Иван Киреевский - Том 3. Письма и дневники

• Название: Том 3. Письма и дневники
• Автор: Иван Киреевский
• Издательство: Издательский педагогический центр «Гриф»
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2006
• ISBN: 5-89668-110-0

Полное собрание сочинений: В 4 т. Т. 3. Письма и дневники / Составление, примечания и комментарии А. Ф. Малышевского. — Калуга: Издательский педагогический центр «Гриф», 2006. — 488 с.

Издание полного собрания трудов, писем и биографических материалов И. В. Киреевского и П. В. Киреевского предпринимается впервые.

Иван Васильевич Киреевский (22 марта / 3 апреля 1806 — 11/23 июня 1856) и Петр Васильевич Киреевский (11/23 февраля 1808 — 25 октября / 6 ноября 1856) — выдающиеся русские мыслители, положившие начало самобытной отечественной философии, основанной на живой православной вере и опыте восточнохристианской аскетики.

В третий том входят письма и дневники И. В. Киреевского и П. В. Киреевского.

Все тексты приведены в соответствие с нормами современного литературного языка при сохранении их авторской стилистики.

Адресуется самому широкому кругу читателей, интересующихся историей отечественной духовной культуры.

Составление, примечания и комментарии А. Ф. Малышевского

Издано при финансовой поддержке Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям в рамках Федеральной целевой программы «Культура России»

---

Покуда больше писать не успею, а до следующего раза.

Весь и вечно твой П. Киреевский.

Дня три тому назад мы получили письмо от Жуковского; он возвратился (как ты уж наверно знаешь) два месяца тому назад, очень поздоровел, пишет, что помолодел и похорошел, и спрашивает об тебе.

35. Н. М. Языкову

6 декабря 1833 года

Москва

Вот тебе покуда опять только несколько строчек вместо предполагавшегося длинного письма. Посылаю шапку, деньги, счет и письмо, которого ты требуешь, только с тем условием, чтоб ты мне письмо возвратил назад, потому что вся коллекция твоих писем у меня хранится. Так как я до сих пор еще не выпускаюсь на воздух, то честь выбора шапки и возвращения денег принадлежит не мне, а папеньке и брату. Селивановский по сему случаю оказался человеком честным, хотя и светреничал при отправлении книг.

Шапку папенька купил у мадамы д'Лу (что на Кузнецком мосту), и говорят, что это фасон самый новейший и животрепящий, она стоит 15 рублей. Без козырька он ни одной не нашел, но от козырька ее легко будет избавить, если тебе непременно нужна бескозырная.

Об переводе гомеопатии Максимович говорит, что первая часть будет кончена к Новому году. «Денница» его печатается, но будет, как кажется, довольно худощава. Если у тебя нет ничего написанного, то непременно должно написать хотя несколько строк для альманаха, готовящегося в Одессе, он замечателен как по благородному намерению, так и по своей необыкновенности: его издает общество одесских дам в пользу голодных Новороссийского края. Это хоть и капля в море, но зато капелька жемчужная. Брат пишет туда статью об русских поэтессах[362].

Нового у нас нет ничего, кроме того, что мы к Новому году ожидаем сюда Рожалина, который уже на дороге и только на несколько дней остановится в Дрездене. Вот еще новость, которая, может быть, еще не дошла до тебя: знаменитый Жомини, бывший в Лозанне, убит там на дуэли с графом Грабовским.

Однако пора кончить, прощай покуда, крепко тебя обнимаю.

Весь и вечно твой П. Киреевский.

Если ты увидишь в газетах об отставке Гермеса, то да не смущается твое сердце: переменилось только имя начальника (Пейкора), а твои к нему отношения не переменились. Об этом в следующий раз.

Денег посылается 745 рублей ассигнациями и 2 рубля монет.

P.S. Письмо я писал, но, однако, не торопясь отправкой, не успел отослать, пошлю на следующей почте.

36. Н. М. Языкову

21 декабря 1833 года

Москва

Посылается тебе при сем кацавейка, сооружению которой поперечило столько неблагоприятных случаев, что, судя по одной наружности, ты мог бы даже рассердиться. Но со стороны нашей московской компании неаккуратности не было, и особенно папенька действовал в этом деле с особенной ревностью. Я писал к тебе, что кацавейка, образчик которой я тебе послал, стоит 250 рублей ассигнациями, но забыл упомянуть при сем случае, что в английском деле председательствует жид!! Когда папенька явился к нему, чтобы заказать кацевью, то оказалось, что материя, которой образчик был тебе послан, уже вся вышла, а поганый жидовин, видя, что кацавейка нужна, и соображая, что подходят праздники, возвысил цену до 325 рублей ассигнациями! Так что папенька принужден был сам собрать все составные части кацевьи по разным их источникам, а поганому жидовину заказать только материю (которую выбрала маменька) и отдать собранные материалы на приведение их под наимоднейший фасон. Но и таким образом кацавейка стала тридцатью рублями дороже — 250. А эти тридцать рублей я (сообразив, что именно столько я тебе оставался должен за отправлением часов и шубы, о чем несколько раз писал к тебе, но не получал никакого назначения) решился на переплату тридцати рублей, думая, что долгий ящик, в который бы дело без того потянулось, было бы для тебя еще неприятнее.

Однако пора кончать. До следующего раза. Прощай покуда. Крепко тебя обнимаю.

Весь и вечно твой П. Киреевский.

От Грефа я получил объявление на книги для Ал. Мих.[363] Брат вчера ввечеру отправился с Киреевым за 60 верст за Москву (каков!), чтобы стрелять медведя, в чем мне моя недавняя болезнь (увы!!) воспрепятствовала быть участником.

37. Н. М. Языкову

17 января 1834 года

Москва

Крепко обнимаю тебя, мой наивседражайший, да здравствуешь ты и да ознаменуется 34-й год разверстием уст твоих!

Нового, по крайней мере утешительного, кажется, покуда нечего сказать, кроме разве того, что вышел наконец «Самозванец» Хомякова, которого я, впрочем, еще не успел прочесть. А между тем Хомяков уже недели с две заперся и пишет «Ляпунова». Вот еще новость приятная: Шевырев, наконец, приступил к делу, читает. Сегодня уже читал свою вступительную лекцию, отлично и написанную, и прочтенную.

Хотя я не успел еще прочесть всю «Библиотеку[364]», но, кажется, она, несмотря на свою наружную тучность, довольна жидка содержанием, если сообразить богатство материалов. Как Смирдин разделывается с литераторами в денежном отношении, я на это никого из них еще не слыхал, а назначает цены довольно большие, как например, Погодину — 300, Максимовичу — 200 рублей с листа. Только редакторы позволяют себе непростительные самовольства с присланными статьями. Так, например, Максимовичеву статью они совсем почти переделали!! Целые периоды выбросили, а в некоторых местах вставили новые, свои, так что многое, особливо сначала, стало совершенно поперек здравому смыслу. Максимович сначала было расхорохорился и говорил: «Вот я-то к ним напишу письмо, вот я-то их отделаю!» А вместо того написал только, что хоть он со многими поправками совершенно согласен, но с некоторыми согласиться не может. Словом, отделал так же, как в свое время Снегирева.

Ты, верно, заметил в газетах, что Пушкин — камер-юнкер. Когда он проезжал через Москву, его никто почти не видал; он пробыл здесь только три дня и никуда не показывался, потому что ехал с бородою, в которой ему хотелось показаться жене. Уральских песен, обещанных перед отъездом туда, он, кажется, ни одной не привез, по крайней мере, мне не присылал.

Песни идут своим чередом, хотя и медленнее, чем я ожидал. Надеюсь скоро дать тебе подробнейший об них отчет. Покуда скажу только, что исторических оказывается, не считая вариантов, около ста.

Прощай покуда, должен кончить по той причине, что неловко писать, потому что я пишу не сидя, а лежа на боку: меня мучит чирей, очень неучтиво себе избравший место.

Весь твой П. Киреевский.

Вот еще новость: княгиня, называвшаяся Зинаидой[365], приняла латинскую веру и, к стыду русского имени, перекрещивалась торжественно в церкви Святого Петра!!

Посылаю тебе записку твоего дерптского товарища Анке и изображение княжны Шаховской, сочинительницы сновидения. Хомяков едет на Иртыш[366] и будет у тебя.

38. Н. М. Языкову

Конец января — первая половина февраля 1834 года

Посылаю тебе книги, из четырех ящиков состоящие, помаду. Посылаю тебе также и опись твоим книгам, сделанную мной при их приемке. Но только вот беда! Я потерял твою записочку о книгах, в чужих руках находящихся. Помню только, что недостающие нумера «Христианского чтения» отданы тобой Мельгунову, а им препровождены к Свербееву, и сколько я их ни требовал — увы — покуда труды были напрасны. Помню также, что об «Истории Малороссии» П. Кам. <?> записано было, что она находится у Васеньки[367], но Васенька тебе ее возвратил гораздо прежде твоего отъезда, а я пробовал спрашивать ее всячески у Погодина и у Максимовича. И они отказываются. Не припомнишь ли ты сам истину об этой статье, также и об том, не было ли еще других книг, кому-нибудь ссуженных? А я постараюсь их выручить. Следующие творения: «Лубочные сказки» (3 нумера), «Ваньку Каина», «Новиковский песенник», Берхова Алексея Мих., Руссов С. В. «Воспоминания» и Miscellen (заключающие в себе минстерские <?> песни) я переслал тебе по почте, а покуда ты, верно, не будешь в претензии, что я их удержал, потому что они мне нужны для песенных справок.

Песни (кроме только досадной медленности) идут великолепно: одних исторических считается уже 111 нумеров без вариантов, а с вариантами около 200. Всего же 1203 нумера песен и 100 стихов, и все это еще без прикосновения к печатным.

Хомяков едет в Сибирь.

Но об этом после, потому что надо писать много. Покуда только обнимаю тебя крепко-накрепко и остаюсь.

Весь и вечно твой П. Киреевский.

До среды.

39. Н. М. Языкову

21 февраля 1834 года

Москва

Ах, братец, коли б ты был здесь! То-то бы расцвели наши песни! А без тебя они сиротствуют. Я хотя и весь в них, душой и телом, а все-таки чувствую, что не по силам мне одному быть нянькой этого царственного дитяти. От удовлетворительных и даже неудовлетворительных примечаний я, на первый раз, должен во всяком случае отказаться, но боюсь, чтоб даже и в самом расположении текста не вышло важных ошибок, а тем больше еще в сличении вариантов, это дело не совсем легкое. А без тебя мне помочь некому. К тому же еще вот беда: я надеялся, что как скоро все будет приведено в порядок, то печатание продолжится не более двух месяцев, а теперь Максимович уверяет, будто никакая типография не возьмется печатать больше четырех листов в неделю. Этаким образом печатание продолжится около года, потому что здесь нужно больше аккуратности, нежели во всех других книгах, а между тем уже весна на дворе, а весной я должен буду уехать. Уехать, не кончивши издания, мне бы очень не хотелось, а разрешение вопроса, как же с этим быть, становит меня в совершенный тупик.