Олег Радзинский - Иванова свобода (сборник)

• Название: Иванова свобода (сборник)
• Автор: Олег Радзинский
• Жанр: Русское современное

Новая книга Олега Радзинского “Иванова свобода” – третье опубликованное произведение автора. Ей предшествовали сборник рассказов “Посещение” (2000) и таинственный захватывающий роман “Суринам” (2008).

“Иванова свобода” – это шесть непохожих друг на друга историй, в каждой из которых привычный обыденный ход жизни героев ломается в одночасье. Словно в небе над ними висит дамоклов меч беды, согнутый вопросительным знаком – меня? Тебя? Сейчас? Потом?

---

Олег Радзинский Иванова свобода

Памяти Лики Добрянской

От автора

Рассказ “Светлый ангел”, написанный и опубликованный в российской версии журнала ESQUIRE в 2008 году, представлен в новой редакции. Остальные тексты написаны в 2010 году и публикуются впервые.

Светлый ангел

1

Светошников был человек хромой. Хромать он начал маленьким, от желания быть жалким, да так и привык. Но когда хотел, мог и не хромать.

“Почему цветы?” – удивлялся Светошников. Цветы были желтые и оттого раздражали еще больше. Светошников не любил желтого; его любимым цветом был другой.

Такого цвета, как он любил, не существовало в природе. Светошников видел его только внутри себя: он мог закрыть глаза и видеть вещи, окрашенные в этот несуществующий цвет. Он часто так делал.

Сейчас он сидел с открытыми глазами и смотрел на желтые хризантемы в центре стола. Светошников понимал, что они лишние. Они мешали и заставляли людей, сидящих напротив, нервничать и отказываться от предложенных банком условий. Сути сделки Светошников не знал, да ему было и ни к чему: он пришел на переговоры, потому что президент банка Альтин попросил его “посидеть”.

Альтин рано начал полнеть, но Светошников помнил его худым и рыжим. Сейчас его волосы, как у многих рыжих, посерели, стали почти бурыми. Они знали друг друга с детства. В детстве Светошникова случалось не много толстых людей.

Светошников не старался понять происходящее: это было не его дело. Голоса в комнате повисали в воздухе отдельно и мало его беспокоили. Люди вокруг спорили о процентах, о форме контроля, об обеспечении кредита и других неважных вещах. Главным же сейчас были цветы и что-то еще, чего не хватало на столе.

Светошников уже разобрался с цветами: их нужно убрать. Оставалось понять, чем их заменить.

Светошников заметил, что Альтин неотрывно на него смотрит, пока банковский юрист цитирует пункты договора. Альтин спросил его глазами, и Светошников чуть поморщился и покачал головой: он хотел, чтобы Альтин поволновался и не думал, будто легко делать то, что мог делать только он.

Нужно было сосредоточиться на центре стола. Светошников мысленно убрал оттуда цветы и пытался увидеть, что там должно быть. Он отметил, что беседа стала неровной: теперь в ней ощущалось больше рваного и какого-то темно-фиолетового. Это темно-фиолетовое шло от людей напротив и все разрушало. От него хотелось лечь спать.

Беседа в комнате вдруг ослабла и стала сизой. Как голуби. Светошников не любил голубей. Голуби росли из асфальта и были одного с ним оттенка. Они знали, как не обращать внимания на мир. Их одутловатая сизость была неприятна, их безразличие к людям – очевидно, их крылатость – бесспорна.

Светошников не любил голубей. Он считал их частью заговора против себя.

Принесли печенье и кофе. Светошникову нравилось печенье, но другое, с розовым кружочком клубничного джема посередине. Такое, как принесли, он не любил и брать не стал. Люди напротив (их имена забылись Светошниковым сразу и навсегда) тоже отказались от угощения: они хотели показать, что их не устраивают условия банка. Один из них – с острым узким лицом, на котором широко расставленные карие глаза выглядели не совсем уместно, – спросил у Светошникова что-то, что тот не понял. Что-то про консолидированный балансовый отчет. Он хотел, чтобы Светошников согласился. Светошников согласился. Не спорить же.

Кроме того, Светошников не знал, что такое консолидированный балансовый отчет и чем он отличается от других, неконсолидированных. Ему это было не нужно. На двери его кабинета – в конце коридора – висела табличка: “Павел Романович Светошников, вице-президент по общим вопросам”. Что это означало, знали только двое: Светошников и Альтин.

Даже Лизе они не рассказывали.

Нельзя.

Беседа в комнате умирала, оставаясь вяло-сизой, с искорками фиолетового плохого. Светошников уже понял, что сизый цвет неспроста: ему пытаются что-то подсказать. Он начал думать обо всем сизом, что знал. Голуби – раз. Асфальт – два. Ранние сумерки – три. Морская вода в несолнечную погоду – четыре. Что-то с водой. С морем. Он должен думать про море. Что-то в море или рядом.

Светошников закрыл глаза.

