взаимоотношениях с Незамаем. До этого он еще допускал мысль, что Померанцев как-то изменился. Теперь понял, что они по-прежнему разные. Иван посоветовал:

— Выбрось ты из головы эту затею со стрельбой. Что тебя за это к награде представят?

Но Анатолий в тот же день встретился с комбатом. Слушая его, Сидоров то удивлялся, то негодовал — слишком нелепы были мотивы отказа Незамая.

— Да, мы ограничиваем расход боеприпасов, но если бойцы не стреляли да еще сами изготовили мишень, тут надо идти навстречу. Ладно, я поговорю с командиром роты.

На следующий день после обеда Незамай передал Арышеву, что завтра взвод может стрелять — патроны разрешили выписать. Чувствовалось, что делает он это под нажимом.

Медленно пробуждался день. На посветлевшем небе потухали далекие звезды. Туман затопил всю падь, опутал сопки косматой пеленой, и только местами проступали очертания их вершин. Солнца еще не было видно, но в розовеющем небе занималось утро.

Арышев встал, наскоро сделал физзарядку и поспешил в казарму, чтобы успеть к подъему. Это туманное утро напомнило ему далекую сибирскую деревню, где прошло его детство. Бывало, на зорьке, когда еще по лугам стелится туман, по пояс мокрый от росных трав, он пробирался с «тулкой» в руках к заросшему кустарником озеру. Заняв удобную позицию, с трепетом в груди ждал, когда жирные крякуши выплывут из камышей. Иногда он подолгу любовался их удивительным оперением, не смея пошевелиться. Потом, спохватившись, стрелял…

Внезапно мысли Арышева были прерваны звонкими ударами в рельс. Сразу же в разных местах послышались громкие голоса дневальных — в казармах начался подъем. Подходя к своей землянке, Анатолий услышал один за другим три винтовочных выстрела. Из-за казармы выскочил Степной, торопливо, будто за ним кто гнался, сообщил:

— Товарищ линтинант, сегодня наши войска освободили родной город Шумилова. Вот он там и…

— Что там?

— Салютует!

В это время вышел Шумилов с винтовкой в руке.

— Вы что делаете? Кто вам разрешил стрелять в гарнизоне? Солдат опустил голову, виновато промямлил:

— Это же в честь освобождения моего города… Радость-то какая!

— Радость разделяю, а за нарушение порядка объявляют три наряда вне очереди. Сейчас же отнести оружие!

Шумилов повторил: «Есть, отнести» — и помчался в казарму.

«Ну злодей! До чего додумался. Даже патроны где-то достал. Ох, будет мне за него».

У входа в казарму лейтенант услышал голос Целобенка. Грубо, с издевкой он кого-то распекал, пересыпая свою речь избитыми армейскими ругательствами: «разгильдяй», «разболтанный», «расхлябанный».