Григорий Медынский - Повесть о юности

• Название: Повесть о юности
• Автор: Григорий Медынский
• Издательство: Гослитиздат
• Жанр: Детская проза
• Год: 1957

---

— Хорошо, Алексей Дмитриевич! Я попробую! — сказала она, снова опуская глаза. — А только неблагополучно у нас с этим вопросом!

Бывает так: люди не согласны с тем или иным, — не согласны, но молчат, делая вид, что все идет как нужно. Здесь же, в этом больном и тревожном вопросе, учителя перестают уже делать вид, что все в порядке, — настолько претит им самое понятие «процент успеваемости». Полина Антоновна замечала это по непрерывно вспыхивающим разговорам то учителей, то родителей — всех, кому дорога́ школа, до́роги и судьбы детей. Она прислушивалась к этим разговорам, проверяла вопрос о «проценте» на собственном опыте и пыталась как-то для самой себя во всем разобраться.

Вот в учительскую вбежала молодая учительница, только что начавшая преподавать математику в пятых-шестых классах. Лицо ее покрыто красными, пылающими пятнами. Она швырнула классный журнал на стол, бросилась на диван.

— Что с вами, Антонина Ивановна? — обращаются к ней товарищи.

— Ну что я ему скажу? — с дрожью в голосе отвечает та. — Класс плохо работает, хочу подтянуть, объявляю, что за плохое ведение тетрадей буду ставить двойки. И вдруг… Есть у меня Велемир Копырин, ему только одиннадцать лет, а он такой наглец, такой наглец, на редкость!

— Ну, положим, это не такая уж редкость, — иронически замечает кто-то. — Ну и что же?

— «Всем, говорит, двойки все равно не поставите. Вам же и влетит».

— Ну и правильно! — невесело говорит тот же иронический голос.

— Как — правильно? А как же мне работать?

— Эх, молодо-зелено!

А вот из деревни приехала сестра, тоже учительница, и, смеясь, рассказала, как на сессии сельского совета обсуждали работу школы и председатель колхоза заявил? «Имейте в виду, товарищи педагогики! Землю под картошку, понимаешь, буду давать только тем, кто обеспечит сто процентов успеваемости. Учтите это!»

Вот Полина Антоновна встретила на улице своего старого товарища, с которым когда-то вместе работала и у которого многому в свое время научилась. У него те же обвислые украинские усы, кожаная куртка, он все такой же высокий, только спина согнулась под тяжестью лет да большие, когда-то ясные, голубые глаза потускнели.

— Дмитрий Иванович! Как я рада! Как здоровье? Все работаете?

— Отработался, Полина Антоновна! — сокрушенно ответил старик. — Отработался! И, знаете, скажу вам по совести: рад, что состарился!

— Ну что вы! Дмитрий Иванович!

— Что «что вы»? Скажите прямо: тяжелее стало работать в школе? Ну, хотя бы по сравнению с тем, как до войны. Тяжелее?

— Тяжелее…

— Ну, то-то и оно! Не учить приходится, а проценты делать! Фальшивить нужно, матушка моя, фальшивить! А душа фальши не принимает. И на ребят больно смотреть: губим мы их!

— Ну, Дмитрий Иванович! Да вы уж слишком!.. — запротестовала Полина Антоновна.

— Что — слишком? — снова переспросил Дмитрий Иванович. — Вы все та же?.. Все верите?..

— Верю!

— Ну, а я вот не верю. Не верю! Похвальба съела все! Она, как ржавчина, въелась у нас в поры жизни. Погоня за цифрой, часто парадной, дутой, ложной цифрой, заслоняет собой и существо дела, и подлинное качество человека, его моральную сущность, нутро… Я не знаю… Какое-то лжепоклонничество! Паутина! Согласны вы с этим?.. Не согласны?.. А я вот согласен! И все это начинается у нас, в школе! — в голубых глазах Дмитрия Ивановича снова загорелся молодой огонек. — Программы перегружены? Перегружены. А что это воспитывает? Верхоглядство это воспитывает, легкомысленное отношение к делу. И недобросовестное, к тому же, отношение. А проценты? Да я о них спокойно говорить не могу! До них правительство еще не докопалось, а то бы… Что?..

— Нет, я ничего! — ответила Полина Антоновна. — Государству, народу настоящее дело и настоящие успехи нужны, а не парадные цифры. В этом я согласна!

