Лидия Вакуловская - Вступление в должность

• Название: Вступление в должность
• Автор: Лидия Вакуловская
• Издательство: Современник
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1985

Произведения Лидии Вакуловской овеяны романтикой северных широт: действие повестей развертывается на Крайнем Севере, на Чукотке. Автора привлекают характеры мужественные, открытые. Герои «Прерванного побега», «Сохатого», «Веньки Коршуна — Красной Лодки», заглавной повести — охотники, геологи и рудознатцы — те, кто осваивает богатства Сибири, ведет разведку полезных ископаемых.

Повесть «Три дня до получки» посвящена проблемам семьи. Любовь к мужу, дочери помогает героине произведения обрести жизненное равновесие.

---

Два дня не свертывали свою палатку: промывали и промывали пески. Прошли береговую полосу на пять километров вниз и вверх по течению реки. Что-то попадалось в лотках, но это были жалкие крохи. Заложили несколько шурфов, раз и другой рванули аммонитом земельку, аккуратно выкладывали возле шурфов развороченный взрывом грунт, промывали и его водой — получили ноль металла. Касымов подбадривал их и наставлял: «Искай, искай лютче! Скоро самарётка найтёщ, скоро тамой Ома пайтём!» Считая, что они надолго застрянут в этом месте, Касымов уложил в тайге оленя, взялся коптить в земляной печке окорока. Но Зуев велел сниматься и двигаться вверх по берегу реки. Касымов сокрушался: «Сацем бросал самарётка искал? Сацем такой мяса пропатай?» Но Зуев чуял — где-то в верховье реки есть богатое золото, а вниз по течению сносит самую малость.

И пошла река их выматывать: то скалы ее подопрут, то сопки возьмут в клещи, то трясина к самому берегу подступит. Обходили скалы, оставляя далеко в стороне реку, продирались по зарослям жимолости и на всяком доступном для ноги кусочке берега мыли песок. Знаки в лотках густели, пластинки укрупнялись, и река вела их к Оме.

Зуева стало не узнать: ни строгости в нем, ни начальственного тона. В глазах — какой-то горячечный блеск, он почти не ел и поминутно сворачивал «козью ножку». Время их ночевий и обеденных привалов укоротилось. Зуев не приказывал — ласково, даже как-то виновато заглядывал им в глаза и просил: «Ну что, студенты, одолеем еще пяток километров, а? Ты как, Сероглазка, выдержишь? На тебя вся надежда. Ей-богу, на тебя страна смотрит!..»

И они выдерживали.

7

Леон запомнил день, когда река решила порадовать их неплохим золотом, — 15 июля. Потому запомнил, что 16 июля — день рождения Алены, и они готовились отметить эту дату.

Река преподнесла им сразу два сюрприза: ровную травянистую долину с плоским берегом в мелкой гальке и густой желтый песок в лотках. Пластинки попадались величиной с полногтя мизинца, прежде такого не случалось. «Славная долинка, очень даже славная! — приговаривал Зуев, заглядывая в их лотки. — Не меньше граммов пять на кубик грунта! Для промышленной разработки маловато, но все-таки это уже что-то значит!..» И снова он, но уже с явной издевкой, спросил Касымова, не в этом ли районе реки попадались ему самородки. «Этат, этат, — утверждал Касымов. — Этат рецка бил, этат талина, такой трава бил! Искай стесь нада — скоро найтём!» Нет, не встревожился и на сей раз Касымов, снова получалось: «Мин нет». Касымова другое удручало: зачем они из лотков обратно все в реку выплескивают? «Сацем солята рецка бросал? Солята деньга многа тают!» — недоумевал он. «Такой порядок, Павел, — объяснял ему Зуев. — Мы разведчики, наше дело находить, а брать другие будут. Придут добытчики и будут брать».

Вопреки общему ожиданию, Зуев не пожелал заночевать в долине. Какой-то леший гнал его все дальше к верховью реки. Зуев сказал: всего пять километров пути, а завтра — ни с места. Завтра — выходной, завтра — пир в честь именинницы, и никаких работ. Часть груза они оставили в тайге, подвесили на дерево, как делали не раз, чтобы легче было идти. Но не прошли и двух километров, как путь им преградила высоченная скала, вздымавшаяся уступами к небу, и широкий бурный ручей, врывавшийся из тайги в реку. К другому берегу реки вплотную подступала гряда сопок с плоскими вершинами, и на вершинах, как на огромных подносах, толстыми слоями лежал снег: синий слой, над ним — голубой, выше — розовый, еще выше — совсем желтый. Из узкой теснины, расчленявшей подножия двух ближних сопок, тоже с шумом врывался в реку ручей. Вода в реке бурлила и пенилась, и волны беспрерывно бились о скалу и подножия сопок на противоположном берегу. Река, огороженная в этом месте скалой и сопками, никогда не видела солнечных лучей, здесь и днем стояли полумрак и прохлада… Надо было обогнуть скалу, но уже вечерело, пора было подумать о костре и ужине, и Зуев вдруг сбросил с плеч рюкзак и объявил привал.

