Григорий Медынский - Повесть о юности

• Название: Повесть о юности
• Автор: Григорий Медынский
• Издательство: Гослитиздат
• Жанр: Детская проза
• Год: 1957

---

В начавшемся бою вожак, «как саблей», ударил крылом по пропеллеру «мессершмитта», и тот под грозные крики стаи врезался в воду. Стая журавлей полетела дальше, и только раненый вожак постепенно терял высоту и наконец «упал, героизма полный».

И теперь пусть, как ветер, мчится
По широкой родной стране
Песнь о скромной, но гордой птице,
Песнь о воине-журавле!..

«Н-да!» — подумал Борис, беспокойно повертываясь на своем месте. Стихотворение Сухоручко ему чем-то не понравилось, и, хотя кругом еще шумели аплодисменты, присоединяться он к ним не хотел.

Если откровенно говорить, выступления девочек вообще Борису нравились больше. К первому объявленному Юлей номеру он отнесся скептически. Выступала та самая Таня Демина, которая только что так недружелюбно отнеслась к нему, и Борис встретил ее появление у рояля с предубеждением. Теперь он мог как следует всмотреться в ее глаза, брови, не очень густые, но выразительные, с изломом, делавшим ее широкое, чуть скуластое лицо энергичным и решительным. Губы ее были плотно сжаты. Всем своим видом она напоминала школьницу, готовящуюся ответить урок, и Борис решил, что она именно по-школьному прочитает объявленный отрывок из «Войны и мира».

Но с первых же фраз, которыми Таня начала свое выступление, она вдруг стала на глазах у всех преображаться. В ее голосе, взгляде, в лице ее вдруг заиграли, заискрились живые и тонкие краски, и вся сцена пляски Наташи — и удаль, и задор молодости, и непосредственное веселье, и удивление и восторг автора, — все это было передано так, что, пожалуй, только теперь, в исполнении Тани, Борис понял всю прелесть этой сцены.

Потом красивая Майя Емшанова показывала мимические сцены — «Мартышка и очки», «У колодца», «Школьница у доски». Последняя сценка особенно понравилась ребятам.

После нее Лена Ершова очень хорошо сыграла на рояле «Венгерский танец» Брамса.

— Вот чем они нас побили! — сокрушенно сказал Борис Вале Баталину.

Но как раз после выступления Лены Юля Жохова объявила:

— Выступает Лева Рубин. Исполняет Вторую рапсодию Листа.

— Вот тебе раз! — не удержался Борис.

И, снова повернувшись на месте, встретился с такими же непонимающими глазами Игоря. Он хотел даже встать и переговорить с Игорем, может быть даже с Витей Уваровым, со всем бюро, но Рубин уже начал играть, и выходить было неудобно. Но во время игры Бориса толкнул в плечо сидевший через ряд от него Вася Трошкин и многозначительно указал глазами на Рубина.

Когда Рубин кончил и еще шумели вызванные его игрой аплодисменты, Борис решительно поднялся и сделал знак рукой.

— От имени комсомольского бюро нашего класса я должен заявить, что выступление Рубина является его индивидуальным выступлением.

— Почему? — раздались недоумевающие девичьи голоса. — В чем дело?

Борис промолчал, показывая этим, что он не считает нужным вдаваться в подробности, но потом, после некоторого колебания, добавил:

— А второе замечание относится к стихотворению, прочитанному здесь Сухоручко. Это выступление мы как раз выдвигали и сделали ошибку, в чем просим у девочек извинения.

— Ничего не понимаю! — выкрикнула с места Таня Демина. — По-моему, очень хорошее стихотворение.

— Ну, может быть, для кого и хорошее, а на наш взгляд плохое, — сказал Борис и, считая вопрос исчерпанным, сел на свое место.

После художественной части, пока отодвигали стулья, освобождая зал для танцев, к Борису подошла Таня Демина, с нею Люда Горова и кто-то еще из девочек.

— А насчет стихотворения я все-таки не согласна!

— Но это нужно обосновать! — пожал плечами Борис. — «Не нашел он врага достойней!..» Так что же? Значит, фашисты во время войны журавлей истребляли? Или сейчас, в Корее…

— Верно! — заметила Люда Горова.

— И кто же победил этого фашиста, летчика? — ободренный ее замечанием, уже горячо, почти сердито, продолжал Борис. — Птица?.. Люди побеждали фашистов, летчики наши, а не журавли!

— Ну, это примитивно! — заметила Таня.

— А по-моему, примитивно показывать такое дело, как война, через какую-то птицу! — уже совсем зло посмотрел на нее Борис.

— Так это же образ!

— А образ должен соответствовать содержанию. Иначе это будет не образ, а выдумка!

— Ну вот еще, диспут затеяли тут! — раздался голос Васи Трошкина. — Борис, бери стулья, тащи!

Начались игры, танцы, и невидимая грань, разделявшая сначала мальчиков и девочек, очень быстро стерлась. Шум, крики, возбужденный блеск глаз, шарканье ног и беззаботный смех наполнили большой актовый зал школы. И почти никто уже не замечал двух старых учительниц, которые мирно беседовали в углу, около двери.

Во время игр Таня вдруг оказалась рядом с Борисом.

— Тебя, кажется, Борей зовут? — спросила она.

— Кажется! — вспомнив ее ответ, сказал Борис, хотя теперь в ее голосе не было того холода, как при первой встрече.

Она улыбнулась:

— Да ты злопамятный!

— Не знаю! — пожал плечами Борис. — По-моему, нет!

— А почему ты так мне ответил? Злопамятный!

— А почему ты так ответила мне там, в раздевалке?

— Почему? — удивилась Таня. — А ты подумай!

Борис не успел подумать, как водившая по кругу Люда Горова ударила его жгутом по спине, и он должен был куда-то бежать и кого-то ловить. Размышляя о словах Тани, он вдруг все понял: Таня обиделась на него за каток! Ну, конечно, это было невежливо! Сбежать тайком от девочек — за это можно обидеться!

Теперь Борис ждал момента, когда по ходу игры он снова встретится с Таней и извинится перед ней, но такого случая не представилось.

Всех на вечере затмила Юля Жохова. Она выступила с танцами. Сначала танцевала испанский танец, потом, переодевшись, превратилась в цыганочку, затем в молдаванку и, наконец, в ослепительную украинку. Все хлопали Юле, но больше всех, не жалея ладоней, аплодировал Валя Баталин.

Потом Юля опять порхала по залу в качестве организатора игр и распорядителя танцев. Она затевала самые разнообразные игры, начиная с фантов, «Яши и Маши», «Море волнуется» и кончая дошколятским «Караваем». И все играли в «Каравай», пели «Елочку», и всем было очень весело.

После вечера пошли по улицам, пели песни.

Валя Баталин пришел домой оглушенный всем, что ему пришлось пережить за этот вечер. Он и не думал о своем провале. Из всего блеска и шума этого вечера выделялась, как звезда первейшей величины, как Сириус на зимнем небе, Юля Жохова — ее глаза, ее улыбка, нежные полуоткрытые губы, ее волосы. Может ли быть что-нибудь лучше, ослепительнее этой девушки во всем белом свете? К ней можно не прикасаться, с ней можно не разговаривать, только видеть ее — уже счастье для человека!

* * *

На другой день класс гудел, как растревоженный улей. Вчерашнее выступление Бориса не все поняли и не все оправдали. Одни признавали, что он правильно отмежевался от Рубина, но совсем ни к чему и ни за что придрался к Сухоручко («Чего зря трепаться? Стихотворенье у Эдьки — дай боже!»); другие, наоборот, хвалили за Сухоручко и осуждали за Рубина («Мало ли что он говорил когда-то, важны не слова, а дела! Рубина мы должны привлекать к жизни класса, а не отталкивать!»); а третьи считали, что Борис вообще зря выскочил со своим заявлением и только испортил впечатление от вечера, — что теперь могут подумать девочки?

Спор продолжался и на комсомольском бюро. Витя Уваров обстоятельно и последовательно, как по тезисам, доказывал, что Борис не прав во всех отношениях и прежде всего в том, что выступил сам, не посоветовавшись с бюро. Игорь ни в чем не хотел соглашаться с Витей и доказывал, что Борис, наоборот, проявил большую находчивость и принципиальность.

Полина Антоновна старалась не вмешиваться в этот спор. Пусть спорят! Наблюдая за Борисом, она видела, как он с каждым днем менялся, рос буквально на глазах, особенно теперь, после избрания его комсомольским секретарем. Это как бы подняло его, заставило по-новому взглянуть на все окружающее, у него появилась забота, ответственность за себя и за других, за все, что делается в классе. Иногда он и перестарается, точно приподнимаясь на носки и смешно важничая. Перестарался он, пожалуй, и здесь, в отношении Сухоручко, а может быть, и не очень — стихотворение, конечно, наивное. Во всяком случае, пусть учтет и замечания Виктора, доля правды в них есть.

С Рубиным дело сложнее; он сегодня не пришел в школу, что с ним случалось очень редко.

— Что с Левой, мальчики? Никто не знает? — спросила Полина Антоновна.

Все переглянулись, никто ничего не знал, и на бюро зашла речь о том, что кому-то нужно зайти к нему.

Борису сегодня было очень некогда. Недели три назад старшая сестра Надя влетела в комнату радостная, сияющая и, остановившись в дверях, выпалила: