Лидия Вакуловская - Вступление в должность

• Название: Вступление в должность
• Автор: Лидия Вакуловская
• Издательство: Современник
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1985

Произведения Лидии Вакуловской овеяны романтикой северных широт: действие повестей развертывается на Крайнем Севере, на Чукотке. Автора привлекают характеры мужественные, открытые. Герои «Прерванного побега», «Сохатого», «Веньки Коршуна — Красной Лодки», заглавной повести — охотники, геологи и рудознатцы — те, кто осваивает богатства Сибири, ведет разведку полезных ископаемых.

Повесть «Три дня до получки» посвящена проблемам семьи. Любовь к мужу, дочери помогает героине произведения обрести жизненное равновесие.

---

— Куда же они делись? — удивилась Любушка.

— Изжевали грудники, — усмехнулся Юрий Петрович.

— Как же быть?

— Ждать, пока завезут из облцентра.

— Нет, я все-таки запишу, — решила Любушка.

— И бисер запиши, может, будет, — сказала ей Мария.

— И бисера тоже нет? — спросила ее Любушка.

— Давно нет. Надо Косте торбаса расшить, в техникум послать. Торбаса уже пошила, только бисер надо.

— Посылайте без бисера, а то у него нога вырастет, — посоветовал доктор. — В его возрасте нога за год на сантиметр увеличивается.

— Надо посылать, — подумав, решила Мария, — Но ты запиши, может, будет.

С подпиской на газеты и журналы тоже справились быстро. Загибая на руках пальцы, Мария говорила:

— «Известия», «Правда», областная газета, районка, «Работница», «Крестьянка», газета «Сельская жизнь», «Огонек», «Веселый картинка»… — Она посмотрела на загнутые пальцы и сказала: — Конец. Девять штук, как в том году. — Подумала и спросила Любушку: — Может, новый журнал заказать? Ровно десять штук будет. Какой хороший журнал есть?

— Какой хороший? — задумалась Любушка. — Даже не знаю. Журналов много… У вас сколько классов?

— Шесть, — сказала Мария.

— А у Данилова? — спросила Любушка и почувствовала, как неприятно ей произносить это слово — Данилов.

— Четыре.

— Выписывайте «Крокодил», — снова посоветовал доктор. — В нем картинки смешные.

— Правильно, — согласилась Любушка. — Писать «Крокодил»?

— Пиши, пиши!

Мария держалась с Любушкой приветливо. Налущив горку стланиковых орешков, она бросила несколько горстей детям на одеяло, остальные пододвинула на газете Любушке. Налила в чашки чаю — себе, доктору и Любушке. Но для Любушки она была прежде всего женой Данилова, которая видела и слышала, как он оскорблял ее последними словами, и не вмешалась, не остановила его, а спокойно стояла у палатки и смотрела. Теперь она спокойно угощает ее — будто ничего не случилось.

— Ну, проспался ваш муж? — строго спросила ее Любушка, давая понять, что она не забыла вчерашнего.

— Плохо спал, болел сильно ночью. Голова болела и живот, — объяснила она Любушке, явно сочувствуя мужу.

— Пить меньше надо, — нахмурилась Любушка.

— Меньше надо, — согласилась Мария. — Вчера много пил, все вино выпил, совсем немножко осталось. После вина он всегда болеет.

— Да еще и вас, наверно, бьет?

— Зачем меня бить? — удивилась Мария. — Он меня никогда не бьет.

Любушка поняла, что Мария не придавала случившемуся ровно никакого значения. Ее заботило лишь то, что после вина у мужа болели голова и живот. Любушка оставила Марию и доктора допивать чай, пошла к Васиным.

Собаки Васина встретили ее громким лаем. Здешние собаки вели себя довольно интересно. Скажем, собаки Васина строго придерживались своей территории, расхаживали и лежали у палатки Васина, собаки Данилова — у своей, и так далее. Выходишь из палатки Оли — Олины собаки молчат, подходишь к палатке Данилова — даниловские поднимают лай. Выходишь от Данилова — его собаки без внимания, направляешься к Оле — Олины принимаются драть глотки. Если же просто идешь вдоль палаток, собаки лают по очереди — в зависимости от того, по чьей территории проходишь. Только приближение общей опасности — волка, медведя, росомахи — пробуждает в них чувство коллективизма. Почуя вдалеке зверя, который, возможно, и не помышляет соваться к палаткам, они способны поднять столь дружное гавканье, что станет тошно и водку, и людям. В обычное же время собаки лают, придерживаясь порядка: даниловские — на Олю, Олины — на Данилова и так далее, руководствуясь принципом «свой — чужой». Правда, делают они это без особого энтузиазма и без всякой злости — что-то вроде голосовой разминки. И никогда не лают на детей, считая их почему-то всегда «своими».

В палатке у Васиных было пусто: сам он погнал с Даниловым стадо, Паша торчит возле трактора, не оставляет ни на минуту Володьку, а мать ее неизвестно где. Оставив Васиных «на потом», Любушка пошла в следующую палатку — к Оле, теперь уже к себе домой, встречаемая громким лаем Олиных, теперь уже и ее, собак.

Николая дома не было.

— Пошел стрелять барана, — сказала Оля. Она обшивала разноцветными тесемками шапочку и одновременно кормила грудью маленького.

