Иван Киреевский - Том 3. Письма и дневники

• Название: Том 3. Письма и дневники
• Автор: Иван Киреевский
• Издательство: Издательский педагогический центр «Гриф»
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2006
• ISBN: 5-89668-110-0

Полное собрание сочинений: В 4 т. Т. 3. Письма и дневники / Составление, примечания и комментарии А. Ф. Малышевского. — Калуга: Издательский педагогический центр «Гриф», 2006. — 488 с.

Издание полного собрания трудов, писем и биографических материалов И. В. Киреевского и П. В. Киреевского предпринимается впервые.

Иван Васильевич Киреевский (22 марта / 3 апреля 1806 — 11/23 июня 1856) и Петр Васильевич Киреевский (11/23 февраля 1808 — 25 октября / 6 ноября 1856) — выдающиеся русские мыслители, положившие начало самобытной отечественной философии, основанной на живой православной вере и опыте восточнохристианской аскетики.

В третий том входят письма и дневники И. В. Киреевского и П. В. Киреевского.

Все тексты приведены в соответствие с нормами современного литературного языка при сохранении их авторской стилистики.

Адресуется самому широкому кругу читателей, интересующихся историей отечественной духовной культуры.

Составление, примечания и комментарии А. Ф. Малышевского

Издано при финансовой поддержке Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям в рамках Федеральной целевой программы «Культура России»

---

Твой И. К.

P.S. Протасьев до сих пор еще денег процентных не прислал. Если имеешь с ним сношения, то напомни ему.

Диссертацию Кудрявцева[137], когда прочтешь сам, то, пожалуйста, пришли. Мне будет очень любопытно ее видеть, и я возвращу скоро.

79. А. И. Кошелеву

Весна 1851 года

Письмо твое, любезный друг Кошелев, возбудило во мне самое живое любопытство: так, несмотря на мои ежедневные видимые успехи в прилежании (жена говорит, будто я похитил это слово у нее, но я почитаю его моей собственностью, потому что хотя оно изобретено ей, однако посвящено было собственно моей особе), несмотря на прилежание, я пишу к тебе нарочно для того, чтобы просить тебя изложить мне подробнее твои планы и действия относительно предпринимаемых тобою новых мер хозяйственного переобразования. Я знаю, что если ты что-нибудь предпримешь важное, то это будет не легкомысленно обдумано, и потому сообщение твоих мыслей об этом центральном вопросе нашего времени будет для меня не только любопытно, но, может быть, и полезно. Я с удовольствием поспешу принять у тебя то, что найду для себя удобоисполнимым и согласным с моими понятиями об этом предмете. Начиная с дворовых, я желал бы знать, откупаются ли они у тебя или отпускаешь ты их по контрактам? В первом случае я желал бы знать, по скольку они тебе платят? А во втором — какого рода эти контракты и какую гарантию имеешь ты для их исполнения? Также прошу тебя сказать мне, каким образом поступаешь ты с теми, которые не хотят идти на волю или не могут по летам, по здоровью и пр.

В отношении к крестьянам я совершенно разделяю твою мысль, что легче их сделать свободными, чем обязанными. И не только легче, но и выгоднее для обоих сторон и для целого государства. Права будут яснее и последствия перемены существеннее. Но на каком основании думаешь ты это сделать? Мое мнение в этом случае таково, что так как их отпустить без земли не позволит правительство, ни Опекунский совет, а дать им пятидесятинную пропорцию земли было бы совершенное разорение помещика, то остается одно средство: дать им некоторое количество земли вместе с переводом на них некоторой части долга Опекунского совета. Десятинная пропорция на душу, кажется, будет в этом случае очень достаточное количество, ибо оно будет довольно важной поддержкой для крестьянина и вместе поставит его в необходимость искать посторонней работы, без чего все поля помещиков остались бы необделанными, по известному свойству русского народа искать работы только до тех пор, покуда она необходима для его пропитания. Какая же часть долга Опекунского совета должна за то лежать на крестьянах? Мне кажется, справедливее всего было бы в этом случае, во-первых, взять в соображение те цены, за которые продается обыкновенно душа на своз в той или другой губернии, и потом к этой цене прибавить пятую часть долга, выдаваемого на пятидесятинную пропорцию. Например: Опекунский совет выдает на душу с пятью десятинами земли в N губернии 75 рублей серебром. В той же губернии душа на своз продается обыкновенно за 25 рублей серебром, следовательно, к 25 прибавить 1/5 часть долга будет 25+15=40 рублей серебром. Эту сумму должен Опекунский совет перевести на крестьян или выдать помещику, когда имение не заложено. Но здесь представляется другой вопрос: в состоянии ли будут крестьяне платить ежегодно Опекунскому совету 6 процентов с 140 рублей, то есть 8 рублей 40 копеек ассигнациями? И какие средства может употребить Опекунский совет в случае неуплаты? Очень бы любопытно мне было слышать это от тебя — я, признаюсь тебе, нахожусь в недоумении. К тому же на кого в этом случае лягут подушные и земские повинности? Справедливее всего было бы на землю, но как это сделать прежде кадастра? В другом отношении кажется мне это дело не менее затруднительным, т.е. в отношении к общему порядку вещей у нас в России. Ибо нет сомнения, что освобожденные крестьяне будут не только разорены, но вместе и развращены в самое короткое время с помощью кабаков, приказных и пр. Тогда кто ручается тебе, что твои леса не будут вырублены, твои луга потравлены, твой хлеб увезен в копнах, твои лошади уведены с пастбища и пр.? Беспрестанно относиться к Земскому суду было бы, может быть, возможно для откупщика, как ты, но для помещиков вообще это было бы то же, что сделать станового своим хозяином, то есть разориться самому и разорить совершенно крестьян. К тому же когда не один, но все помещики в уезде освободят крестьян своих, то 50 становых не будут иметь физической возможности исследовать все дела, которые будут ежеминутно возникать между крестьянами и помещиками. Притом не надобно забыть и то обстоятельство, что если такое переобразование сделается всеобщим, то, вероятно, освобожденные крестьяне поступят в ведение какого-нибудь особого министерства и, следовательно, при каждом деле с ними нужен будет особый депутат со стороны этого министерства, а что значат эти депутаты и как легко иметь с ними дело, можем мы видеть из депутатов государственных имуществ.

Обнимаю тебя дружески и ожидаю скорого ответа.

Я получил из Новосильской конторы 828 рублей и послал туда расписку.

Твой И. К.

Милостивую государыню Ольгу Федоровну[138] сердечно благодарю за ее дружескую приписку, целую ее ручки и радуюсь знать, что она благополучно возвратилась из чужих краев. Но особенно был бы я ей благодарен, если бы ей Бог вложил добрую мысль и на этот раз написать что-нибудь о себе, но только несколько поподробнее того, что она приписала в прошедшем письме Кошелева. Жена моя кланяется вам обоим. Вася[139] ожидает обещанного письма от Вани[140], о здоровье которого вы ничего не сказали.

80. А. И. Кошелеву

10 июля 1851 года

Вот это, можно сказать, что поступок истинно приятельский, любезный друг мой! Написать три письма, не утешаться самодовольно своим превосходством, но написать еще четвертое, чтобы разбудить спящего и откладывающего ленивца, — это такое дело, такой подвиг, который оценить вполне, может быть, могу только я. Впрочем, я виноват не так много, как тебе может казаться. Первое письмо твое было коротенькое, в котором ты только обещал другое, длинное. Этого длинного я дожидался очень долго, а, наконец, когда получил его, то увидел, что на него отвечать по почте было бы слишком длинно и слишком много надобно бы было платить за пересылку. Скоро после того я получил твое третье письмо, в то самое время, когда я отправился встречать сына[141] в Калугу, где жена моя сделалась больна, а я возвратился если не с болезнию, то, по крайней мере, с жестокой зубной болью, мучившей меня почти до этого дня.

20 июля

Меня прервали на целую неделю кое-какие дела и заботы. Спешу возвратиться к начатому письму. Прежде всего скажу тебе, милый друг мой, что теперешнее настроение твоего духа радует меня более, чем я могу выразить. Благодарю Бога за тебя и надеюсь от тебя многого. Я давно знал, что ты пойдешь по этой дороге[142], и ждал тебя тем с большим нетерпением, что человек, как ты, именно необходим в наше время. Ты спрашиваешь у меня совета о том, что тебе читать. Но из того, что ты читаешь, я вижу, что ты в этом совете не нуждаешься и сам собираешь себе настоящую пищу. Если ты находишь наслаждение в чтении Василия Великого, Златоуста и Тихона Воронежского, то нет сомнения, что ты прочитаешь всех Святых Отцов, переведенных на словенский язык, ибо на западных языках они искажены и большей частью в тех именно местах, которые самые существенные для утверждения на прямом пути человека, который стремится к восходу от запада. Но ты спрашиваешь меня, кого читать прежде, кого после, и я должен признаться тебе, что этот простой вопрос меня затруднил. Это чтение, чтобы принести настоящую пользу, должно быть сообразно особому устроению каждого человека. Со мной было так, что, прежде чем я усвоил себе основное и общее, я хватался за высшее, приличное только совершенным и опытным мужам, и признаюсь тебе, что этим самомнением я парализовал свои силы, воспитал в себе именно ту раздвоенность, которой уничтожение составляет главную цель духовного умозрения. Заделывать трещину в построенном здании труднее, чем класть новое. Потому, любезный друг, не мне давать тебе совет, а, напротив, тебе следует поддержать меня своим сочувствием, или, лучше сказать, той взаимностью сочувствия, которая удваивает силы. Из всего нашего круга у тебя мысль и дело ближе всех срослись между собою. Этого именно нам недоставало прежде тебя. Впрочем, именно по этому свойству твоему малейшее уклонение для тебя тем опаснее, как ошибка на войне опаснее ошибки в маневрах. Потому для тебя существеннее всяких книг и всякого мышления — найти святого православного старца, который бы мог быть твоим руководителем, которому ты мог бы сообщать каждую мысль свою и услышать о ней не его мнение, более или менее умное, но суждение Святых Отцов. Такие старцы, благодаря Бога, еще есть в России, и если ты будешь искать искренно, то найдешь. Они есть и в Москве, только, разумеется, не в белом духовенстве.