Андрей Кручинин - Адмирал Колчак. Жизнь, подвиг, память

• Название: Адмирал Колчак. Жизнь, подвиг, память
• Автор: Андрей Кручинин
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-17-063753-9, 978-5-271-26057-5, 978-5-4215-0191-6

Александр Васильевич Колчак по праву является одним из наиболее известных и значительных деятелей военно-политической истории России начала XX века. Однако, несмотря на достаточно большое количество литературы об этом человеке, многие аспекты его деятельности до сих пор оставались в тени. Данная книга об адмирале Колчаке – полярном исследователе, флотоводце, военном теоретике, Верховном правителе – содержит подробный анализ его взглядов и поступков, планов и оперативных решений, внутренней и внешней политики, взаимоотношений с соратниками и оппонентами. Все выводы и заключения автора подтверждаются документами, многие из которых публикуются впервые.

---

Применительно к европейской мысли подобные взгляды обычно принято именовать «ницшеанством», хотя откровения Фридриха Ницше написаны слишком экзальтированным, «приподнятым» стилем, слишком очевидно рассчитаны на эпатирование читателя, слишком явно принадлежат не области живой практической мысли (Колчак же во всех своих увлечениях прежде всего практик!), а скорее псевдоромантической поэзии, – чтобы рассматриваться здесь всерьез. «Люби́те мир как средство к новой войне, и мир короткий – сильнее, чем мир продолжительный»; «вы утверждаете, что благая цель освящает даже войну? Я же говорю вам: только благо войны освящает всякую цель»; «война и мужество совершили больше великого, чем любовь к ближнему. Не сострадание, а храбрость ваша спасала доныне несчастных»; «так живите жизнью повиновения и войны! Что толку в долгой жизни! Какой воин захочет пощады!» – декламирует Заратустра у Ницше, но тут же окружает свою патетику услужливыми оговорками, позволяющими увидеть в этой «войне» не более чем метафору: «И если не можете вы быть подвижниками познания, будьте по крайней мере воинами его»; «своего врага должны вы искать, на своей войне сражаться, за свои убеждения»; «да будет труд ваш – борьбой, а мир ваш – победой!»

Прибавим к этому патетический анархизм Ницше («Государством зовется самое холодное из всех чудовищ. Холодно лжет оно; и вот какая ложь выползает из уст его: “Я, государство, я – это народ”», «только там, где кончается государство, начинается человек» и проч.) – и еще сильнее усомнимся в «ницшеанстве» Колчака. Наконец, обратим внимание, что сам Ницше был не более чем кабинетным мыслителем, никогда, насколько известно, не поверявшим свою соблазнительно-воинственную декламацию делом, – и увидим: «война» его относится к чему-то метафизическому, в то время как колчаковская война – сурова и предметна, как часть существования земных государств и их жизненной практики.

Конечно, в отсутствии прямых свидетельств нельзя определенно говорить о каком-либо влиянии в столь таинственной сфере, как этика, философия, мировоззрение. И все же применительно к Колчаку нам кажется правдоподобным одно предположение о таком влиянии – или, по меньшей мере, параллелизме во взглядах на сущность войны и ее роль в жизни человечества и человека.

Наследие уже упоминавшегося на этих страницах фельдмаршала Мольтке Старшего в «межвоенный» (от Японской до Мировой) период привлекало самое пристальное внимание Колчака. Мольтке был единственным (не исключая и знаменитых флотоводцев!), кто удостоился в «Службе Генерального Штаба» специального параграфа, в котором излагалась вкратце и его биография. Изучение Александром Васильевичем трудов германского военачальника нашло шутливое отражение даже в письме Софии Федоровны Колчак мужу: «Подари мне то, что тебе самому нравится, но только не Мольтке, т. к. этот немец мне порядочно надоел одним своим видом… Ну да Бог с ним, когда-нибудь оболью его керосином и подожгу (в случае войны с Германией)…» И стоит обратить внимание, что, помимо прикладных задач, исторических примеров и применения их к практике, наследие фельдмаршала содержит и тот предмет, который сейчас интересует нас больше всего – философию войны.

«Военные поучения» Мольтке (они вышли в русском переводе в 1913 году, хотя Колчак при желании мог читать их в оригинале – например, по берлинскому изданию 1911 года) начинаются жестоким и лаконичным тезисом: «Вечный мир – это мечта, и даже далеко не прекрасная; война же составляет необходимый элемент в жизни человечества», – а Александр Васильевич в 1917 году процитирует эти слова, причем явно по памяти: «Вечный мир есть сон, и даже не прекрасный…» Прислушаемся же к рассуждениям Мольтке повнимательнее…

«В войне, – пишет фельдмаршал, – проявляются высшие добродетели человека, которые иначе дремлют и гаснут: отвага и самоотречение, верность долгу и готовность жертвовать даже жизнью; боевой опыт остается и закаляет доблесть воина навсегда.

Но, с другой стороны, кто мог бы отрицать, что всякая даже не победоносная война наносит народу чувствительные раны? [16]Ведь ни захват земель, ни какие бы то ни было миллиарды не могут возместить человеческих жизней и утешить семейные горести; война – ремесло сурово-насильственное.

Но кто в этом мире может избегнуть несчастья, кто может не подчиняться роковой необходимости? Разве и то, и другое не являются по промыслу Божьему условиями нашего земного существования? Нужда и горе ведь неотъемлемые элементы земной жизни.

Во что превратилось бы человеческое общество, если бы суровый опыт не заставлял его мыслить и действовать! Не устами Валленштейна, а Максима Пикколомини восклицает великий поэт: “Der Krieg ist schrecklich wie des Himmels Plagen, doch ist er gut, ist ein Geschick wie sie” (Война так же ужасна, как небесные бедствия; но она хороша и, подобно стихийным явлениям, суждена свыше) [17].

Человеколюбивое стремление облегчать страдания, приносимые войною, заслуживает полного уважения. Кто, однако, знает войну, согласится с тем, что она не может быть подведена под теоретическую норму. Уменьшения ее ужасов прежде всего можно ждать при постепенном смягчении нравов, а оттуда [ – ] гуманности каждой отдельной личности. Таким образом, смягчение нравов несомненно отразится на способах ведения войны: лишь при этих условиях, а не установлением только права войны [18], война будет гуманнее. Всякий закон обусловлен авторитетом, наблюдающим за его исполнением и применением, но такой силы нет, чтобы принудить соблюдать международные соглашения.

… Поэтому гуманность на войне можно ожидать только в связи с высотою религиозного и нравственного воспитания каждого гражданина в отдельности, при высоких моральных качествах начальников, которые сами для себя создают законы гуманности и поступают согласно им, насколько это допускают ненормальные условия войны, где огромную роль играет индивидуальность. Из истории народов мы видим, что гуманное ведение войны является следствием всеобщего смягчения нравов.

… Величайшим благом войны безусловно является быстрый ее конец; чтобы этого достигнуть, необходимо пользоваться всеми хотя сколько-нибудь терпимыми средствами.

… Можно надеяться, что при постепенном улучшении нравов к военным действиям будут прибегать все реже и реже, но вовсе отказаться от них ни одно государство не может.

Ведь жизнь человека, да и всей вообще природы, представляет собою борьбу вновь нарождающегося с существующим, – и не иначе слагается жизнь отдельных народов. Пока нации живут обособленно, несомненно будут возникать раздоры, которые не могут быть устраняемы иначе как оружием.

Я считаю войну последним, но вполне правомочным средством, чтобы отстоять существование, независимость и честь государства».

Мольтке не отрицает возможности возникновения, так сказать, «произвольных» войн, развязываемых по прихоти политиков и парламентов или требованиям «народных масс» (приводя в качестве примера настроения французского общества накануне Франко-Прусской войны). «Если бы всюду правительства были достаточно сильны, чтобы обуздать страсти народов, рвущихся к войне!.» – восклицает он. Однако и мощная государственная власть, как мы видим, по мнению фельдмаршала неспособна окончательно обеспечить свою страну от военной угрозы и предотвратить приносимые войной бедствия. По сути дела, в своих рассуждениях Мольтке приходит как к пессимистическому выводу о воинственных инстинктах, едва ли не имманентных человеческой природе, так и к почти фаталистической констатации бессилия перед стихийною сущностью войн.

Пожалуй, именно в слове «стихия» и кроется квинтэссенция философии германского теоретика. Войны предстают у него столь же губительными, как ураганы, потопы и другие разрушительные катаклизмы, столь же слепыми и столь же таинственными по своей природе. Человек может и должен смягчать характер военных столкновений (в этом своем рассуждении Мольтке – поистине человек XIX века с его упованиями на «нравственный прогресс», столь безжалостно растоптанными следующим столетием!), но полностью избежать их не способен, как не способен предотвратить появление смерча. Последствия их ужасны, но «смысл» скрыт от нас тайною Божьего Промысла.

В этом – другая важная черта интересующих нас взглядов. Некоторый позитивизм (та же вера в прогресс, который якобы должен обнаруживаться в области религиозно-нравственной наравне с технической сферою, или рассуждения о борьбе как условии и даже, кажется, форме существования) соседствует у Мольтке с религиозной основой всех его построений, и помимо апелляции к Промыслу в них, очевидно, подразумевается и вера в бессмертие души.

В самом деле, без нее никакая апология войны – царства смерти, эпидемии убийств – немыслима, как, впрочем, немыслимо и какое бы то ни было мировоззрение, кроме панического пессимизма. Философия «умрешь, и из тебя лопух вырастет» представляет существование человечества вопиющей и ужасающе жестокой бессмыслицей, поскольку гуманистические рассуждения о счастьи будущих поколений могут быть для уходящего в вечное небытие индивидуума не более чем слабым и неубедительным утешением. Напротив, твердая вера в посмертную жизнь и более того – в загробное воздаяние может усилить те настроения, которые заставляют преклониться перед добродетелями, по мысли Мольтке «дремлющими и гаснущими» в мирное время, – самоотречением, самопожертвованием, верностью даже до смерти.