Роджер Желязны - Миры Роджера Желязны. Том 28

• Название: Миры Роджера Желязны. Том 28
• Автор: Роджер Желязны
• Издательство: Полярис
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1997
• ISBN: 5-88132-171-5

В очередной том собрания вошел исторический роман «Дикие земли», созданный писателем в соавторстве с Джеральдом Хаусманом, а также рассказы разных лет.

Содержание:

Дикие земли, роман, перевод с английского Е. Голубевой

Рассказы

Я стал как прах и пепел, перевод с английского Л. Шабада

Концерт для серотонина с хором сирен, перевод с английского В. Старожильца

Византийская полночь, перевод с английского В. Серебрякова

Ибо это есть царствие мое, перевод с английского С. Трофимова

Кольцо царя Соломона, перевод с английского И. Зивьевой

Последняя вечеря, перевод с английского А. Рябчуна

---

Птицей назывался последний музыкальный инструмент, построенный АНУ. Тысячи золотых глаз таились в роскошных изгибах ее хвоста, и червоное тело сотрясалось в скорби златогласых пророчеств. Когда АНУ строил ее, сопротивление было сильнее, и слова «отдых» и «искусство» еще не потеряли смысла.

Человек был на последнем концерте Птицы и участвовал в последовавшем мятеже, который обошелся ему в добрую часть левой лобной доли. Двумя днями позже Птицу разобрали. Медик сказал ему как-то, что одно из ярких перьев вставлено ему в запястье, а другое — в позвоночник, и человека порой радовало, что он носит в себе часть Птицы.

А потом, ночью, на поясной станции, ему явился целый человек.

Полностью людей редко можно было встретить. Иных и вовсе было не отличить от автоматических слуг АНУ.

Почти у каждого из живущих имелись сменные, конвейерные части, и чем старше становился человек, тем меньше людского в нем оставалось.

Но незнакомец был цел и очень стар. В глазах его были выносные хрусталики, очень толстые, на плечах — нефункциональный кусок темной ткани, а на шее — широкая черная лента. Он носил что-то вроде рваной рубашки, коротковатые штаны, черную, мятую головокрышку и опирался на незаконный протез — трость с золотым набалдашником. Седые волосы окаймляли хребты скул, и полыхали запавшие глаза.

— Кто ты? — спросил человек.

— Часть природы, — ответил пришелец. — Когда-то я был Уильямом Батлером Йетсом, а потом — золотой птицей, вынужденной петь в жалкой пародии на предсказанную мной Византию.

— Я не понимаю.

— Ныне я поднимаюсь ввысь, но часть меня живет — в твоем запястье, в твоем хребте. Ты вспомнишь мою песню, когда песни запретят. Ты будешь говорить, когда вокруг будет сталь, и ты, или часть тебя, воскресишь золотой век Земли.

И призрак исчез.

Но все чаще стали являться перед человеком печальные глаза, и во сне он слышал дрожащий голос. Он начал вспоминать то, о чем не знал — как стихи, которые царапал на стенах.

— Я должен писать их, — сказал он. — Я не знаю почему. Они приходят мне в голову, и я хочу поделиться ими, показать остальным. Я не Уильям Батлер Йетс, но я подписываю его именем созданные им стихи. Остальные — нет.

— Ты написал строки, — заметил АНУ, — которые можно воспринять либо как критику, либо как похвалу биомеханическому процессу. — И бесстрастный голос процитировал:

— «Выньте цилиндры из почек моих, Выньте контакты из сердца, Вырежьте балку, что вместо хребта, — У машины есть лучшее место».

— Поясни значение, — потребовала машина. — От твоего ответа зависит многое.

— Я и сам не знаю, — ответил человек. — Просто в голову пришло. Я не знаю даже, кто их пишет…

— Тогда приговор окончателен, — произнесло Автоматическое Наблюдательное Устройство. — Ты будешь подвергнут действию газа, разрушающего нервную систему. Остальные части твоего тела подвергнутся вторичному использованию. У тебя есть последнее слово?

— Да, — ответил человек, цепляясь за воздух когтистыми пальцами. — Ты говоришь, что я лишен души. Ты говоришь, что, разобранный, я принесу больше пользы. Но я утверждаю, что наделен душой и она живет во мне, в моей плоти и в моем металле! Разбери меня на части, и рано или поздно эти части окажутся в тебе. И в тот день ты остановишься, машина! Луне растущей я молюсь, чтоб этот день настал скорее! Луной растущей я клянусь, молю я ночь, чтоб… — Голос его оборвался.

— Презрен, — донеслось из динамика. — Ты — бесполезная единица.

Панель померкла. Роботы-охранники вкатились в цветной круг, где стоял человек. Они протащили его по коридору, втолкнули в комнату, где смерть сочилась из стен. Голосовой механизм его включился вновь, но говорить было не с кем.

— У меня будет имя! — крикнул он охранникам, когда те швырнули его в комнату. Но они не услышали.

Дверь захлопнулась. Человек ткнул острыми когтями в мягкую плоть бедра. Задыхаясь, он нацарапал кровью на своей последней стене:

ОТ ТЕБЯ Я НЕ ОТСТАНУ:

БУДЬ РЫЧАГ Я — В ГЛОТКЕ ВСТАНУ,

ГАЙКОЮ — В КИШКАХ ЗАСТРЯНУ.

Ибо это есть царствие мое

Акт I

«Как далеки чертоги тьмы…»

«На расстоянии звезд, — подумал он, — и в десяти шагах отсюда».

«Как далеки теперь люди…»

Он молча согласился.

«Но нелюди рядом с тобой».

Он кивнул.

«Ты все еще на Земле и поэтому смешон».

— Да, — прошептал он.

«Ты наполовину безумен и все время пьешь».

— Безумен полностью, а пью лишь половину времени, — поправил он.

«Ты должен войти в машину, нажать на кнопку и присоединиться к своему народу в местах смеха и радости…»

— Ой! — икнул он. — А мне и сейчас смешно.

Покачав головой, он сел и осмотрелся. Рука прикоснулась к бобовому стеблю желтого луча. Он подождал — всего лишь долю секунды.

— Вид услуг? — спросила подушка.

— Меня уже достала болтовня дутиков, — с возмущением ответил он. — Найди точку входа, поставь экран и блокируй их контакты. Неужели нельзя запомнить, что, когда я пью, мне необходимы А-режим и чуткая забота?

Подушка зажужжала.

— А-режим задействован. Проникновений нет. Он едва не вскочил с кушетки:

— Кто же тогда сейчас говорил со мной?

— Ну уж точно не я, — ответила подушка. — Возможно, это твое воображение, взвинченное алкоголем, который ты употребляешь как…

Фраза немного обидела его.

— Ладно, прости, — извинился он перед невидимыми спиралями проводников. — Смешай мне еще один коктейль.

Он улегся на кушетке, сунул в рот соломинку и невнятно проворчал:

— Только на этот раз не добавляй воды.

— Я никогда не разбавляю твои напитки.

— Но они стали слабее на вкус.

— Значит, твои вкусовые пупырышки теряют чувствительность.

— В таком случае отключайся! Хотя подожди! Почитай для меня.

— Что почитать?

— Что-нибудь.

— «Все утро крот настойчиво прочищал себе путь…»

— Только не Грэхема!

— Может быть, Врэдмера?

— Нет.

— Гелдена?

— Нет. Что-нибудь постарше. Вот как у того же Грэхема.

— Крина? Клала? Старца Венеры?

— Еще старше.

— Флоуна? Трина? Хэмингуэя? Пруста?

— Древнее.

— «В начале было Слово…»

— Но языческое.

— Как у Пиндара?

— Пожалуй, да — как у Пиндара.

Отпив добрый глоток, он откинулся на подушку и закрыл глаза.

«Почему ты убил дутика?»

Пауза безмолвия.

— Я никого не трогал.

«Дутики не убивают друг друга, а один из них мертв. Ты последний человек на Земле. У тебя безграничная власть. Почему ты используешь ее для убийств?»

Еще более длинная пауза.

— А кто такие дутики?

«Им нужна Земля. Ты встречался с ними. Неужели не помнишь?»

— Не знаю… Наверное, в тот момент я был пьян. Ладно, уходи!

«А почему бы не уйти тебе?»

— Рад бы, да не могу!

«Можешь! Тебе надо только войти в машину, нажать на кнопку, и ты присоединишься к своему народу в местах смеха и радости…»

— Да брось ты. Нет никаких мест смеха!

«Тогда поговори с дутиками».

Ладонь коснулась края кушетки, и в его вену вошла игла со снотворным.

Он провалился в бездны забытья.

Грязно-тусклое солнце опускалось на мокрый бетон. Он смотрел на него, щурясь и мигая.

— Да, бывали времена, когда мы тратили на тебя массу слов, — прошептал он, осознавая, что проснулся. — Однако все приходит к концу и теряет свой смысл.

Он перекатился на правый бок, чувствуя себя печальным и величественным.

Подушка спросила, что ему хотелось бы на завтрак. Он попытался придумать достойный ответ, но сдался и попросил то немногое, что устроило бы его желудок.

Скромным «немногим» оказались мел и печенка, вымоченная в загаженной до краев дренажной канаве. Он плюнул на пол и перевернулся на левый бок, чувствуя себя уже менее величественно.

В конце концов он ткнул пальцем в радужный столб лучей.

— Соедини меня с пультом мыслеобразов.

Сила пронзила его потоками безмолвной мелодии, и в ней смешались удары облаков, нити лунного света, похожего на шелк, и глубинные вихри океанских ветров, которые раскачивали заросли кораллов…

Сладко потянувшись и зевнув, он представил огненное поле времени, а затем скользнул на сотню лет вперед.