М. Бойцов - Со шпагой и факелом. Дворцовые перевороты в России 1725-1825

• Название: Со шпагой и факелом. Дворцовые перевороты в России 1725-1825
• Автор: М. Бойцов
• Издательство: Cовpеменник
• Жанр: История
• Год: 1991
• ISBN: 5-270-01369-Х

В сборник вошли первоисточники – мемуары, дневники, письма, материалы официальных расследований, относящиеся к событиям «эпохи дворцовых переворотов».

Перед читателем пройдут драматические эпизоды, начиная с интриг вокруг смерти Петра 1 и кончая убийством Павла I. Большинство материалов, включенных в книгу, не переиздавалось в годы Советской власти, некоторые – публикуются на русском языке впервые.

Составление, вступительная статья, комментарии М. А. Бойцова; 1991, художественное оформление С. Соколова.

---

Я слышал, будто граф Остерман уже и выехал вчера в ночь; будто и остальные если не отправлены, то будут отправлены вскоре. Граф ссылается в Березов, фельдмаршал Миних – в Пелым. В первом из этих мест проживал некогда князь Меншиков, в последнем и теперь еще находится бывший герцог Курляндский. Остальных заключенных развезут по другим местам, где жили братья Карл и Густав Бироны и генерал Бисмарк. Следовательно, семья Биронов переводится, но куда – еще не слыхал.

При этом случае люди, человеколюбие и великодушие которых учило, скорее, поруганию падших, чем жалости к ним, громко и много толкуют о божьем промысле и божьем суде, перед которым, полагаю, им приличнее было бы преклониться, не пытаясь проникнуть его пути. Кроме того, им естественнее было бы серьезно подумать – на кого из них обрушится следующий удар судьбы. Не могу не упомянуть о совпадении, которому сам не придаю суеверного значения, но которое обратило на себя внимание ее величества: вчера минуло ровно двенадцать лет со дня провозглашения императрицею покойной государыни.

Излишне упоминать, что все движимое и недвижимое имущество несчастных конфисковано. Такова общая судьба преступников в России, а подчас самое имущество и составляет преступление. Впрочем, в силу указа Петра Первого имущество жен осужденных конфискации не подлежит. Женам сосланных государыня разрешила следовать за мужьями, буде они пожелают, чем некоторые из них и думают воспользоваться. (…)

Указ Елизаветы Сенату{94}

Из природной Нашей ко всем Высочайшей милости Всемилостивейше указали Мы сосланных в Сибирь в ссылку бывшего герцога Курляндского Бирона и братьев его Карла и Густава, Биронов же, и бывшего ж генерала Бисмарка из той ссылки с женами их и с детьми свободить и, из службы Нашей уволя, дать им апшиты[103], также взятое у него, бывшего герцога Курляндского Бирона, и отданное бывшему фельдмаршалу Миниху лежащее в Шлезии Штанц-гер-шафт Вартенберх[104], ему, Бирону, возвратить, и повелеваем Нашему Сенату учинить по сему Нашему указу.

Елисавет.

Генваря 17 дня, 1742 года.

Из записок Екатерины Второй{95}

Магистрат города Риги вышел к нам навстречу, была пальба из пушек; мы переправились через Двину в городских экипажах. Когда мы вышли из кареты, Нарышкин подал моей матери и мне от императрицы Елизаветы собольи шубы и палатины. На следующий день фельдмаршал Ласси явился к нам со всеми знатнейшими лицами города и между прочим с генералом Василием Федоровичем Салтыковым; он был там потому, что ему были отданы под стражу в замке Дюнамюнде принц Антон-Ульрих Брауншвейгский и принцесса Анна Мекленбургская, его супруга, с детьми и свитой. Императрица Елизавета в начале своего царствования решила отослать их на родину, и это было бы самое лучшее, что она могла бы сделать; но когда они прибыли в Ригу, императрица велела отложить их поездку до нового распоряжения. Этот новый приказ последовал вскоре за нашим проездом через Ригу, и вместо того, чтобы удалить из страны эту несчастную семью, им велели вернуться и послали их в город Раненбург[105], который велел построить за Москвой знаменитый князь Меншиков. Там маленького принца Иоанна, Юлию Менгден, любимицу принцессы, и Геймбурга, любимца принца,.разлучили с принцем и принцессой, которых после краткого пребывания в Раненбурге увезли в Холмогоры.

Из записок Б. К. Миниха{96}

54 ‹…› Царствование императрицы Елисаветы Петровны

Эта великая принцесса, сознавая, что она дочь и единственная наследница Петра Великого и императрицы Екатерины, с величайшим прискорбием переносила, что по устранении ее От престола русская корона была предназначена юному принцу Ивану, находившемуся еще в колыбели, а регентство империи на время малолетства этого ребенка вручено сначала герцогу Курляндскому Бирону – иностранцу, не связанному родством ни с императорским домом, ни с какой-либо знатной русской фамилией, – а затем принцессе Анне Мекленбургской.