— А успехи без неудач разве бывают? — продолжал Дмитрий Иванович таким тоном, точно она с ним о чем-то спорила. — Только обращаться с неудачами можно по-разному. Можно пересилить их и добиться настоящего, как вы изволите говорить, успеха, а можно… — Дмитрий Иванович щелкнул пальцами. — Одним словом, можно сделать, чтобы они, неудачи-то, не мозолили глаза, а там раз — и в дамки! Вот порой получается, что мы и ребят так воспитываем! Да, да! — разошелся старик. — Ведь это они потом будут приписывать проценты добычи угля и подавать фиктивные реляции о посевах! Ученики наши! Потому что они в школе этому учатся… Учить уроки можно плохо, а учиться хорошо, — обманывать можно, вилять, фальшивить, и на все это школа смотрит сквозь пальцы: как-нибудь, абы только процент вывести! А почему тогда нельзя на работе? Они уже привыкли, они увидели, что требуется одно — благополучие! Пусть за счет существа, за счет качества, но — благополучие! Поверьте, это центральная проблема народного образования сейчас. Избавимся мы от опостылевшего всем бухгалтерского жупела — школа сразу поднимется на новую высоту. Да, да! Бухгалтерского! А как же? Процент, говорят, нужен для учета. Так бухгалтеры только могут говорить. А речь-то о воспитании идет. О воспитании! Это вопрос о правде и честности, о долге и ответственности, вопрос об авторитете учителя и моральном тонусе всей работы. И прежде всего о том, чтобы смотреть правде в глаза, чтобы работать для воспитания человека, а не в угоду начальству. Вот о чем идет речь!

Они стояли посреди тротуара. Прохожие обходили их, иногда оглядываясь на Дмитрия Ивановича, на его высокую, сутуловатую фигуру в калошах, с зонтиком, на его горячую, взволнованную речь. Заметив это, Полина Антоновна стала постепенно отходить в сторону, к стене дома, а вслед за нею, не переставая говорить, отходил и Дмитрий Иванович.

— А вот вам и другая сторона медали. Был у меня ученик, Сережа Брызгалов. Болезненный мальчик, за зиму, бывало, несколько раз хворает. Да и способностями не выдавался. Одним словом, не поспевал. Его оставить нужно было бы на второй год, посидел бы лишний годик, окреп, стал на ноги и пошел бы. Куда там! И заикнуться не дали. Перевел. А хвосты-то тянут назад. Опять еле-еле идет. Опять перетянул в угоду начальству. А он опять не справляется, основа-то слабенькая! Теряет веру в себя. На том и бросил, ушел из школы с убеждением, что он ни на что не способный человек. А потом поступил на завод, да таким мастером стал… Встретил его — у него и глаза-то другие. А вы говорите!..

— А я ничего не говорю! — возразила Полина Антоновна. — Здесь я с вами согласна. Я не согласна с вами только в одном — почему вы ушли с работы?

— Почему?.. — переспросил Дмитрий Иванович. — А почему можно безнаказанно принести в школу рогатку и стрелять из нее по картинам? Почему можно обругать, оскорбить учителя, издеваться над ним? У нас учительница отобрала на своем уроке у ученика десятого класса постороннюю книгу. Десятого! — Дмитрий Иванович многозначительно поднял палец кверху. — И этот милый ребенок вместо того чтобы извиниться стал требовать книгу обратно. «Не отдадите? Ну, хорошо! Я вам покажу!» — да еще крепкое слово добавил. «Да как вы смеете? — возмутилась учительница. — Да я…» — «А что вы мне сделаете? Ученика десятого класса не исключают!» И, вы думаете, его исключили? Даже в другую школу не перевели! Зато учительнице поставили на вид — не создала, понимаете ли, контакта с учеником! А у нее седая голова, у нее двадцать пять лет стажа, ее недавно правительство орденом Трудового Красного Знамени наградило!.. Вот как! А от этого всего… Учителя от этого сгорают! Одни сгорают, а другие халтурят, плывут по воле волн. А дети?.. Ведь я люблю их! Я ж им свой век отдал! А иногда мне на них смотреть тошно — разнузданные, вольные!.. Нет, Полина Антоновна! Не хочу! Рад, что состарился!

Дмитрий Иванович протянул было ей свою мягкую, старчески дряблую руку, но, видимо, не все еще у него было высказано, и он снова заговорил:

— А хуже всего то, что об этом не думают, кому думать положено. Было учение добровольное, стало обязательное: хочет не хочет ученик — я его обязан выучить. Начинали обучение с восьми лет, стали начинать с семи. Другая педагогика должна быть? А как же? Год в жизни ребенка, в период формирования! Подумал об этом кто-нибудь? Никто не подумал! У нас двухсменные занятия в школах, у нас семиклассник и десятиклассник в разные смены сидят на одной парте, искривляют позвоночник. Подумал об этом кто-нибудь? Никто не подумал! А можно бы что-нибудь сделать? Можно: высокие парты для больших, а для маленьких — какие нибудь откидные полочки, или ступеньки, или что-то еще. Но ведь никто не думает, не болеет, — вот в чем беда!

— А кто болеет — в кусты! — сказала опять Полина Антоновна.

— То есть как это «в кусты»?

— А так: «Рад, что состарился», «Душа не терпит!» Нет, Дмитрий Иванович! Говорите вы отчасти правильно, а вот поступаете целиком неправильно! А кто же будет за нашу правильную педагогику стоять? А как молодые учителя наши учиться будут, если мы, старики, будем радоваться, что состарились и на покой ушли?