Любушка переписала Олиных детей и все, что та заказала из продуктов и промтоваров, не забыв упомянуть соски и бисер. Перечисляя газеты и журналы, Оля, как и Мария, загибала пальцы на руках. Но у нее получилось двенадцать названий.

От Оли Любушка еще раз зашла к Васиным. Никого не обнаружив, она отправилась в самую дальнюю палатку. И надолго задержалась у Саши Ивановны.

9

Любушка вошла в палатку и изумилась — так было в ней светло и нарядно. День вливался сюда сквозь четыре окошка из полиэтиленовой пленки, освещая каждый уголок. И каждый угол, включая брезентовый потолок, был оклеен разноцветными журнальными вырезками, между ними свисали пришпиленные булавками зеленые ветки стланика и пунцовые гроздья рябины.

Хозяева и гости сидели, подогнув под себя ноги, вокруг ящичного столика, застланного новой клеенкой в голубеньких цветочках, заставленного всякой снедью. Здесь, как и в других семьях, ели жареных хариусов (у каждой палатки стояли мешки намороженного хариуса), консервы, галеты, разогретый на печке хлеб. Стояло вино в литровой банке, а в миске — оттаявший, сморщенный виноград. Собак в палатке не было, но у порога лежала парочка олешков с короткими рожками — те самые, что вчера неотступно следовали за Сашей Ивановной, когда она носила продукты.

— Здравствуйте. Приятного аппетита, — войдя, сказала Любушка.

Все задвигались, усаживаясь поплотнее и высвобождая ей местечко.

— Садись, садись!.. Чай пей, фермут пей, кушай с нами! — заулыбалась сморщенным лицом Саша Ивановна. И тут же стала наливать ей «фермут», пододвигать рыбу.

Хозяев было трое: Саша Ивановна, ее муж — пастух Егор Никитов, пожилой крепкий мужчина с квадратными плечами, плотно обтянутыми сатиновой рубашкой, и их тугощекий сынишка. А гостей двое: Пашина мать и поселившийся у Никитовых корреспондент. Саша Ивановна была наряжена в новую розовую кофту из гаруса, голову ее покрывал яркий крепдешиновый платочек, кончики платочка стягивались на лбу в узелок с рожками. От вина и от жаркой печки лицо ее разрумянилось, она не переставая улыбалась, широко растягивая подкрашенные губы и узя в крохотные щелочки глаза. Пашина мать тоже раскраснелась и тоже беспричинно улыбалась, поглядывая на всех маслеными глазками. Корреспондент и Никитов выглядели совершенно трезвыми: возможно, они не пили вина или оно на них не действовало.

Вероятно, до появления Любушки они разговаривали о чем-то интересовавшем корреспондента, так как на коленях у него лежал раскрытый блокнот, а в руке он держал самописку.

— Как дела, товарищ зоотехник? Как настроение? — весело спросил он Любушку.

— Хорошо, — ответила она, присаживаясь возле него. — Вот надо заказ на товары записать.

Увидев, что она раскрывает тетрадь, Саша Ивановна воскликнула:

— Потом, потом!.. Пей фермут раньше, кушай раньше, потом писать будешь! — Она толкала в руки Любушке кружку с вином.

— Пей немножко, пей, — закивал Никитов. Он тоже улыбался ей широкоскулым лицом, сплошь покрытым розоватыми тоненькими жилками сосудов.

Любушка взяла кружку, отпила немного «фермута».

— Теперь кушай, кушай!.. Рыба кушай, консерва, винихрад, — быстро-быстро говорила ей Саша Ивановна. — Чай тебе дам, тушенка бери…

Она повернулась к раскаленной печке, проворно натянула на ладонь рукав кофты, взялась за дужку кипевшего чайника. Ворсинки на рукаве вмиг опалились, закурчавились искрами.

— У вас кофта горит, — сказала ей Любушка и тут же заметила, что низ кофты тоже припален, но не сейчас — раньше.

— Пускай, пускай, — беспечно ответила Саша Ивановна. — Мы новый кофта купим, зеленый купим. Зеленый кофта красивый. Дуся, ты какой себе кофта купишь — зеленый или красный? — спросила она Пашину мать.

— Никакой не буду, — замахала руками Пашина мать, точно Саша Ивановна давала ей кофту, а та не желала брать. — Зачем мне кофта? Ты деньги пуф-пуф бросаешь, а я деньги не могу бросать. Я с Васиным летом Крым поеду, отпуск делать поеду, там кофта куплю.

— Поедешь, поедешь!.. Васин тебя бросит, деньги сам заберет, ты сам назад поедешь, — отвечала ей Саша Ивановна и тоже махала руками.

— Зачем он меня бросит? Он меня любит!

— Как ты знаешь, что любит? Он тебя не любит! Он тебе красивый манатка купить жалеет. Пашка купить жалеет! Пашка старый телогрейка ходит! Я свои дочка красивый манатка посилка посилаю!

— Зачем Пашке покупать? Пашка свой муж есть, Володька! Пускай Володька покупает! Он уже много покупал: пальто красивый черный, кофта теплый! А я отпуск делать поеду, мне деньги нельзя пуф-пуф бросать!