Михаил Соколов - Искры

• Название: Искры
• Автор: Михаил Соколов
• Издательство: Ростовское областное книгоиздательство
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1952

---

Игнат Сысоич сказал, что хочет попросить веялку на день-два. Нефед Мироныч задумчиво почесал черную бороду, как бы что-то рассчитывая, и с живостью ответил:

— Та-ак. Значит, веялочку надо? Что ж, можно и это. Мы люди не чужие. Пойдем на ток, побеседуем.

— Постой. Ты ж покажи, как ты ею управляешь, косилкой.

Нефеду Миронычу хвалиться лобогрейкой — что бутылку хорошей водки выпить.

— С дорогой душой, Сысоич, — согласился он и стал объяснять, показывая на пальцы бруса. — То вон зубки. Они промежду хлеба как гребень идут, штоб, значит, колос ровнее попадал под косу. А то, в середине их, — видишь? — то ж самое и есть коса.

Игнат Сысоич прикинулся удивленным:

— A-а, вон оно как!

— А это ходовое колесо. Оно так придумано, что когда машина идет, от него по зубчикам другое колесо в середке крутится…

— Ишь ты!

— И сюда отдает. А это косогоном зовется; он косу туды-сюды гоняет.

— Ловко!

— А это крылья. Они стеблины пригинают, штоб ловчее резать. А коса тут как тут: чик — и готово. А ты вилами только скидай, заместо игрушки, — говорил Нефед Мироныч, но Игнат Сысоич уже видел, какая была спина от этой «игрушки» у Семки.

— Хитро придумано! Она с чужой земли или у нас сработана?

— С чужой. Где уж нам! — Нефед Мироныч важно надул щеки и наставительно заметил: — Да и зачем это нам, Сысоич? Нам за пшеничку этих штук из-за моря сколько хошь привезут. С чужих, с чужих государств она.

Когда проходили через ток, Игнат Сысоич заметил, как при их появлении сильней зашумели веялки, более прежнего засуетились вокруг них девки, поднося зерно, отгребая провеянное, и он подумал: «Пятнадцать копеек в день платит, да и то, небось, не каждой, а соку выжмет, что и за полтинник не наешь».

— Чего раскрутил, чего раскрутил? Не знаешь, зерно пойдет в полову? Или скоро надо? — незлобно пожурил Нефед Мироныч высокого худощавого парня, крутившего первую веялку, и, обернувшись к Игнату Сысоичу, как бы желая подчеркнуть, что он вовсе не строгий, пожаловался:

— Вот видишь? Нету хозяина — чуть шевелются, а покажись — готовы враз все вороха прокрутить.

— Да они вроде славно веяли, я проходил.

— То чужому человеку показать: мол, поглядите, как мы работаем! Ты их не знаешь, а я душу каждого вижу насквозь.

Они вошли в будку. Склонившись над низким столиком, Алена резала помидоры и лук, то и дело смахивая рукавом пот со лба. Накаленная солнцем оцинкованная железная крыша будки дышала жаром.

— Может, по рюмочке пропустим? — предложил Нефед Мироныч.

Игнат Сысоич готов был не поверить своим ушам, но объяснил это неожиданное гостеприимство влиянием Оксаны на Яшку, а того на отца — и согласился.

— Да ежели по одной — можно. Я забыл уж, какая она и есть, от начала пахоты не пробовал.

— Наше дело такое, брат: зиму гуляй, а уж летом — ни-ни.

Нефед Мироныч подчеркнуто ласково попросил Алену, чтобы она подала чего-нибудь закусить, и достал полбутылки водки.

Алена, удивленная не менее Игната Сысоича, думала: «Уж не меня ли пропивать будут?» Поставив на столик помидоры с луком и тарань, она удалилась в тень за будку, продолжая свои кухонные дела и слушая, о чем отец разговаривает с Игнатом Сысоичем. Но она обманулась в своих предположениях. Нефед Мироныч сначала говорил о том, о сем, но когда в полбутылке осталось на донышке, повел речь более смело:

— Лекарь сказал? И чего он там понимает! Корова на ногу не ходит, а он ее лечить. Я так думаю, Сысоич: на ярмарку тебе некогда, а я собираюсь; подвяжем корову заодно — и с богом. Ты мою возьмешь, рябую можно.

Игнат Сысоич пьянел быстро, но ума не терял.

— То ж бабка, никак, Мироныч. На греца ж она мне сдалась!

— Возьми телку Лыску, на лето корова будет, — уступил Нефед Мироныч.

— Лысую? Долго — на лето. А с моей ты што делать будешь?

— А чего с ней? Кроме, как менять, — нечего. С десятку, гляди, прикинуть доведется барышнику.

Нефед Мироныч достал вторую полбутылку и вновь наполнил стопки.

Игнату Сысоичу не нравилась лысая телка — ей было полтора года, и непородистая была она, — и он решил увильнуть от окончательного ответа.

— Должен я, Мироныч, с командиром своим посоветоваться.

— Ха-ха-ха! — хрипло захохотал Нефед Мироныч. — Боишься продешевить? — Чокнувшись, он выпил водку, понюхал кусочек хлеба, закусил помидором. — Ну, ладно, Игнат, согласный я. Так и быть, возьми Зорьку-цименталку. Жалко, да бог с тобой, — махнул он рукой, будто отдавал половину хозяйства.

Игнат Сысоич удивленно выпучил на него хмельные глаза, стараясь узнать причину такой необычной щедрости, но Нефед Мироныч ожидал этого и не смотрел на него, занимаясь таранью.

— Это же первый сорт корова, Мироныч!

— Чума с ним, с первым сортом! Раз даю — бери. Ну, дай бог! — чокнулся он опять и, подождав, пока Игнат Сысоич поднесет стопку к губам, вылил свою незаметно в стакан.

Игнат Сысоич выпил, покряхтел от удовольствия и покачал головой.

— Не пойму я тебя, Мироныч, что ты за человек. То до атамана меня тянешь к ответу, то корову даешь — первый сорт. Не пойму, — раздумчиво проговорил он, выбирая икру из рыбы.

— Бросим про это, Игнат! Бросим! Мы люди свои, и надо по-свойски жить! — Нефед Мироныч снова наполнил стопки, придвинулся поближе к Игнату Сысоичу и приступил к самому главному. — Ты вот что скажи, Сысоич, я давно собираюсь спросить, да не доводится все: в Черкасском как у тебя — родня большая чи такая же, как мы, грешные?

Игнат Сысоич по-хмельному неровно держал граненый стаканчик на уровне бороды и хитровато щурился. Теперь-то он расскажет Загорулькину, кто он такой, пусть в другой раз не задирает носа!

— А ты думал, Дорохов простой человек? — спросил он и засмеялся. — Ха! Дорохов Игнат — мужик, но он, брат, не простой человек. Не-ет, не простой. — Он повел пальцем перед лицом Нефеда Мироныча. — Дочку мою Аксюту видал?

— Красивая барышня.

— То-то! А ученая какая! Всем хутором не сговоришь с ней! Все науки превзошла!

— Знамо дело, городской человек.

Игнат Сысоич смутно улавливал смысл своих слов. В другое время он никогда не стал бы так говорить, но сейчас ему хотелось похвастаться и Оксаной, и богатой воспитательницей, и важными людьми, бывающими в доме Оксаны, и он говорил обо всем этом с наслаждением, не понимая, почему интересуется Нефадей его дочкой, ее знакомыми и почему угощает его водкой.

— Вот у ее воспитательницы, Ульяны Владимировны, родня есть, полковник. Понял? Полковник Суховеров, а не кто-нибудь!

Игнат Сысоич вконец опьянел. Лицо у него сделалось красным, глаза посоловели, жмурились, но Нефед Мироныч видел, что он хорошо помнит, что делает, и верил ему.

— Полковник? — искренне удивился он.

— А ты как думал? Ну, всего доброго!

— Дай бог! — Нефед Мироныч, чувствуя, что хмелеет, опять вылил водку в стакан и, достав другой, продолжал — Вон оно дело-то какое, а я и не знал. Давно все норовлю погутарить с тобой. Дарье как-то велел: мол, позови Марью с Сысоичем, посидим, по рюмочке протянем. А она говорит, он, мол, на нас сердитый, не схочет близость заводить. А я думаю: пшеничку вернул, цельный мешок, должок не требую. Почему так? А ты и сам пришел. Люблю, Сысоич! — И как бы между прочим, но с намерением он подчеркнул, что и его родня не хуже: — У меня сват был, царство ему небесное, тоже чин громадный носил! И кавалер полный.

— Куда там свату твоему! — пренебрежительно махнул рукой Игнат Сысоич. — Наш Суховеров при самом наказном атамане состоит. Со мной за ручку здоровался, как я был в Черкасском. Вот как с тобой, сидел и водку самую дорогую с чужих государств пил со мной. Дочка мне почтение привезла от него. Хороший, говорит, батя твой, Аксюта, чистый человек.

Загорулькин наполнил стопки уже из третьей полбутылки. Лицо у него подобрело, брови расправились, точно никогда и не хмурились, и смотрел он на Игната Сысоича ласково, дружески, словно ничего плохого между ними не было и не будет. Порезав еще два помидора, он полил их маслом, достал из ящика сало и, разрезав его на кусочки, подсунул все Игнату Сысоичу.

Долго они говорили о своих делах и перед вечером распрощались по-приятельски.

— Как энтот ворошок перевеют, так и приезжай. Надо — возьми две веялки, я молотить пока буду. А корову хоть завтра бери, — обняв Игната Сысоича, говорил, провожая его, Нефед Мироныч.

— Ви-идит бог, душа ты человек, Мироныч! Ей-богу, правду, говорю. А люди ж толкуют…

— Какие там люди, Сысоич? Наши, кундрючевские? «Люди»! — Нефед Мироныч презрительно оттопырил большую красную губу. — От зависти все.

— А то отчего? Знамо дело, от зависти. Ну, прощевай, Мироныч. За веялочкой я приеду.

— Час добрый, Сысоич. Гляди, про Черкасское не забудь, как договорились.