Наталья Калинина - Полуночное танго

• Название: Полуночное танго
• Автор: Наталья Калинина
• Издательство: ЭКСМО
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 1996
• ISBN: 5-85585-586-4

Не хлебом единым жив человек. Еще и любовью. В то жаркое лето любовный вирус поразил все семейство Ветлугиных — от совсем юной Саши до ее бабушки. Или это был всего лишь обман, смятение чувств?

Жестокие сердечные муки, опасные приключения, глубокие разочарования и упоительные радости выпали на долю героев новых произведений Натальи Калининой, написанных в жанре ностальгической мелодрамы с элементами увлекательного детектива.

---

— Да, было такое дело. Но, гляжу, ей колотушки только на пользу пошли. В девках щуплая ходила, как цыпленок, а теперь такие маяки отрастила — всем судам ориентир.

Петр руками изображал над столом бюст зловредной Инессы.

— Ладно тебе охальничать. — Оля видела, как баба Галя закрыла рот концом своего белого платка, пряча улыбку. — Ешь, покуда не простыла картошка.

* * *

На сцене хозяйничало солнце.

Оля расчесывала перед зеркалом так и не покорившиеся бигуди волосы, когда к ней подошла ее студентка Тамара Гарибьян.

— Ольга Александровна, я не смогу участвовать в концерте. Я…

— Руку, что ли, переиграла?

Тамара замотала головой.

— Тогда в чем дело?

— У меня не получается ничего. Звук плохой, из зала не услышат…

Оля догадалась, что могло произойти, обняла Тамару.

— Ты замечательно играешь мазурки, слышишь? Далеко не каждому пианисту дано так точно схватить шопеновское настроение, дыхание. И звук у тебя насыщенный и в то же время прозрачный — настоящий шопеновский звук. Уж поверь мне, бывалому меломану.

— Почему же тогда Инесса Александровна сказала, чтобы я… не позорилась?

— Просто она давно не слышала, как ты играешь. Ты сделала за последнее время большие успехи.

— Но она слышала меня вчера, на репетиции. Сказала, что у меня никудышная педаль.

— И ты из-за этих… необдуманных слов готова подвести своих товарищей? Давай-ка за рояль! — приказала Оля. — И помни только о том, что мы с тобой говорили на генеральной репетиции. Ясно?

Зал постепенно наполнялся.

«Если он заполнится хотя бы на две трети, концерт пройдет успешно», — загадала Оля.

Она шутила и смеялась, поправляла девушкам прически, ободряла всех, похваливала. И все время ощущала внутри холодную сосущую пустоту.

Наконец прозвучал последний звонок.

Оля стояла возле столика с подснежниками, чувствуя прямо возле своих ног дыхание живого и теплого моря обращенных к ней лиц. Собственный голос казался ей ломким. Ее слова, чудилось ей, летели в сгустившуюся, настороженную тишину.

Оля перевела дыхание. Теперь она уже различала отдельные лица. Как сосредоточенно слушает ее тот пожилой человек во втором ряду. И даже дети не вертятся на своих местах, не шныряют по сторонам глазами, а с интересом глядят на сцену.

Она постаралась быть немногословной. Вкратце рассказала о жизненном пути великого поляка, силой обстоятельств оторванного от любимой родины, о его многолетнем романе с французской писательницей Жорж Санд, ставшей для него и добрым ангелом, и злым демоном одновременно, о дружбе с Эженом Делакруа, Адамом Мицкевичем, Ференцем Листом…

Публика громко аплодировала, требуя от каждого выступающего «бисов». Ребята выскакивали со сцены счастливые, возбужденные, радостно тискали друг друга, целовали в щеку Олю.

Выйдя на сцену после перерыва, Оля обратила внимание на несколько пустых мест в партере. «И все равно зал почти полный», — отметила она, ожидая, пока установится тишина. Ее слепило солнце, и она мысленно поздравила себя с тем, что знает текст на память.

— Констанция Гладковская оставила в душе юного Фридерика Шопена глубокий след, — говорила Оля. — Он любил ее идеальной любовью, вкладывая в это чувство свое представление о красоте, гармонии, совершенстве мироздания. Предвкушением несбыточного счастья проникнут каждый звук дивного «Ларгетто», медленной второй части фа-минорного концерта, где перед нами предстает пленительный образ молодой девушки, чья душа еще не замутнена любовными страданиями.

Повернув голову влево, Оля увидела Валерку, развалившегося в первом ряду. Он взирал на нее со снисходительной иронией, барабаня пальцами по подлокотнику кресла.

«Кажется, он пьяный», — мелькнуло в голове у Оли, но она тут же о нем забыла, погрузившись в тонкости взаимоотношений двух молодых людей, рожденных в удивительный романтический век.

— Увы, Констанция, эта обычная земная девушка, не смогла оценить восторженной любви юного Фридерика, боявшегося осквернить свой идеал даже прикосновением…

— Они все такие — вздохами их не проймешь, волоки сразу в постель, — раздался в тишине Валеркин голос.

На него зашикали со всех сторон, по залу прокатился сдержанный смешок.

