Лидия Вакуловская - Вступление в должность

• Название: Вступление в должность
• Автор: Лидия Вакуловская
• Издательство: Современник
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1985

Произведения Лидии Вакуловской овеяны романтикой северных широт: действие повестей развертывается на Крайнем Севере, на Чукотке. Автора привлекают характеры мужественные, открытые. Герои «Прерванного побега», «Сохатого», «Веньки Коршуна — Красной Лодки», заглавной повести — охотники, геологи и рудознатцы — те, кто осваивает богатства Сибири, ведет разведку полезных ископаемых.

Повесть «Три дня до получки» посвящена проблемам семьи. Любовь к мужу, дочери помогает героине произведения обрести жизненное равновесие.

---

— На Кавказе, Иришка, на Кавказе был, — отвечал меж тем Бакланов. — У нас там в Лоо местечко у самого синего моря уже лет пять забронировано. Люська от Лоо в восторге. (Люська кончала вместе с Ирой, сейчас преподает в средней школе литературу.)

— Между прочим, ты мило выглядишь, — Яшка оглядел Иру коротким взглядом.

— Предпочитаем держаться на уровне мировых стандартов, — ответила Ира, всеми силами стараясь быть веселой. — Как живешь, Яшенька?

— Ну, у Яшки Бакланова теперь солидный окладец. Что ни говори, а кандидатом быть неплохо, — полушутя-полусерьезно отвечал он.

Ира вспомнила, что последний раз видела Яшку на защите его диссертации, и, понимая, что лицемерить гадко, все-таки всплеснула руками, изобразила на лице величайший восторг и прямо-таки заискивающе, как утром перед вахтером («Тьфу, как противно!» — подумала она), воскликнула:

— Да ведь я не поздравила тебя с защитой! Поздравляю, Яшенька! Умница!.. — чмокнула она его в щеку. И, вытирая с его щеки отпечаток помады, продолжала говорить: — Наших полно было на защите: мы с Павликом, Люба Огурцова, Миша Лабан… Ты держался будь здоров! Как заправский академик!

— Я вас видел с кафедры, но потом вы исчезли. А я хотел всех наших потащить на банкет. Ты знаешь, славно обмыли: начали в «Интуристе», кончили у профессора Стрельцова на даче. Восемьдесят пять живых душ было. На дачу, конечно, все не попали, но как раз там-то и пошумели. — Старик Стрельцов вовсю разошелся, уморил всех своим сольным пением. Жаль, что вас не было.

Ире пришлось на секундочку умолкнуть. Не говорить же Яшке, как все было на самом деле. А на самом деле Павлик в перерыве заявил, что в зал больше не вернется.

— А теперь — вперед на докторскую? — весело спросила Ира, умело справляясь с секундным замешательством.

— Ну, старушка, пока рановато, — самодовольно (как в старые студенческие годы) усмехнулся Яшка. — Хотя темку присмотреть не мешает. А как твой Павел, не помышляет за научный труд взяться? Как он там вообще? Я его сто лет не видел.

— Павлик в больнице, — сразу скисла Ира. — Язву желудка оперировали.

— Да ты что? Как же это его угораздило?

— Так и угораздило. Никогда ни на что не жаловался — и вдруг пришлось на стол.

— Да, старушка… да, — покачал головой Яшка.

— Слушай, Яш, ты меня не выручишь? — снова оживилась Ира. — Хотела прямо с работы съездить в больницу, а деньги дома забыла. И Светка не успеет привезти, ей скоро в школу. Может, дашь мне пять-десять рублей до понедельника?

«Тьфу, как противно! — думала она, говоря все это. — Почему не сказать просто: Я без денег, одолжи до зарплаты»?

— Откуда у меня, Иришка? Я после отпуска, типичный люмпен-пролетарий. И банкетик у меня еще вот где висит, — Яшка похлопал себя ладонью по загорелой шее. — Он мне в круглую тыщонку влетел.

— Ах да, я забыла… Ладно, что-нибудь придумаю…

— А что, собственно, придумывать? Запри контору, схвати такси, смотайся домой, оттуда — прямо в больницу. За час обернешься, и никто тебя не кинется искать. Павлу привет передай, скажи — пусть держится. — Яшка говорил так, будто Ира уже собралась покинуть библиотеку.

— Нет, нельзя… — работы много, — вяло ответила она и спросила — Ты что-то хотел взять?

— Да, Ключевского. Не помню только, в каком томе… Взгляни сама, где Там Смутное время, патриарх Никон и прочее. Надо бы перечитать.

«Перечитать! — мысленно передразнила его Ира, — Можно подумать, что ты когда-нибудь его читал!»

Но и сама Ира не читала Ключевского, поэтому, уйдя за стеллажи, оставалась там минут пять, отыскивая по оглавлению в синеньких томиках описание Смутного времени Василием Осиповичем Ключевским. Потом вынесла третий том.

Яшка ушел, еще раз напомнив Ире, чтобы та обязательно передала привет Павлу.

В перерыве между лекциями снова заходило несколько студентов, дважды появлялся доцент Кулемин. Один раз просто заглянул, другой раз вошел. И как-то извинительно спросил Иру:

— А что, Нина Алексеевна еще не приходила?

— Нет, не приходила, — сказала Ира.

— Не заболела ли? — тревожно спросил Кулемин.

— Нет, она ушла в бибколлектор отбирать книги.

Не могла же Ира сказать, что ее начальница сидит сейчас на дневном представлении в цирке и любуется своим наездником Ариком, гарцующим на лошади по манежу?

Кулемин был старый холостяк лет пятидесяти. Высокий, седеющий, с плешью на макушке, немного сутулый. Но лицо приятное: благородные черты, нос с небольшой горбинкой. Хотя и не совсем опрятен: воротник его пиджака всегда был притрушен перхотью. И Ире всегда хотелось сдуть ее или смахнуть щеткой. Он тоже имел степень кандидата и защитился, как сам говаривал, «на оленях». Как-то он прочел Ире и Примадонне длинную лекцию об оленях. Тогда Примадонна еще благоволила к Кулемину, не бегала по циркам, а вела с Кулеминым долгие интеллектуальные беседы о литературе, поэзии и вообще об искусстве здесь же, в тиши библиотеки. В литературе Примадонна разбиралась и подавляла Кулемина своей эрудицией. И вот когда Ира как-то сказала при Кулемине, что видела на улице женщину, в шубке из полосатых оленей, а Примадонна тут же заметила, что это, должно быть, очень эффектно, Кулемин блеснул эрудицией и прочел им лекцию о жизни, окраске, кормлении, особенностях передвижения и расселении оленей по территории Союза. Все это было очень увлекательно, и Ира навсегда запомнила, что полосатых оленей в природе не бывает. Что малые олешки, при рождении, могут быть пятнистыми (пигментные пятна), но, подрастая, избавляются от пятен, пятна сливаются с общей окраской животных, и эта окраска бывает двух цветов: серо-мышиного либо коричневого. Случается, правда, что и у взрослых оленей остаются яркие пятна (белые по черному полю, по коричневому), но это исключение. Еще встречаются чисто белые олени и чисто черные. Но это уж совсем исключение. А вот полосатых не бывает никогда. Никогда. Дабы подкрепить свою лекцию вещественным доказательством, Кулемин принес с кафедры зоологии три тяжелейших альбома с цветными фотографиями оленей. Не меньше часа они разглядывали фотографии и умилялись красотой олешек. Полосатых среди них не было… А как же женщина, обладательница красивой шубы, которую Ира остановила на улице и спросила, из какого меха ее шуба? Женщина объяснила ей, что долго жила на Севере, где водятся полосатые олешки. Вот тебе и фунт изюма!..

Кулемин, заложив за спину длинные руки, отошел от Иры, остановился у раскрытого окна и смотрел на тополь. Солнце переместилось влево, уже не освещало тополь прямым светом, и листочки на нем теперь казались матово-блестящими, точно дерево было густо усыпано серебряными полтинниками. Полтинники пошевеливались и поблескивали.

«Одолжить у него? — подумала Ира о Кулемине. — У него, наверно, полно денег».

Подумала, но попросить постеснялась: Кулемин был далеко от нее. Но и когда он снова подошел к ней, тоже не попросила.

— Как вы думаете, она сегодня придет? — сникшим голосом спросил он Иру.

— Придет. После обеда. — Ире стало жаль Кулемина! «Бедняжка, на что он надеется?»

Поди разберись, почему Примадонна отвергла Кулемина, предпочла ему сперва какого-то заезжего художника, а теперь этого самого наездника? Наездник, как и художник, приехал и уехал, погарцевал на манеже — и нет его. А Кулемин — вот он: стоит в скорбной позе и мучится, У наездника где-то жена и дети, а Кулемин — свободный жених. Наверно, Примадонне в тридцать девять лет не следует быть, мягко говоря, столь беспечной. Но Примадонну не исправишь («Горбатого могила исправит», — сказал о ней Павлик).

— Благодарю вас, — Кулемин почтительно склонил голову и пошел к двери, позволяя. Ире любоваться его сутулостью и круглой, как блюдце, плешью на макушке.

А Лотом пришел профессор кафедры математики Митрофан Митрофанович Митрофанов («ми в кубе»). Низенький, худенький, удивительно подвижный человек, примерно одних лет с Кулеминым. О нем в институте рассказывали массу смешного: сплетение былей и небылиц, граничащих с анекдотами. («Так у вас «ми в кубе» читает? Поздравляю! Формулы на стене и на полу пишет?.. Не пишет? А в нашу бытность он с доски на пол перескакивал». Или: «Ну, «ми в кубе» оригинал! Взглянуть бы одним глазком, как он в кафедру прячется… Как не прячется? А я слышал, он нырнет в кафедру и оттуда формулы выкрикивает».) Быть может, причина подобных разговоров крылась в низеньком росточке Митрофанова. Стань он за кафедру — и его не увидишь. Но другие уверяли, будто он и близко не подходит к кафедре. Другие говорили, он все лекции напролет пританцовывает у доски, выстукивая на ней мелком математические узоры, длиннющие, как товарный порожняк.

Сейчас Митрофан Митрофанович не вошел, а вбежал в библиотеку, словно удирал от погони. Бросил на барьер потрепанный, тощенький портфель и зачастил скороговоркой: