Роуз Тремейн - Музыка и тишина

• Название: Музыка и тишина
• Автор: Роуз Тремейн
• Издательство: Амфора
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2004
• ISBN: 5-94278-647-Х

«Музыка и тишина» — один из самых известных романов современной английской писательницы Роуз Тремейн, чьи книги удостоены многочисленных литературных премий и переведены на 14 языков.

Роман-аллегория о поиске и обретении взаимной любви достойными её, несмотря на трудности и преграды на пути друг к другу.

Действие этой нежной и яростной истории, полной безутешного горя, страсти и музыки, разворачивается в Дании XVII века. Во дворец Росенборг прибывает из Англии молодой лютнист Питер Клэр, дабы радовать Его Величество своей искусной игрой на лютне в составе придворного оркестра. Обстоятельное описание будней королевских особ и их приближенных незаметно переходит в мир сказочных историй, где добро в конце концов побеждает зло, а влюбленные находя друг друга.

---

Она не говорит о нем, не говорит о нем и Кирстен. Иногда у нее возникает искушение спросить: «Те слова, которые вы произнесли ночью перед нашим отъездом в повозке торговца рыбой… Те слова про „Ирландскую потаскуху“: скажите, что вы имели в виду, что вам известно?» Но не спрашивает из опасения, что в них — в ответе, который прозвучит, — услышит окончательный приговор. В молчании Кирстен по этому поводу она уже читает такой конец, но отказывается получить подтверждение.

Сейчас, когда карета приближается к Архусу, Эмилии вспоминается наказ матери: Мужайся, Эмилия. Она понимает, что со времени посещения отцовского дома она впустила в душу страх. Кажется, только ради Кирстен способна она проявить мужество, понимая, что несчастья Кирстен неизмеримо серьезнее, чем ее собственные, и что без Кирстен она действительно окажется в пустом мире. Иногда она с восхищением думает, что воля Кирстен поддерживает жизнь в них обеих. Если когда-нибудь все образуется, то только благодаря предприимчивости Кирстен. Она вернет всех исчезнувших людей, где бы те ни прятались.

Миля тянется за милей, солнце скрывается за серой пеленой туч, и Кирстен с Эмилией видят, что мороз оставил поля и начинается медленный дождь.

Словно очнувшись от забытья, Кирстен прерывает молчание.

— Послушай, Эмилия, дорогая, я надеюсь, ты хорошо помнишь наш план. Приехав в город, мы останемся в карете и не будем показываться, а тем временем наш кучер Миккель пешком пойдет разузнать про Герра Хааса и его отвратительный дом. Разыскав дом, Миккель войдет в него, сделав вид, будто привез Маркусу письмо от отца. И только когда Миккель вернется к карете и скажет нам, что Маркус действительно там, появимся мы. Ведь кто знает, какие лживые слухи могла распустить про нас Магдалена? Она могла сказать, что мы ведьмы, которые похищают детей и насмерть разбивают их, бросая с туч!

Эмилия кивает.

— Магдалена ведьма, — говорит она.

— Правильно, — соглашается Кирстен, — и, следовательно, полна коварства и замыслов самого злодейского свойства. Ведь сказав нам, куда поместили Маркуса, она не предвидела, что мы поедем за ним и постараемся его вызволить? И не говори мне, что она не сделала всего, что от нее зависит, чтобы нам помешать. Мы не знаем, как она это сделала, и можем только догадываться, что она очень постаралась. Значит, нам надо ее перехитрить.

Эмилия снова кивает, и они видят, что карета въезжает на окраину небольшого города; на крышах домов сидят чайки, печные трубы скрыты пеленой дождя.

— Ах, посмотри на этих терпеливых птиц, которые ничего не имеют против сырости, — говорит Кирстен. — Они напомнили мне одно преимущество этого путешествия: по крайней мере, сегодня в карете нет твоей курицы, и мы избавлены от необходимости сражаться с ней!

Обе женщины улыбаются, и вдруг Эмилия видит, что улыбка застывает на лице Кирстен, что она вцепляется пальцами в мех, пробует заговорить, но не может; Эмилия протягивает к ней руки и умоляет сказать, что случилось, одновременно крича, чтобы кучер остановил карету. Она слышит, как он окликает лошадей, чувствует, что карету слегка заносит на скользкой дороге. Но вот Кирстен, обретя дыхание, вскрикивает:

— Эмилия, ребенок! Ребенок!

Эмилия слышит этот крик и, чувствуя, что на ее туфли льется поток теплой жидкости, молит Бога, чтобы это была вода, а не кровь; часть меховой полости спадает с их колен и путается в ногах, от боли и страха Кирстен начинает брыкаться, и лишь с большим трудом Эмилии удается успокоить ее.

— Не бойтесь… — слышит она собственный голос. — Не бойтесь…

Карета наконец останавливается, и перед дверью появляется красное от холода и мокрое от дождя лицо Миккеля. Он во все глаза смотрит на искаженное от боли лицо Кирстен, на заливающую пол кареты воду с каплями крови и застывает, словно окаменев от холода и от представшего ему зрелища.

Мужайся, Эмилия.

— Миккель, — говорит она, стараясь казаться спокойной. — Зайди в один из домов, на которых сидят чайки, и скажи, что жене Короля нужны постель и повивальная бабка.

