Эрнст Юнгер - Излучения (февраль 1941 — апрель 1945)

• Название: Излучения (февраль 1941 — апрель 1945)
• Автор: Эрнст Юнгер
• Издательство: Владимир Даль
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2002
• ISBN: 5-93615-022-0

«Издав нынешний том сочинений Эрнста Юнгера, издатели серии «Дневники XX века» выполнили свое обещание представить отечественному читателю уникальный памятник художественного творчества и мысли европейской культуры, какими являются, по общей оценке, собрание дневников и созданные на их основе литературные произведения этого замечательного немецкого писателя.»

---

Перпетуя пишет мне, что днем 2 августа на Ганновер было сброшено несколько бомб, унесших жизни многих людей. Когда занялся огонь, она услышала, как старый могильщик Щуддекопф возопил на кладбище: «Вишь ты, средь бела дня являются теперь!» В доме пастора наготове стоит чемодан, упакованный сменой белья и рукописями.

Обед у Морана, на котором его самого не было, так как сегодня он стал министром. Вместо него была его жена, я также видел там нового префекта полиции и княгиню Мюрат. С префектом мы говорили о разгуле преступности на рю Лапп; ему не понравилось, что я там бываю.

Париж, 6 августа 1942

Тальман де Рео.{81} «Историйки», которые я теперь читаю, выше истории Сен-Симона по своей плотской силе. Это в своем роде исследование социальной зоологии.

Так, вчера меня позабавил анекдот, рассказывающий о маркизе де Роклор. Он хорошо передает комизм, возникающий, когда общественные претензии начинают преобладать над естественным, музическим поведением человека.

На балу Роклор, взятый под руку мадам Обер, тянет за рукав своего дворецкого и спрашивает его, не станцует ли он с этой гражданкой. На этом был построен куплет:

Roquelaure est un danseur d’importance;
Mais
S’il ne connoist pas l’alliance
Il ne dansera jamais.[81]

Париж, 8 августа 1942

Вечером у Валентинера, где кроме Клосе я еще видел молодого летчика, командовавшего на островах танковой ротой. Во время разговора становилось все темнее; летучие мыши роились вокруг старых фронтонов, стрижи потревожили их гнезда. У жизни города есть и своя анималистская сторона, как на коралловом рифе.

Обратный путь с Клосе к площади Этуаль. Речь шла об обелисках, образующих на площадях магические центры, символы духовного устремления ввысь. Мир камня обретает в них смысл; иногда мне кажется, я вижу, как с их верха сыплются искры. Красиво, когда они светятся другим цветом, например красным, или когда случайно на них попадет луч света, но вид их также и устрашающ. В них угадываешь существование безлюдных городов, где тени этих колонн, подобно стрелке часов, отсчитывают время.

О Боэции и в этой связи о современной угрозе, когда и не требуется сбивать человека с наезженного пути, — о спокойствии слепоты. Клосе заметил по этому поводу, что человек всегда привязан к некоей неподвижной зоне. Так, будучи ребенком он всегда испытывал великий страх перед грозой, но мысль о том, что небо над тучами неизменно сияет голубизной, придавала ему силы.

Жуткая личность D. На замечание, что в его лагере принудительного труда от недоедания и нехватки лекарств умирают от шести до десяти человек в день и что нужно искать выход из создавшегося положения:

— Будем расширять кладбища.

Париж, 9 августа 1942

Не сами ли мы в некий решительный момент в преддверии нашего существования согласились со своей судьбой? Быть может, мы выбирали ее, вороша кучу одежд, как перед маскарадом. Но свет, при котором мы торопливо рылись в прихожей, был другим: ткань играла в нем своими собственными, естественными красками, и ветхое рубище нищего казалось нам, быть может, более желанным, чем мантия короля.

«Diable amoureux»,[82] там самое важное место, где Бьондетта говорит, что не случайность, а система точно рассчитанных необходимостей правит миром, — от вращения звезд до мелочной игры фортуны. Все происходящее в универсуме существует по внутренним законам чисел, и, значит, можно рассчитать и будущее.

После этого заявления она дает Альваресу несколько советов, которые помогут ему выиграть у фараона. Хотя деньги от нее он не принимает, такую поддержку он все же не считает предосудительной.

Это тонкая черта, так как на самом деле чертовщина достигает в кабалистике своего апогея, когда стирается всякая причинно-следственная связь. Так, путем механических операций с бесчисленными рядами цифр и их комбинаций из них можно составить или имена святых, или «Отче наш», или места из Писания. Хотя на самом деле полученные таким образом тексты представляют собой лишь буквенный образ, лишенный смысла и священной силы, присущей оригиналу.

И то, что Альваресу, ничего об этом не ведающему, после нескольких побед наскучивает фараон, — это прекрасная реакция здоровой, в сущности, натуры.

На самом деле, незнание будущего — привилегия человека; это один из бриллиантов в короне свободной воли, которую он носит. Утратив ее, он становится автоматом в мире автоматов.

Париж, 10 августа 1942

Ночью сны о траншеях первой мировой войны. Я находился в блиндаже, однако на этот раз со мной сидели мои дети, я показывал им книжку с картинками. Потом я вышел наружу и улегся в воронку. Земля была вспахана взрывами. Я растер в ладони рассыпающийся комок, ощущая материю, из которой мы вышли и в которую уйдем. Из нее же состояли мое тело и моя рука. Так и лежал я там, точно прах среди праха.

Париж, 11 августа 1942

Письмо Шлихтера со снимками мощных картин и рисунков. Особенно многого я жду от его иллюстраций к «Тысяче и одной ночи».

Париж, 12 августа 1942

С Фридрихом Георгом на скалистом утесе на краю пустыни. Мы бросали камни в комочек вещества размером с улитку, вспыхивающий голубизной ляпис-лазури, и обсуждали расстояние, на котором должен был бы произойти взрыв, ибо речь шла о в высшей степени взрывоопасной материи. Странно, что во сне я так часто встречаюсь с ним в сферах физики, тогда как наяву содержанием наших разговоров всегда является искусство.

Затем мы спустились к влажному, росистому краю уступа, чтобы собрать там насекомых, но они так отличались от всех известных мне видов, что я даже засомневался, стоит ли мне их брать с собой: они так мало придерживались присущих их роду законов, что собирание их не доставляло мне никакого удовольствия. Словно ребенок, я говорил их Создателю: «Я с тобой не вожусь».

Днем в парке Багатель, разглядывал чудесные цветы, там был долихос с роскошными пурпурно-фиолетовыми стручками. Это растение, чье торжество наступает не в цветении, а в плодах.

Затем текома с большими цветками, выставленными словно пылающие трубы, — прекрасный декор для входа в сады «Тысячи и одной ночи». Звезды клематиса; цветочные мухи тигровой окраски роились над ними, зависая почти неподвижно и дрожа крылышками.

Отдыхал в гроте. В мутно-зеленом пруду, среди которого он стоит, плавала крупная золотая рыба с темной чешуей на спине. Она тенью промелькнула в глубину, затем медленно всплывала, становясь все ярче, и, наконец, молнией коснулась поверхности воды.

Ночью, возможно под влиянием всего этого, мне снился мой экслибрис; на нем была изображена меч-рыба, всплывающая из бездны, залитой матово-черной тушью, по-японски изысканная, чей абрис был очерчен старинным золотом. Проснувшись, я был так захвачен этим видением, что даже хотел заказать гравюру, однако при свете дня его очарование поблекло. Радость, испытываемая во сне, сродни детской. Мгновение, следующее за пробуждением, снова превращает нас в мужчин.

Париж, 13 августа 1942

Закончил: Жан Кокто, «Essai de Critique Indirecte».[83] В ней — вещий сон, который автор мне однажды рассказывал у Кальве. Что касается меня, я не припомню подобных снов, напротив, переживания часто кажутся мне знакомыми по прежним снам. Они уже испытаны однажды в некоей бездонной глубине, в платоновской идее, что намного важнее, чем их конкретное воплощение. Таким же образом следовало бы ощущать и смерть, установить с ней некие доверительные отношения.

Из понравившихся мне замечаний хочу выписать такое: «Surnaturel hier, naturel demain».[84] Это так, ибо законам природы, по поводу незыблемости которых Ренан поднимает столько шума, приходится приспосабливаться к постоянным изменениям. Они сродни музыке сопровождения, умолкающей, когда дело доходит до действительно важных вещей. Живое не знает закона.

Выражаясь осторожно: законы природы — это те законы, которые мы ощущаем. Всякий раз, сделав решительный шаг, мы перестаем принимать их в расчет.

Техника реализовала себя настолько, что даже с разрушением господства техников и техницизма все равно придется считаться с ее существованием. Прежде всего с ее безжалостностью к своим жертвам. Она будет продолжать свое существование, как остался существовать Ветхий Завет после прихода Христа, — в виде нашей памяти о людях, относящихся к нему. Вопрос, собственно, в том, не утратит ли человек вместе с ней свободу? Быть может, здесь возникнет новая форма рабства. Оно может быть связано с комфортом, с обладанием властью, но узда его будет ощущаться постоянно. Свободные же люди, напротив, будут узнаны по новому блеску, который исходит от них. Вероятно, речь пойдет о совсем маленькой группе, лелеющей свободу; может быть, эти люди будут и среди жертв, но духовные обретения во много раз перевесят страдания.