Михаил Соколов - Искры

• Название: Искры
• Автор: Михаил Соколов
• Издательство: Ростовское областное книгоиздательство
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1952

---

В двух шагах от Леона искрился мощный пласт антрацита. Вдоль него в тумане копоти, скособочившись, цепочкой сидели зарубщики. Размеренно взмахивая длинными обушками, они метко вгоняли их в зарубные щели у подошвы, при каждом ударе приглушенно гикали натужным грудным вздохом, как гикают в лесу дровосеки, но звуки эти тотчас поглощались сырым, тяжелым воздухом, и мертвенная тишина подземелья царствовала нерушимо.

— И сколько же можно так намахать за день? — спросил Леон.

— Пока зарубщик сделает пай, то-есть подрубит по падению пласта три сажени и по простиранию — аршин. А пласт — шесть четвертей. В пудах — это около четырехсот пудов. Тяжелая работа и требует большого навыка. Когда-нибудь, возможно, ее будет выполнять машина, а пока…

Чургин вдруг обернулся. В стороне какой-то паренек неумело бил обушком, и от него, подобно водяным брызгам на солнце, во все стороны летели кусочки угля.

Чургин подполз к молодому зарубщику и стал учить его, как надо держать обушок.

А Леон ощупывал стойки, рассматривал кровлю, и ему не верилось, чтобы эти дубовые столбики действительно могли поддерживать тысячепудовую тяжесть.

— Сдержат эти дрючочки? Земля нас не задавит? — спросил он, когда Чургин вернулся к нему.

— Без человека здесь ни одна крупица не изменит своего положения. Он хозяин здесь: все предусмотрит — все и в порядке будет. Ошибется — катастрофа.

— Нельзя все в жизни предусмотреть.

— В жизни — не ручаюсь, в шахте — нужно. Ну, ты, брат, подожди меня немного. Мы с тобой еще кое-какие достопримечательности шуховские осмотрим, — сказал Чургин и на четвереньках направился в верхний уступ.

Леон посмотрел ему вслед и подумал: «А он еще болеет, хлопочет об этой шуховской шахте, пропади она пропадом! Так, вырос волк в кустах и думает, что они наикраше всего на свете». Обняв руками колени, он так и остался сидеть, наблюдая, как возле зарубщиков сиротливо мерцают коптилки.

Дробный звук обушков робким эхом отзывался в пустоте, глухой перекличкой оживляя выпотрошенное подземелье.

Вверху лавы, будто исполинская лестница, в полумраке виднелись уступы, восходящими рядками чернел лес стоек. Казалось непостижимым, как эти ничтожно тонкие обрезки дерева выдерживают неисчислимую тяжесть породы, которая лежит на них; но они держали тысячепудовые глыбы этой породы, как сваи держат мост через речку. А там, наверху, жили люди, шумели базары, и не слышно было в этом глубоком подземелье ни человеческих голосов с земли, ни скрипа колесного, ни визгливых свистков паровоза. Притаилась обузданная человеком махина. И ничего, никому не боязно. А закапризничай она, шевельнись — и кончится короткий шахтерский век сотен людей.

Семен Борзых, сидевший к Леону спиной, повернулся к нему, осматривая зубок и ощупывая его большим пальцем.

Леон обратил внимание на его большие обвислые усы, на хмурые, спокойные глаза и подумал: «Вылитый учитель тот усатый».

Борзых сменял зубок. Он видел Леона у Чургина, но не подавал виду, что знает его. Нарочито по-чужому скосив на него сердитые глаза, он не то шутя, не то серьезно проговорил:

— Смотришь, как волчонок, у меня учишься, а потом на мое же место заступишь?

Леон с удивлением взглянул на него и грустно улыбнулся. Странно ему было слышать это, а вместе с тем и обидно, что его, новичка, так принял старый шахтер. И, не скрывая своей обиды, он с досадой промолвил:

— Заступил бы ты на мое место, дядя!

— Вона какой ты! А где это место твое?

— На земле.

Борзых снял очки, посмотрел на Леона.

— Да ты, парень, с перцем, оказывается.

Достав из сумки несколько стальных зубков, он выбрал какой поострее и, спрятав остальные, начал прилаживать его к обушку.

— На земле, говоришь, место твое? А вот мое — тут. Обушок, копоть, над головой — камень, а в кармане — вошь на аркане. Такое твое место было?

Он попробовал новый зубок, укрепил его понадежней и свирепо вогнал под пласт.

— Вот ты пришел, другой завтра придет такой же со своего места. А сколько нас выпустит отсюда эта могила? Этого никто не считает. Так я говорю?

Леон молчал.

Как дятлы в лесу ранним утром, шахтеры мерно долбили крепкий пласт антрацита, вгоняли в него зубки все злее, все глубже, словно там, за этой блестевшей толщей угля, было человеческое счастье и вот все хотели поскорее добраться до него.

5

Чургин поручил Леона старшему конторской бригады крепильщиков — Ванюшину.