Елисавета Петровна выросла окруженная офицерами и солдатами гвардии и во время регентства Бирона и принцессы Анны чрезвычайно осторожно обращалась со всеми лицами, принадлежавшими к гвардии. Не проходило почти дня, чтобы она не крестила ребенка, рожденного в среде этих первых полков империи, и при этом не одаривала бы щедро родителей или не оказывала бы милости кому-нибудь из гвардейских солдат, которые постоянно называли ее «матушкой».

Таким образом, в гвардии составилась партия горячих приверженцев принцессы, и ей не трудно было воспользоваться их содействием для достижения престола. Гвардейцы жили в построенных мною для них казармах. У принцессы Елисаветы был подле Преображенских казарм дом, известный под именем Смольного; здесь она часто ночевала и виделась с Преображенскими офицерами и солдатами. Правительница принцесса Анна была предуведомлена об этих собраниях, но считала их пустяками, не могущими иметь последствий; при дворе говорили с насмешкой: «Принцесса Елисавета водит компанию с Преображенскими гренадерами».

В ночь с 24 на 25 ноября эта великая принцесса приехала в казармы Преображенского полка и, собрав своих приверженцев, сказала им: «Ребята, вы знаете, чья я дочь, идите за мной!»

Все было условлено, и офицеры и солдаты, узнав, чего от них требуют, отвечали: «Матушка, мы готовы, мы их всех убьем».

Принцесса великодушно возразила: «Если вы хотите поступать таким образом, то я не пойду с вами».

Она повела этот отряд прямо в Зимний дворец, вошла в комнату великой княгини, которая была в постели, и сказала ей: «Сестрица, пора вставать».

Приставив караул к великой княгине, ее мужу принцу Брауншвейгскому и сыну их, принцу Ивану, она возвратилась в свой дворец, находившийся возле Летнего сада, и в ту же ночь приказала арестовать меня, моего сына, графа Остермана, вице-канцлера графа Головкина, обер-гофмаршала графа Левенвольде, президента коммерц-коллегии барона Менгдена, действительного статского советника Темирязева и некоторых других; все мы были отправлены в крепость.

В ту же ночь принцесса Елисавета была признана императрицей и самодержавной российской государыней всеми сановниками, прибывшими в ее дворец, перед которым по ту сторону канала – собралась многочисленная толпа народа; гвардейцы же заняли улицу и кричали «ура!».

Наутро Елисавета в открытой коляске отправилась в Зимний дворец, где была провозглашена императрицей и где все принесли ей присягу в верности. Все совершилось тихо и спокойно, и не было пролито ни одной капли крови; только профессор академии г. Гросс, служивший в канцелярии графа Остермана, застрелился из пистолета, когда его арестовали.

Подробности царствования этой великой государыни не могут иметь здесь места, славные же дела, сопровождавшие его, всем известны.

Из записок К. Г. Манштейна{97}

Царевна Елизавета хотя и не была совсем довольна во все время царствования императрицы Анны, оставалась, однако, спокойною до тех пор, покуда не состоялось бракосочетание принца Антона-Ульриха с принцессою Анною[106]; тогда она сделала несколько попыток, чтобы образовать свою партию. Все это делалось, однако, в такой тайне, что ничего не обнаружилось при жизни императрицы; но после ее кончины и когда Бирон был арестован, она стала думать об этом серьезнее. Тем не менее первые месяцы после того, как принцесса Анна объявила себя великой княгиней и регентшей, прошли в величайшем согласии между ею и царевною Елизаветою; они посещали друг друга совершенно без церемоний и жили дружно. Это не продолжалось долго – недоброжелатели поселили вскоре раздор между обеими сторонами. Царевна Елизавета сделалась скрытнее, начала посещать великую княгиню только в церемониальные дни или по какому-нибудь случаю, когда ей никак нельзя было избегнуть посещения. К этому присоединилось еще то обстоятельство, что двор хотел принудить ее вступить в брак с принцем Людвигом Брауншвейгским и что ближайшие к ее особе приверженцы сильно убеждали ее освободиться от той зависимости, в которой ее держали.

Ее хирург, Лесток, был в числе приближенных, наиболее горячо убеждавших ее вступить на престол, и маркиз де ла-Шетарди, имевший от своего двора приказание возбуждать внутренние волнения в России, чтобы совершенно отвлечь ее от участия в политике остальной Европы, не преминул взяться за это дело со всевозможным старанием. У царевны не было денег, а их понадобилось много для того, чтобы составить партию. Де ла-Шетарди снабдил ее таким количеством денег, какое она пожелала. Он имел часто тайные совещания с Лестоком и давал ему хорошие советы, как удачно повести столь важное дело. Затем царевна вступила в переписку со Швецией, и стокгольмский двор предпринял войну отчасти по соглашению с нею.