Сергей Капица - Мои воспоминания

• Название: Мои воспоминания
• Автор: Сергей Капица
• Издательство: РОССПЭН
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-8243-0976-8

«Воспоминания — это всегда, в первую очередь, связь времен, живая связь между людьми и событиями. Когда что-то происходит — это кажется единичным эпизодом, но потом, через много лет, это событие может оказаться существенным для понимания важных процессов, которые составляют саму жизнь. Вот такие мысли легли в основу этой книги…»

---

Наш гость, в каком бы звании он ни был и каким бы опытом публичной речи ни обладал, готовится к выступлению, а не к беседе. Некоторые даже пишут себе подробный текст на многих страницах. Сохранить намеченный план — это значит отдать инициативу гостю и лишить передачу самого дорогого — живого рождения мысли на глазах у зрителей. Вы замечали, как произносят заранее заготовленный текст? Человек словно читает, воспроизводя перед своим мысленным (а иногда и не мысленным) взглядом написанное.

Значит, что нужно? Увести собеседника от предварительных заготовок, сделать так, чтобы ему пришлось размышлять в кадре, отвечая на те вопросы, которых не было в обсужденном заранее плане. Здесь в ход идут иногда явные «провокации», «подначки», всевозможные сознательные и демонстративные отступления в сторону. Почти все это, как правило, при монтаже убирается. Но некоторые «ходы» жаль убирать, чтобы не потерялась та атмосфера общения, в которой и возникает живая реакция собеседника. При этом, увы, частенько мы получаем негодующие письма, что, дескать, ведущий держит себя нетактично, перебивает, не дает говорить и так далее. Видимо, часть зрителей склонна гладенькие телевизионные выступления воспринимать как норму, а живой, «непричесанный» диалог в кадре — чуть ли не как нарушение приличий!

Справедливости ради надо сказать, что, несмотря на уже достаточно большой опыт, не с каждой «жертвой» нам удается справиться.

Расскажу о конкретной, но весьма поучительной, на мой взгляд, истории о том, как была сделана одна передача на важную экономическую тему. Это была прямая дискуссия между крупнейшими экономистами СССР и США, между двумя людьми, стоящими в науке на разных идейных позициях.

Вся история произошла в течение трех дней летом 1977 года. Во вторник мне позвонил отец и пригласил на обед: «Будут Николай Николаевич Иноземцев[103] и Василий Васильевич Леонтьев[104]. Приходи, если тебе интересно». С академиком Иноземцевым я знаком не был, а с американским экономистом русского происхождения, лауреатом Нобелевской премии, профессором Леонтьевым мне приходилось встречаться и в Москве, и в Нью-Йорке. В свое время он окончил Петроградский университет, два года работал в Госплане занимаясь планами материального баланса, после этого уехал в Германию, и с приходом фашистов перебрался в Штаты. В США он стал лауреатом Нобелевской премии по экономике, по существу, за разработку идеи материального баланса как инструмента исследования экономики. Жена Леонтьева была очень антисоветски настроена и в СССР, кажется, так ни разу и не приехала. А сам он приезжал почти каждый год, хотя был эмигрантом и даже невозвращенцем, и придерживался иных, чем это было принято у нас, экономических взглядов. Приезжал он в Советский Союз как гость Академии наук, и его обычно принимал Иноземцев.

Во время обеда Василий Васильевич рассказывал про только что законченный доклад «Прогноз мирового экономического развития», подготовленный по заказу ООН. Эта крупная экономико-математическая работа представляла собой первую попытку глобального применения методов, разработанных Леонтьевым для описания экономики отдельных стран. Она заняла несколько лет и потребовала около трех миллионов долларов.

А я смотрел на Василия Васильевича и думал, что хорошо бы сделать с ним передачу и, в конце концов, спросил Иноземцева, очень аккуратно: «Может, пригласить Леонтьева для участия в нашей передаче?» Николаю Николаевичу мысль понравилась: «Интересная идея». Но тут я задумался: какой я экономист, я даже не старший экономист! Мне-то что делать в области сложнейших экономических и политических вопросов? Я вновь обратился к Иноземцеву: «А вы бы приняли участие в таком разговоре?» «Это надо согласовать». Это он, вице-президент, член ЦК и советник Брежнева говорит, что надо согласовывать! «А с кем, — спрашиваю, — согласовать?» — «Ну, хотя бы с Лапиным[105]».

Обед кончился, все пошли в гостиную пить кофе и коньяк, а я пошел звонить Лапину. Объяснил ему, в чем дело, рассказал про Леонтьева, что он вызывает аллергию у некоторых наших экономистов… «Что же, — говорит Лапин, — если Иноземцев согласен, я не против, действуйте». Я возвратился в гостиную и говорю: «Николай Николаевич, вопрос согласован». Такая вот челночная дипломатия.

