Болеслав Прус - Форпост

• Название: Форпост
• Автор: Болеслав Прус
• Жанр: Проза

---

Он постучал в окно и кликнул жену. Через минуту Слимакова показалась на пороге.

- Чего? - спросила она, вытирая глаза, опухшие от слез.

- Ты как же мне ничего не сказала, что Стасек с зимы хворал? Чуть побежит, устанет, запыхается и сейчас сомлеет?

- Ох, хворал, - подтвердила мать, - да ты-то чем бы ему помог?

- Помочь не помог бы, да, стало быть, не миновать ему было помереть?!

Мать тихо заплакала.

- Ох, не миновать, - всхлипывая, проговорила она, - так ли, этак ли, все равно бы он помер. А нынче в грозу чуял он, бедняжка, беду: все бродил по хате сам не свой и ко всем жался... Кабы я взяла это в толк, не выпустила бы его из хаты... В погреб заперла бы его... Так бы и ходила за ним, куда бы он ни ступил...

- Он бы и в хате умер, если бы пришел его час, - заметил учитель.

- Правильно, - вздохнул Слимак, - кого господь призовет, того уж родной отец с матерью не удержат...

Учитель ушел, а опечаленные родители остались с Овчажем во дворе, вздыхая и плача. В душе они уже покорились судьбе и теперь толковали о том, что без воли божьей даже у малого ребенка волос с головы не упадет.

- Зверю лесному и то ничего не сделается без воли божьей, - говорил Слимак. - В иного зайца сколько раз из ружей палят, собаками его травят, а он уходит целехонек, ежели господу богу так вздумается. А пробьет его час, он и в чистом поле пропадет. Самая захудалая дворняга его поймает или пастух камнем угодит ему в башку - и будь здоров!

- Или взять хоть меня, - откликнулся Овчаж. - И воз с дровами меня придавил, и в больницу меня свезли, и работу я не мог найти, а все живу, покуда не пробил мой час. А как придет, спрячься я хоть в алтаре, все равно мне погибать.

- И не только тебе, - прибавил Слимак. - Будь тут хоть какой важный барин, будь хоть какой богач, запрись он хоть в каменном дворце с железными ставнями, а придет его час, не миновать ему помереть. Так вот и Стасек.

- Сыночек ты мой!.. Радость ты моя!.. - заголосила мать.

- Ну, большой радости от него ждать не приходилось, - сказал Слимак. За скотиной ходить и то ему было невмоготу.

- Ох, невмоготу, - подтвердил Овчаж.

- Да и за плугом он не пошел бы...

- Ох, не пошел бы...

- Мужик он был бы никудышный...

- Именно никудышный. Ни силы у него, ни здоровья.

- Такой уж он был особенный ребенок, - заметил Слимак. - Не лежала у него душа к хозяйству, только бы ему бродить по оврагам да сидеть на бережку, смотреть в воду да думу думать...

- А то он еще с собой начнет разговаривать, - вспоминал Овчаж, - да с птицами или с травой. Я сколько раз слыхал, - вздохнул Мацек. - Бывало, скажешь ему: "Ох, не жилец ты на белом свете!.. Среди панов вышел бы ты в люди, всем на диво бы вышел, а среди мужиков не выжить тебе, бедняжке..."

Так толковали мужики о неисповедимых путях господних. Уже село солнце, когда хозяйка вынесла на крыльцо кринку простокваши и краюху хлеба, однако есть никто не захотел. Ендрек первый, едва проглотив кусок, заплакал и убежал в овраги. Слимак и смотреть не стал на еду. Даже Овчаж ни к чему не притронулся и побрел к себе в конюшню, бормоча:

- Боже мой! Этакий барин, этакий помещик!.. Пять моргов земли отписали бы ему отец с матерью, и надо же случиться - утонул!.. А я?..

Вечером Слимак перенес Стасека на кровать в боковушку. Мать закрыла ему глаза двумя пятаками и засветила лампадку перед божьей матерью. Слимак с женой, Ендрек и Магда - все вповалку улеглись на полу в горнице, но уснуть не могли. Бурек выл всю ночь напролет. Магду лихорадило, Ендрек то и дело поднимался с соломы и заглядывал в боковушку: ему все чудилось, что Стасек очнулся и шевелится.

Но Стасек не шевелился.

Чуть свет Слимак принялся мастерить гробик. Работал весь день: пилил доски, стругал, сколачивал - и так у него ладилось дело, что он даже ухмыльнулся от удовольствия. Но как вспомнил, для чего он столярничает, такая тоска его взяла, что он бросил работу и убежал из дому, не зная, куда деваться.

На третий день Овчаж запряг лошадей в телегу, поставил на нее гробик с телом Стасека и медленно двинулся к костелу. За телегой шли Слимак с женой и с Магдой, а впереди всех Ендрек. Придерживая гроб, чтобы не качало, он прислушивался: не очнется ли его любимый братик, не откликнется ли? Он даже несколько раз к нему постучался.