Василий Кузьмич Ванюшин, низенький и юркий старичок, поглаживая седую бороду, не замедлил с распросами:

— Тебя ж как кличут, молодец?

— Левка.

— Леонтий, значится. Так. Ну так вот, Леонтий: ты плотницкое дело знаешь? Постой, — сузив быстрые глазки, всматривался он в его лицо, — да это не ты, случаем, на гармошке играл на свадьбе этого дурака, как его?

— Я.

— Ах, пралич тебя, а молчит! — повеселел старшой, как будто близкого родича увидал. — Так мы с тобой знакомые.

— Вы еще тогда вприсядку плясали, — напомнил Леон.

— Во-во. А что, плохо?

— Нет, здорово.

— То-то! — Он подумал немного и деловито продолжал — Значит, ты плотницкое дело знаешь, сказал? Молодец, это дело должен знать всякий. Сейчас мы зайдем с тобой в третий восточный штрек, а после махнем на свет божий за рамами и будем им установку делать. Ты рамы знаешь? Вот они самые и есть рамы, — похлопал он ладонью по толстой дубовой крепи. — А меня ты знаешь? Крепильщицкий старшой я. Зовусь дядей Василем, а шутейно — Козлиной бородкой, потому — я бороду козликом люблю подстригать. Видишь? — потрепал он свою бородку.

Леон рассмеялся. «Прозвище подходящее», — подумал он и спросил, вспомнив, как дядя Василь шумел на рабочих в артельном штреке:

— Это вы в том ходу, где артель, ругали шахтеров?

— Когда? Да не в ходу, а в штреке. И не ругал я их, а пошумел малость, чтоб делали, как велю. Я, брат, не люблю, когда не по-моему получается. Научись сперва. А то не успел пилу в руки взять, как уж: «Я сам знаю», — передразнил он кого-то. — А это шахта, и ею надо управлять. Потому и шумел. А как же иначе? Вот и на тебя буду шуметь, ежели не так станешь делать.

— Да я еще не знаю, как и делать.

— А ты смотри, как дядя Василь делает, и учись. Я всех учу. Мало ли тут из нашего села — и все мои ученики.

Они спускались по людскому ходку так быстро, что Леон еле слышал голос дяди Василя и все время отставал от него. Дядя Василь пожурил его за медлительность и, умерив шаг, продолжал расспросы вперемежку с рассказами о жизни шахты:

— А откуда сам будешь, Леонтий?

— Из Кундрючевки. На Дону хутор такой есть.

— Та-ак. Из казаков, значит, будешь?

Мимо них в уклоне прогремел вагончик с углем. Из-под заторможенных колес его с треском сыпались искры, разнося неприятный запах металлической гари. Следом за вагончиком бежали два молодых шахтера, придерживая его.

— Во несется, пралич его расшиби! Как жигит — станичник ваш. А, Левон!

— Я из мужиков, дядя Василь.

— Намедни вот так бежали ребята за вагоном, ну, а он возьми и забурись, а впереди люди. Убило одного… Из мужиков? Ну, да казака, брат, сюда и золотом не заманишь. Чей же ты там, в Кундрючевке-то?

— Дорохов.

— Та-ак! А отчего ж ты под землю залетел, молодец Дорох? Белый свет на земле не дорог?

— Нужда заела, дядя Василь. Ты в гору, а она тебя вниз. Да так и тягаешься с нуждой, как медведь с колодой. Другую жизнь надумал искать.

Дядя Василь помолчал немного, со скрытым унынием повторил:

— «Другую жизнь». Все мы ее ищем. Чай, с жиру в могилу эту никакой не завернет. Я сам, брат, за другой этой жизнью сюда прилетел. Орловский я, а вишь, куда занесла судьбинушка-матушка. Ну, не горюй, Леонтий, будем заодно. Холостой или успел того, обзавестись лишними ртами?

— Холостой.

— И лучше. Тут самому дай бог прокормиться.

Немного погодя, предупредив Леона, чтоб нагибался, дядя Василь свернул в штрек лавы подрядчика Москвина.

— Тут вода, гляди.

Действительно, через несколько шагов Леон почувствовал под ногами воду. Ее было немного, но подошва штрека имела неровности, и вода задерживалась, образуя лужи. Низко наклонившись, Леон крупно шагал по шпалам, выставив руку с лампой вперед; то и дело он ударялся головой о крепь и наконец остановился на минуту, не в силах итти дальше.

— Постойте, дядя Василь, а то я без головы останусь.

Дядя Василь не мог прыгать по шпалам, так как они были редки, и шел как попало, шлепая по воде сапогами. Остановившись передохнуть малость вместе с Леоном, он стал ругать подрядчика:

— Вот, шельма старая, гляди, как шпалы уложил. А? Как борзому, сигать надо, пралич те совсем. И вода. Нельзя было канавку сделать поглубже? А это разве крепь? Какая это рама? — указал он на стойку. — Бабка моя и та справней выглядит. Ну, погоди, догребется он до тебя, старый, попомнишь тогда мое слово.