Стивен Эриксон - Пыль Снов

• Название: Пыль Снов
• Автор: Стивен Эриксон
• Жанр: Эпическая фантастика

За сотни тысяч лет существования мира его властители сделали множество ошибок, свершили множество преступлений — и вот, наконец, магическая ткань реальности готова расползтись. Ну разве не самое подходящее время для борьбы за власть, для темных интриг и сведения старых счетов?

Если читатели думали, что уже видели всю меру жестокости смертных и безответственности богов — они ошибались. Давно забытые расы восстают из праха, готовя гибель всему, и только тот, кто опирается лишь на свои силы и помощь друзей, сумеет устоять в грядущей схватке. Может быть.

Армия Таворы Паран выступает на восток, преследуя цели, которые любому показались бы безумными и смертельно опасными — если бы хоть кто-то, кроме командующей, знал эти цели. Внешне ее план прост: пройти через пустынный центр Летерийского континента и обрушиться на некоего ничего не подозревающего врага. Но недаром в тех местах уже давно нет жизни… Здесь каждый шаг грозит гибелью, здесь заключаются неожиданные союзы между врагами, а ближайшие союзники замышляют измены, здесь происходят мрачные чудеса, здесь начинается схождение судеб главных героев всех романов «Книги Павших».

---

Варандас была заинтересована. — Тебя сжигает ярость, Глашатай? Ты слишком четко видишь единственным глазом? Сильные чувства мешают восприимчивости. Почему у тебя иначе?

— О чем ты?

— Ты не заметил моей насмешки, когда я говорила о простоте былого мира.

— Похоже, ваша постоянная ирония удушила все оттенки смысла. Да, я глупый. Что же, со зверем покончено. — Он вложил нож в ножны, поднял тушу на плечо. — Желаю вам удачи в поиске кого-нибудь, кого можно убить. Подальше отсюда.

— Думаешь, Глашатай, те Т’лан Имассы будут рады бросить нам вызов?

Он взвалил антилопу на круп коня. Глаза уже кишели мухами. Тук вставил носок сапога в стремя, сел. Поднял поводья. — Знал я одного Т’лан Имасса, — сказал он. — Я учил его шутить.

— Нужно было учить?

— Скорее напоминать. Похоже, долгая нежизнь плохо отражается на всех нас. Уверен, что Т’лан Имассы нашли бы вас истым утешением и порубили на куски, хотя на вас темные доспехи и все такое. Увы вашим раздутым самолюбиям: они пришли не за вами.

— Как и На’рхук. Но, — Варандас покачала головой в шлеме, — что ты имел в виду, говоря об «утешении?»

Он посмотрел на нее, потом обвел взглядом прочих. Лишенные жизни, но так любящие смех лица. Тук пожал плечами: — Ностальгия.

* * *

Когда Глашатай увез мертвую антилопу на неживом коне, Варандас повернулась к спутникам. — Что думаешь, От?

Грузный воин, обладатель густого голоса, пошевелился — доспехи залязгали, потекли струйки ржавой пыли. — Думаю, капитан, нам нужно быть скромнее.

Сувелас фыркнул: — Имассы были жалкими созданиями. Вряд ли имасская нежить окажется трудной в обращении. Капитан, давайте найдем нескольких и уничтожим. Я почти забыл, как приятно убивать.

Варандас поглядела на лейтенанта: — Бурругас?

— Мне пришла в голову мысль, капитан.

Она улыбнулась: — Выкладывай.

— Если Т’лан Имассы вели войны с Джагутами и были такими жалкими, как говорит Сувелас, почему Джагутов не осталось?

Никто не смог ответить. Текли мгновения.

— Нужно стать скромнее, — повторил От. И засмеялся.

Остальные присоединились. Даже Сувелас.

Капитан Варандас кивнула. Так много вещей, вызывающих восторг. Все эти неловкие эмоции, например — смирение, смущение и беспокойство. Чувствовать их снова, смеяться над их врожденной нелепостью, высмеивать даже инстинкт выживания — как будто она и ее спутники еще живы. Как будто им есть чего терять. Как будто прошлое стоит того, чтобы воскрешать его ныне. — Как будто, — сказала она самой себе, — старые свары стоят продолжения. — Она хмыкнула. — Мы пойдем на восток.

— Почему на восток? — спросил Гедоран.

— Потому что мне так нравится, лейтенант. На восход солнца, тени за спиной, новый день всегда впереди. — Она откинула голову. — Ха, ха, ха, ха, ха!

* * *

Тук Младший увидел тощего ай издалека. Стоит, мальчик прижался к передней ноге. Если бы у Тука было живое сердце, оно забилось бы сильнее. Если бы он дышал, то вдруг задохнулся бы. Будь его глаза озерами слез, как водится у смертных, он уже рыдал бы.

Разумеется, это не Баалджагг. Волк — гигант даже не принадлежит к числу живых, заметил он, подъехав ближе. Его призвали, но не из владений Худа — души зверей обретаются не там. Оплот Зверя, дар Волков. Ай, вновь идущий по миру смертных, чтобы охранять мальчишку. И необычных дочерей.

«Сеток, твоих рук дело?»

Пусть он одноглазый, но не слепой — он может видеть рисунок происходящего. Пусть в голове пыль вместо мозгов, он способен различить переплетенные нюансы рисунка. Похоже, далекие силы находят злобное удовольствие, высмеивая все, что он ценит — воспоминания, за которые он держится, как утопающий держится за последний глоток воздуха.