— Ты Светку правильно обработал — теперь не выпендривается, как некоторые, — пророкотал какой-то бас.

— Теперь тебе в загс накатана дорожка! — подхватил бойкий фальцет.

— Да тише вы! — Все голоса вдруг перекрыл пронзительный, по-разбойничьи удалой свист. Зал мгновенно притих. — Продолжайте, девушка, нечего на дураков внимание обращать! — сказал мужчина.

Оля кое-как завершила свой рассказ. За кулисами попала в дружеские объятия Акулова.

— Ничего, ничего. — Акулов гладил ее по голове. — Считайте, вы задели их за живое. Вы говорили увлекательно, страстно. Даже я, старый всезнайка, умилился, представив полные слез голубые глаза панны Констанции, — кстати, где это вы вычитали, что они были у нее голубые? — обращенные в туманную даль, в которой скрылась карета с увозящим ее молодость Фридериком. А теперь — за рояль. Слышите? Публика ждет вас.

Еще не отзвучало заключительное арпеджио «Ларгетто», как из зала донесся Валеркин баритон:

— А ты, Мишка, вылитый Шопен — тебе бы только патлы подкудрявить. Браво, Констанция!

Он вскочил на сцену и, упав перед растерявшейся Олей на колени, поцеловал ей обе руки.

— Ну, Светка тебя сегодня приголубит! — крикнули из задних рядов.

По дороге за кулисы Оля обернулась и увидела на уровне рампы ухмыляющееся лицо зловредной Инессы.

* * *

— Ну, Валерка, засранец, ни стыда, ни сраму нету! — Баба Галя ловко лущила в фартук кукурузный початок и ссыпала зерна в мокрую тряпку на подоконнике — чтобы пустили ростки. — Залил глаза и ну языком ляскать! Тьфу, зла не хватает! Но ты, Ольга, не болей душой — все равно концерт интересный был. Ты своих учеников будь здоров вышколила, так у них и бегают пальцы, аж в глазах рябит. А Мишка-то, Мишка — артист вылитый.

Баба Галя улыбалась, покачивая головой.

Оля уже пережила острый до слез приступ стыда за происшедшее во время концерта, начавшегося столь многообещающе. И надо же было Валерке надраться в перерыве до потери контроля над собой. Теперь Инесса наверняка раздует целое дело, во всем обвинит Олю. Но обидней всего то, что от солнечного, сулившего столько радостей дня теперь навсегда останется в душе горький осадок.

— А где это Петька наш загулял? — спохватилась вдруг баба Галя, бросив взгляд на ходики. — Десять без четверти. Постой-ка, постой… кажись, это Алевтина в третьем ряду сидела. Ну да, и кофта вроде бы ее — в синюю копеечку…

«Прошел еще один день, вписав бесславную страницу в летопись моей жизни, — со злой иронией думала Оля, лежа в душной темноте. — Впрочем, что это я? Сегодняшний день как раз ославил меня на весь город. От такой славы можно на самом деле на край света сбежать или…»

Или уехать. В Москву. Как же это раньше не пришло ей в голову? Спрятаться, затеряться в толпе, безликой и безразличной. И пусть торжествует Инесса — что ей, Ольге, до этого? Устала, как же она устала…

Скрипнула входная дверь, пропели половицы.

— Где тебя черти носили? — услышала Оля ворчливое приветствие бабы Гали. — Волос на голове давно нету, а ума так и не прибавилось. Кажись, снова с Алевтиной снюхался.

Петр Дмитриевич буркнул что-то неразборчивое и загромыхал рукомойником.

— Она же тебе, дураку старому, с кем только рогов не понаставила: и с Васькой Косолапым, и с…

— Не ваше дело, мать. Нечего чужие грехи считать — своих хоть отбавляй.

Петр снова загромыхал рукомойником.

— Фу, с цепи, что ли, сорвался? Как кобель огрызаешься. Я ж тебе добра хочу.

— Не нужно мне вашего добра. Я уж как-нибудь без него проживу. Для Сашки приберегите. Вы мне своим добром всю жизнь испортили.

— Это кто же тебя таким умником на старости лет сделал? Уж не Алевтина ли? Ишь ты, правильно скумекала — не больно в ее года полюбовники на шее виснут. А ты забыл, как по ихней милости на речку топиться бегал? Спасибо Филипыч, царство ему небесное, переметы тем временем вытягивал.

— Хватит, мать, с тех пор пятнадцать лет прошло, а то и больше, а вы все…

— Помню, башкой об стенку колотился и приговаривал: «Никогда не прощу ей измену. Скорей сдохну, чем прощу».

— Может, замолчите наконец? — повысил голос Петр. — Мало ли что я мог от обиды наговорить? Я ей за прошлое простил. Эх, кабы мне раньше ума, мы бы с ней детей нарожали.

Он в сердцах пнул ногой пустое ведро из-под угля.

— Это от поблуды-то такой? — возмутилась баба Галя. — Слава Богу, в нашем роду еще ублюдков не было.

— Да хватит вам бухтеть, черт побери! — рявкнул Петр и с силой хлопнул дверью.