Но Стасек молчал. Он молчал, когда подъехали к костелу и ксендз окропил его святой водой. Молчал, когда его свезли на погост и гроб поставили наземь. Молчал, когда родной отец, помогая старику могильщику, копал могилку, а мать и Ендрек плакали, прощаясь с ним в последний раз. Он молчал и тогда, когда тяжелые комья земли посыпались на его гробик...

Даже Овчаж обливался слезами. И лишь Слимак стоял, отвернувшись и прикрыв лицо зипуном; словно римский сенатор, он не хотел, чтобы другие видели, как он плачет.

В эту минуту что-то снова шепнуло ему и ударило в сердце: "Эх, отец, отец! Огородил бы ты свою гору плетнем, не утонул бы мальчонка..."

Но Слимак отвечал себе: "Не моя тут вина: суждено ему было умереть, он и умер, когда пришел его час..."

IX

Наступила осень. Там, где недавно золотились нивы, грустно серело жнивье; в оврагах краснели кусты; аисты, гнездившиеся на овинах, улетели далеко на юг.

В лесу, если где еще лес стоял не тронутый, редко, бывало, увидишь птицу; в поле тоже - ни души, только кое-где, на немецкой стороне, бабы в синих юбках выкапывали последнюю картошку. Даже на железной дороге закончились главные работы. Насыпь уже возвели, рабочие с тачками и лопатами разбрелись кто куда, а вместо них появились паровозы, подвозившие рельсы и шпалы.

Вначале на западном краю насыпи виден был только черный, как из винокурни, дым, через несколько дней между желтых холмов показалась труба, а немного позднее - та же труба, но насаженная на огромный котел.

Котел на колесах катился без лошадей, да еще тащил за собой чуть не двадцать возов, груженных лесом, железом и людьми. Там, где он останавливался, люди соскакивали на землю, укладывали на насыпи бревна, приколачивали к ним рельсы, и котел ехал дальше.

Овчаж изо дня в день присматривался к этим маневрам и, наконец, сказал Слимаку:

- Вот это ловко!.. Покуда катят с горы, пускают груз без лошадей. Оно и правильно: к чему гонять зря скотину, раз придумали такое средство?

Но однажды котел с вереницей возов остановился против оврага. Люди сбрасывали рельсы и шпалы, а он стоял, пыхтел и пускал дым. Простоял не меньше часу, и не меньше часу Овчаж смотрел на него, раздумывая, как же они теперь сдвинут его с места?

Вдруг, к величайшему изумлению батрака, паровоз пронзительно свистнул и вместе с возами пошел назад, без чьей-либо помощи. Лишь теперь, словно сквозь туман, Мацек вспомнил, как когда-то галицийские косари рассказывали ему о машине, которая сама ходит. Еще пропили тогда его кровные деньги, на которые он собирался купить сапоги.

- И верно, сама она ходит, но зато уж и тащится, как старуха Собесская, - утешал себя Овчаж.

В душе, однако, он сильно опасался, что все эти заграничные фокусы не кончатся добром для их округи.

И хотя рассуждал он неправильно, опасения его сбылись: вместе с появлением первого паровоза в округе началось воровство, о котором прежде тут и не слыхивали.

От горшков, сушившихся на плетне, и запасных колес во дворе - все, вплоть до птицы в курятниках и лошадей в конюшнях, стало вдруг исчезать. У колониста Геде из клети утащили ломоть свиного сала; Мартинчака, когда он навеселе возвращался с исповеди, какие-то люди с вымазанными сажей физиономиями сбросили с телеги, сами сели в нее и уехали, должно быть прямо в пекло. Не пощадили воры даже бедного портняжку Иойну Недопежа: напали на него в лесу и вырвали кровных три рубля.

Слимаку первый паровоз тоже не принес ничего хорошего. Корма для скотины нельзя было достать; в то же время никто не брал у него зерно, в погребе стояло в кадушках и горкло непроданное масло, а птицу ели они сами, потому что на нее тоже не находилось покупателей. Всю деревенскую торговлю с местечком и с железной дорогой захватили в свои руки немцы; у крестьян никто и смотреть не хотел ни зерно, ни молочные продукты.

Слимак сидел в хате, ничего не делая (да и негде было работать, когда не стало имения), располагался у печки, курил трубку, и думал: всегда ли так трудно будет с сеном? Неужели так и не зайдет к нему ни один торговец за зерном, яйцами и маслом? Неужели никогда не кончится воровство? А тем временем, пока он со всей обстоятельностью обсуждал эти вопросы, немцы разъезжали по всей округе и продавали свои продукты. Воры тоже продолжали обкрадывать всех, кто только не держал ухо востро или не заводил надежных замков на амбарах и сараях.

- Ой, не к добру идет! - говорила Слимакова.

- Э-э, как-нибудь образуется, - отвечал ей муж.

О бедном Стасеке понемногу стали забывать. Только изредка мать положит на стол лишнюю ложку к обеду и, опомнясь, утрет фартуком слезы; а то Магда, клича Ендрека, впопыхах назовет его Стасеком; или Бурек вдруг начнет бегать по всему двору, как будто ищет кого-то, а не найдя, припадет мордой к земле и завоет. Но с каждым днем это случалось все реже.