Это было в среду, в четверг Леонтьев был занят, и единственное окно у него было в пятницу — с часа до двух. Мы договорились, что к двенадцати я за ними приеду. За два дня нужно было получить студию, но я всем говорил, что Лапин распорядился.

В пятницу я приехал на своей машине в Институт научной информации по общественным наукам, где в 12 часов заканчивалась пресс-конференция, на которой выступали Иноземцев и Леонтьев как сопредседатели советско-американской комиссии по сотрудничеству в области социальных наук. Я приглашаю их ехать на студию, будучи в твердой уверенности, что их ждут роскошные лимузины. Как назло, машин не оказалось. В пятницу летом найти такси, дело не быстрое, а времени не остается, и пришлось нам всем ехать на моем разбитом «москвиче» через весь город, в жару. Я обычно избегаю садиться за руль, когда еду на съемку. Процесс обдумывания и сосредоточения, который необходим для записи, не совместим с ездой по Москве. Дважды случалось, что незапланированные диалоги с милиционерами приводили практически к срыву записи. На этот же раз другого выхода не было.

Накануне я прочитал основные тезисы доклада Леонтьева и побеседовал со своим другом профессором Владимиром Шамбергом, сотрудником Института мировой экономики и международных отношений, где директором был Иноземцев. Весь путь до Останкина разговор шел о содержании предстоящей передачи.

В 12.50, за 10 минут до начала записи, живые и невредимые, мы вошли в здание Телецентра. Я посмотрел на Леонтьева — вид у него был несколько отрешенный, и предложил ему выпить чашечку кофе. Кофе и бутерброды оказались более чем кстати: Василий Васильевич с утра не ел, так как в академической гостинице буфет не работал…

Ровно в 13.00 мы вошли в знаменитую 6-ю студию. Вся аппаратура была в полной готовности, стулья и свет уже стояли. Мы начали беседу. Она длилась немногим более часа и представляла исключительно интересный и поучительный разговор двух опытнейших знатоков своего дела. Оба, и Леонтьев и Иноземцев, были абсолютно точны в своем разговоре. Основной смысл состоял в том, что есть две экономики: плановая — директивная, и рыночная. Василий Васильевич предложил красивый образ: рыночная экономика — это парусный корабль в открытом море. Если положиться только на ветер, корабль занесет совсем не туда, куда нужно. Искусство капитана в том и состоит, чтобы, используя стихийную силу ветра, направить корабль по верному пути.

В этом был его главный тезис — управляемая рыночная экономика. Эту тему они и обсуждали с Николаем Николаевичем. Оба прекрасно понимали аудиторию, для которой говорят.

Передача вскоре была смонтирована, мы, как обычно, включили в нее эпизоды кинохроники. Поскольку это был очень ответственный случай, я показал готовую передачу заместителю Лапина, Э. Н. Мамедову, а он и говорит: «Все прекрасно, но уберите эти глупые картинки».

Экономисты говорили час пять минут, а нужно было пятьдесят семь. Убрав кинохронику, мы смогли восстановить изначальный вариант. Так она и вышла, единственная наша передача без киноиллюстраций, практически полностью передающая беседу двух выдающихся ученых СССР и США. Вскоре, осенью, она была повторена. Ни одна наша передача так скоро не повторялась.

Мы получили около пяти тысяч писем от зрителей, половина которых проклинала нас за антимарксистское выступление; зато другие говорили, что поднят очень важный вопрос. По существу, он стоит и до сих пор: как нам управлять нашей экономикой?

Оценивая передачу, многие говорили, что случай нам благоприятствовал. Конечно, благоприятствовал, но мы были к нему готовы и не упустили его: на ловца и зверь бежит.

За год до того у нас уже был один случай с передачей об экономике, тоже очень любопытный. В 1975 году Нобелевскую премию по экономике получил Леонид Витальевич Канторович[106], академик, который родился и вырос в Ленинграде, а потом долгие годы жил в Новосибирске. Я не был с ним знаком, но когда он получил Нобелевскую премию, мы пригласили его на передачу, и он согласился. К сожалению, этот замечательный человек, крупный ученый, мысли которого оказали существенное влияние на развитие и современной математики, и экономики, оказался совершенно беспомощным перед камерой. Такое бывает! Он терялся, заглядывал в какие-то записки, то есть оказался совершенно неспособным к такого типа выступлениям. Вот такая личность, хотя гениальный человек! Леонид Витальевич это понимал: «Я вижу, что ничего не вышло. Вы предложите Аганбегяну[107], он все расскажет». Тогда Аганбегяна знал только шапочно, он постоянно жил в Новосибирске, но когда я обратился к нему за помощью, тот с радостью согласился. Мы взяли все, что можно из интервью с Канторовичем, но основной рассказ был Абела Гезевича.