После ужина он набросал на бумаге контуры берега. И снова придумывали названия скале, сопкам и ручьям. Десятки названий оставили они за собой, и не хватало фантазии выуживать из головы новые. Уже протекали на черновых картах Зуева ручьи Алены и Леона, реки Касымовка и Егоровка, родники Яша, Фиалка, Белочка, появилась скала Геологов, сопки Братьев Егоровых и так далее, и так далее. Зуев предложил назвать ручей у скалы Сероглазкой, Алена запротестовала: «Он не серый, а зеленоватый. Лучше и назвать — Зеленоватый». — «Аргумент несущественный, — шутливо отвел возражение Зуев. — Учитывая, что ты завтра именинница, категорически настаиваю на Сероглазке. Как, студенты, все согласны? Кто против, можете помолчать». «Студенты» одобрительно загудели. Алена засмеялась: «Раз так, тогда вот эту неприступную скалу назовем скалой Зуева». — «Не возражаю. Учитывая, что столь оригинальная мысль исходит от именинницы», — отвечал в тон ей Зуев, черкая карандашом по листу изрисованной бумаги, который лежал на планшете, зажатом у него меж колен. Безымянные сопки на противоположном берегу тут же окрестили сопками Михаила Архангела, вытекавший из них ручей назвали Угрюмым, реку, вдоль которой шли, — Везучей, и, таким образом, с названиями благополучно справились.

А в последующую минуту Зуев, отбросив всякую шутливость, напомнил им об аммоните: аммонит кончился, шурфовать нечем, кто-то должен идти за аммонитом в Ому.

Теперь они находились от Омы всего в двадцати километрах по прямой, а не в сорока, как было неделю назад. После двух месяцев поисковой закалки идти в поселок с ружьем и компасом мог любой из них, но… а как же день рождения Алены? Не говоря уж о Леоне, ребятам тоже не хотелось покидать в этот день партию. Их мог выручить Одноглазый, однако Зуев, точно разгадав их мысли, сразу сказал: «Только не Касымов. Без него нам оставаться опасно. — И похвалил Касымова: — Ты хороший, Павел, проводник, без тебя мы, чего доброго, и на берегу заблудимся». Зуев, конечно, хитрил: просто опасался, что Касымов под каким-либо предлогом останется в Оме и он лишится своего «указателя».

Зуев ждал, а они молчали. «Так как, студенты?» — наконец спросил он. Алена рассмеялась: «Ребята, ну что вы носы повесили? Хотите, я пойду? Вечером вернусь, а вы уже пирогов напечете!» Но они продолжали упорно молчать. «Не дрейфь, паря, я схожу, — подал голос Мишка Архангел, хотя к «студентам» не относился. И объяснил Зуеву: — Они ж кореша, пускай гуляют именины». Зуев подумал и сказал: «Не возражаю», и обстановка сразу разрядилась. Довольный таким поворотом дела Яшка Тумаков толкнул плечом Архангела: «Благодарю за чуткость. Как в детской песенке, знаешь? «Ты мой друг, и я твой друг, самый верный друг!» Мишка в свою очередь двинул плечом Леона, подмигнул ему: «Ну, порядок?» — «Порядок!» — Леон тоже толкнул плечом Архангела, а сидевшая у костра Алена поднялась, чмокнула Архангела в щеку: «Миша, ты просто замечательный парень!..»

Леон не считал Архангела «замечательным парнем», но и плохим тоже не считал. Мишка был неотесанный — мало учился, книжек не читал, зато по горло набрался тюремного ума-разума. Поначалу он слова не мог обронить, чтобы не сдобрить его скабрезным довеском. Правда, при Алене и Зуеве от довесков воздерживался. Как-то Леон оборвал Мишку: «Слушай, ты что, нормальных слов не знаешь? Что ты нас матерщиной кормишь?» Мишка выкатил на него молочные глаза: «Тю на тебя! Ты чего взбесился?» Вмешался Яшка Тумаков: «А того, сэр, что у нас уши вянут от ваших перлов!» Мишка огрызнулся: «Вянут, так затычки засунь! Скажи — дели-и-икатный!..» К ним подошли братья Егоровы. «А ниже на полтона можно? — спросил Мишку Олег. — Хочешь не хочешь, а с матерком, в самом деле, кончай!» — «Точно, — поддержал брата Степа. — Нас большинство, стало быть, подчиняйся». Так, вчетвером, и стояли «студенты» против Архангела: Мишка — крепкий, с медвежьими плечами, ну да и они не хлюпики — Зуев знал, кого брать в партию. «Тож мне — учителя открылись!» — хмыкнул Мишка и ушел от них. Но проработка подействовала, язык он укоротил.

Однако была у него и хорошая черта: не любил сидеть без дела и многое умел. Если Зуев объявит выходной — Мишка в палатке валяться не будет. Он рыбу ловит, дрова рубит, обувь, у кого прохудилась, чинит, бельишко стирает. Была в нем мужицкая тяга к работе, и Зуев ценил это. Говорил Мишка, что пацаном всю войну на лесозаготовках с бабами работал — от колхоза посылали, а после войны землю в колхозе пахал. Пахать пахал, а платы не было: ни хлебом, ни деньгами. Вот и унес из амбара два мешка семенного зерна. Кто-то заметил, донес председателю. Может, простил бы председатель, но в то время в их деревне какой-то уполномоченный из района был. Узнал, что Мишка как раз из малолеток вышел, и велел судить. Семь лет отмерили. Он и половины не отсидел, досрочно вышел, согласно порядку: кто норму вырабатывал, тому день отсидки за три считался. Он выгонял и по две, работа привычная — опять же на лесоповале, только что под охраной. По Мишкиным словам выходило, что в заключении ему неплохо жилось: пайки хватало, в баню водили, кино показывали. Назад в деревню он не рвался, вспоминал о ней со злостью: «В гробу я ее видал! Чего там делать, ишачить?»