«Вижу тебя в его лице, Тоол. Словно я смог вернуться в прошлое, во времена до Ритуала Телланна, призраком проникнуть на крошечную стоянку, где ты рожден, и увидеть тебя малышом — ежишься от холода, пар идет изо рта, щеки красные… Не думал, что такое путешествие возможно.

Но так получилось. Поглядеть на твоего сына — увидеть тебя.

Мы оба сломаны. Мне пришлось повернуть тебя назад. Пришлось отказать тебе в самом желанном. Но я сделаю для сына то, чего не смог сделать для тебя».

Он знал, что глупо давать подобные обеты. Он Глашатай Смерти. Вскоре Худ может его призвать. Оторвать от мальчика. «Если Волки не захотят, чтобы я остался. Но никто не знает их желаний. Они мыслят не так, как мы. У меня нет власти… ни над чем».

Он вошел на стоянку. Сеток соорудила маленький очаг. Близняшки сидели там же, но глаза их были устремлены на Тука, словно он держит в руках все их надежды. «Но я ничего не могу. Моя жизнь кончена, мой труп мне не принадлежит.

Мне снилось, что я верен обетам. Мне снилось, что я Тук Младший, умеющий улыбаться и любить. Знающий, что самая сладкая женщина — та, до которой не дотянуться. Что за чудесное страдание, о боги! Когда „я“ свертывается, когда желания захлестывают тебя сладчайшим потоком.

Вспомни! Ты некогда писал стихи! Ты влезал в каждую свою мысль, в каждое чувство, чтобы коснуться, разобрать на части, а потом собрать воедино и ощутить удивление. Ты восторгался, пораженный смирением, осаждаемый сочувствием. Ты не понимал, что такое жестокость и равнодушие.

Вспомни, как ты думал: „Почему люди идут по этому пути? Как могут они быть такими безмозглыми, такими порочными, поклонниками смерти, безразличными свидетелями нищеты и горя?“».

Он смотрел на волка. Баалджагг и не Баалджагг.[3] Насмешливое отражение, искусная симуляция. Хохолок. Он заметил, как широко раскрыты глаза Сеток, и понял: она ни к чему ни причастна. «Мальчик. Понятно. Тоол сделал стрелы. Его сын нашел мне спутника столь же мертвого, как я сам». — Его зовут Баалджагг…

— Ба-ла-ла-ла-ла-ла-ла…

* * *

Скипетр Иркуллас сидел, понурившись, отгородившись горем от мира. Офицеры осаждали его, таранами бились о высокие стены. Враг близко, враг движется — целый народ внезапно вышел в поход. Его разведчики обнаружили силы Акрюна. Гигантская многоглавая армия ищет хорошую позицию, подняла шерсть на загривке; скоро лязгнут челюсти, скоро клыки глубоко вопьются в плоть, скоро судьба заполнит рот, горькая как железо.

В душе засело сомнение, перешедшее в убеждение. Он готовится растерзать не того врага. Но нет шипов, способных разбередить его совесть, ничто не разожжет пламя разума над тускнеющими углями. Вскоре зарыдают любящие. Дети будут кричать, но никто не утешит их. Волны пойдут в стороны, порождая бурю, и все изменится навеки.

Наступают времена, когда история сжимает кулак, ломая все, что держала на ладони. Он ждет этого сокрушающего объятия, как любовник ждет встречи. Его офицеры не понимают…

Когда он встал, приказав принести доспехи, то увидел в их глазах облегчение. Словно разъяренный поток вернулся в проложенное роком русло. Однако он знал: они не видят багряного моря, в которое готовы прыгнуть. Они рады возвращению привычного порядка вещей, ритуалов, предшествующих кровавой бойне. Что же, они встретят кровавые времена. Он привык завидовать молодым. Но в этот миг, когда яркий утренний свет вырисовывает полотнища пыли между копытами нетерпеливых коней, когда оружие блещет пронзительнее тысячи белых черепов … он чувствует лишь жалость. Великие полководцы все до одного безумны. Они могли бы стоять на его месте, в середине пробудившейся машины, и видеть лишь клинки, которыми можно прорубить прямой путь к исполнению своих желаний — словно желание наделено добродетелью, словно желание так чисто и право, что нельзя усомниться в нем, бросить ему вызов. Великий полководец пошлет тысячу бойцов на смерть, и на маслянистой глади его совести не появится ни малейшего колыхания. Когда-то и он был великим полководцем: рот полон стальных осколков, пламя срывается с кончиков пальцев. Грудь вздулась от несомненных добродетелей.

— Если пойти следом, Скипетр, мы можем нагнать их к закату. Как думаете, они сами хотят встречи? Или будут ждать до зари? Если мы поспешим…

— Я сомкну челюсти еще один раз, — сказал Иркуллас. — Я крепко ухвачу их, не думая, как болезнен укус, как течет теплая кровь. Вы удивитесь, сколько может проглотить человек.

Все недоуменно смотрели на него.

Армия акрюнаев покинула лагерь прошлой ночью. Встала, разбилась на алчные потоки, потекла вслед раненому врагу, рванулась нарастающим наводнением.

Утро было тусклым. Собрались странные облака; стаи птиц перечеркнули небо, несясь на север. Скипетр Иркуллас поскакал, выпрямив спину, держа поводья потными руками. Кулак начал сжиматься.

* * *

— Собиратель черепов, куда этот дурак нас тащит?

Страль, как уже успел заметить Бекел, имел привычку повторяться, словно вопросы были для него осадным орудием, швыряющим камни в слабые места стены невежества. Рано или поздно он сможет увидеть, сквозь дым и пыль, проблеск желаемого ответа.