Миккель стоит неподвижно. Капли дождя падают ему в глаза, но он даже не пытается их смахнуть.

Мужайся, Эмилия.

— Миккель, — снова говорит она. — Сейчас же иди. — Попроси приготовить постель и послать за повивальной бабкой.

Наконец он уходит. Уходит, не сказав ни слова, а только прижимая руку к спине, словно с тем, чтобы унять боль. Подойдя к двери дома, он снимает шляпу и стряхивает с нее воду.

Низкая, темная комната освещена дымным огнем в очаге.

Кровать, на которой лежит Кирстен, вовсе не кровать, а сооружение из тюков сена, прикрытых полотняной тканью. В головах набитая соломой подушка.

— Стоит мне пошевелить шеей, — шепчет Кирстен Эмилии, — как я слышу хруст. Дорогая, ты не проверишь, нет ли там мыши, летучей мыши или кого-нибудь, кто ест мои волосы?

Эмилия уверяет ее, что там никого нет, и разглаживает комковатую подушку. Когда боль возвращается, Кирстен хватает Эмилию за руку и ее лицо искажается, как в карете. Однако между схватками она снова становится той Кирстен, которая ничего не боится, даже оживляется, словно близкое избавление от бремени возвращает ей былой оптимизм.

Она сидит и рассматривает комнату, в которой оказалась, где на огне очага закипает налитая в котел вода и крестьянка — хозяйка дома разрывает на куски простыню и возится с какими-то кореньями, чтобы приготовить настой для питья. Несколько раз Кирстен извиняется перед женщиной за то, что оторвала ее от утренних дел, и успокаивает тем, что все ее дети «родились просто мгновенно, так что я недолго буду причинять вам неудобства».

Крестьянка — старуха с глазами, которые смотрят так, словно превращаются в молоко.

— Королевское дитя! — говорит она. — Моя госпожа, я и помыслить не могла, что Королевское дитя родится в таком месте…

И Кирстен улыбается ей, она знает, почему не чувствует страха: потому что это не Королевское дитя, потому что это дитя ее любовника, оно будет похожим на него и родится быстро на водах желания. Она действительно взволнована, ей не терпится его увидеть, она обращается к нему:

— Ну же, ну, мой маленький Отто! Выплывай из меня. Плыви в мои руки.

Ей приносят чай из кореньев, и, кажется, он согревает ее тело до самых ступней.

— Эмилия, — восклицает она, — этот чай просто чудо. Запиши рецепт, и мы будем готовить его в Боллере.

Волосы Кирстен рассыпаются по соломенной подушке, вырываются из-под гребней и заколок и спутанной золотой паутиной обрамляют ее лицо; Эмилия смотрит на нее и, вновь пораженная ее великолепием, решает, что с этого момента сама она тоже станет более мужественной и выносливой. Карен и Кирстен — две такие разные женщины — научили ее этому своими словами и примером. Она не предаст их.

Кирстен успокаивает ее относительно Маркуса, говоря, что сегодняшнее путешествие не было напрасным, что они вернутся, что «ничто не забыто и Маркусу надо немного потерпеть, совсем немного…»

В этот момент приходит повитуха. Это дородная розовощекая женщина, ее крахмальный воротник и манжеты почти не промокли под дождем. Она делает Кирстен реверанс, спокойно подходит к ложу из мешков сена, берет Кирстен за колени и широко раздвигает ей ноги. Затем наклоняется, и ее голова исчезает под юбками Кирстен, где она разглядывает родовой проход, после чего засовывает в него руку, Кирстен испускает крик, в котором одновременно слышны и боль, и страстное желание вновь принять в это место своего любовника.

Привычные пальцы повитухи измеряют, насколько еще необходимо открыть вход в утробу матери. Она обнаруживает, что он достаточно широк, и нащупывает давящую на него головку младенца, готового появиться на свет. Голые ноги Кирстен дергаются и брыкаются от очередного приступа боли.

Крестьянка приносит тряпки, таз с водой и устраивает их возле своей единственной кровати — тюков, набитых травой, которую скосили жарким летом 1627 года. Хозяйка дома, повитуха, Кирстен и Эмилия берутся за руки, образуя фигуру, похожую на лодку, и повитуха запевает ритмичную песню, похожую на песнь моря, которую она поет в тех случаях, когда знает, что младенец и мать едины в своей борьбе, что конец близок, что он будет легким.

Родилась девочка.

Ее вымыли и осмотрели при тусклом свете зимнего дня. Затем положили на грудь Кирстен.

— Эмилия, — спрашивает она, — какое имя будет для нее достаточно красивым?

Корабль «Анна-Фредрика»

Это было грузовое судно, построенное во времена царствования Фредрика II.

Оно так и не оправдало своего благородного имени. Этот корабль, слишком тяжелый и неуклюжий, никто по-настоящему не любил. Если бы Король Кристиан не так нуждался в деньгах, его давно бы списали и разобрали на части. Вместо этого в нем устранили течь, изношенные и облупившиеся палубы отскоблили и покрасили, и он продолжал плавать по Каттегату, выходить в Балтийское море, перевозя в Финляндию шерсть и пеньку и возвращаясь с медью и свинцом.