Внутри него качалась вода. Он был заполнен сизой водой. Она казалась не прозрачной. Но и не мутной. Вода была внутри Светошникова. Он сам был внутри воды и смотрел из нее вверх. Затем вода наклонилась, обернулась вокруг Светошникова, и все стало видно под другим углом. Светошников увидел дно и что на дне. Рыб не было. Только слабое розоватое свечение сквозь сизую воду.

Светошников улыбнулся с закрытыми глазами: теперь он знал, что нужно.

Люди напротив собирали бумаги, показывая, что встреча закончена. Вариант договора, предложенный банком, они оставили на столе, и его листы ненужно лежали повсюду – белые прямоугольники с черными линейками букв, которые Светошников никогда не читал. Ему это было ни к чему.

Он посмотрел на Альтина и кивнул.

Тот наклонился к Светошникову:

– Увидел?

– Ракушки. – Светошников кивнул на цветы. – Эти, желтые, убрать, а в центр стола – ракушки. Сколько можно.

Альтин нажал кнопку интеркома и вызвал Лану, свою темнолицую секретаршу. Она стала такой год назад, когда обожглась в солярии: вместо золотисто-оливкового оттенка, к которому Лана стремилась, ее лицо стало темно-серым. “Интересно, – подумал Светошников, – только лицо или все тело?” Он никогда не видел Лану голой. Он посмотрел на ее ноги в черных просвечивающих чулках и на секунду решил, что чулки – телесного цвета: это ее кожа настолько темная. Это была смешная мысль. Светошникову стало смешно. Он начал смеяться.

Люди напротив перестали собирать бумаги. Они посмотрели на Светошникова, затем на Аль-тина. Альтин в это время объяснял Лане, что нужно убрать цветы и заменить их ракушками. Лана кивала и не удивлялась: не в первый раз. Она лишь спросила, должны ли ракушки быть речными или морскими. Альтин взглянул на Светошникова. Тот пожал плечами: все равно. Ракушки. Или что-то в форме ракушек. Чтобы заворачивалось, со спиралью внутри. Этого он говорить не стал.

– Коллеги, – теперь начиналась роль Альтина, и Светошников мог расслабиться или уйти. Но он знал, что Альтину будет спокойнее, если он останется до конца, – давайте не торопиться с решениями. Давайте оставим прошлые разногласия и попытаемся прийти к согласию.

Альтин тянул время, пока искали ракушки, и мог говорить ни о чем бесконечно долго. Светошников знал его больше двадцати лет, но каждый раз удивлялся этой способности. Сам он не мог сказать связно двух фраз. Хотя теперь говорил лучше, чем в детстве.

– Видите, как много значат слова, – продолжал Альтин, – я просто заменил одну приставку на другую, “разно-” на “со-”, а смысл совершенно иной. Смысл, согласитесь, прямо противоположный. А почему?

Альтин посмотрел на дверь: он волновался, скоро ли принесут ракушки. Светошникову тоже было интересно, хотя и не очень: его часть работы закончилась, он сказал, что нужно делать, а там, дальше, – это другие. Сейчас ему было интереснее, какого цвета у Ланы ноги. Если снять чулки.

– Потому что “разно-” означает, что нас что-то разнит, а “со-”, наоборот, означает то, что мы можем сделать совместно, – продолжал Альтин. – Так давайте же оставим “разно-” и сконцентрируемся на “со-”. Давайте не спешить, давайте попытаемся найти компромисс между нашим предложением и вашими потребностями в финансировании.

– Да какой может быть компромисс с такими процентами и требованиям по залогу? – Это был не остролицый, а другой, с толстым голосом. – Вы же все условия прописали в свою пользу.

– Почему же только в свою? – бросился в атаку банковский юрист. – В разделе договора об ответственности сторон…

Он начал гладко говорить о непонятных Светошникову вещах. Внутри груди у юриста жило зеленое, и, когда он сглатывал после долгого говорения, оно расходилось вниз, к животу. Сам юрист об этом не знал. Его имени Светошников не помнил. То есть раньше помнил, но недолго. Потом сразу забыл.

Дверь открылась – тяжелая, крашенная темно-коричневым лаком, и в нее, придерживаемую одним из охранников, что обычно сидели в приемной банка на нижнем этаже, вошла Лана с подносом. Она поставила поднос на край стола. Вошедший следом охранник, улыбаясь углами потрескавшихся губ, подошел к столу и вытянутыми прямыми руками поднял тяжелую квадратную вазу с хризантемами. Он отступил от стола и остановился, не зная, что с ней делать. Он смотрел на Альтина и от напряжения моргал.

– В мою приемную, – сказал Альтин и для чего-то кивнул охраннику.

Охранник кивнул в ответ и ушел, неся вазу перед собой. Казалось, он идет ее кому-то дарить.

Лана подвинула поднос на центр стола и отступила в сторону.

На подносе лежали небольшие мокрые серые ракушки вперемешку с конфетами неправильно овальной формы в серо-серебристых обертках. Альтин посмотрел на Светошникова: так ли?