Григорий Медынский - Повесть о юности

• Название: Повесть о юности
• Автор: Григорий Медынский
• Издательство: Гослитиздат
• Жанр: Детская проза
• Год: 1957

---

— А-а!.. Ну, значит, ни шатко ни валко, ни плохо ни хорошо — так, что ли? Ну, это уж никуда не годится, дядя Боря!

На этот раз дядя Петя задержался в Москве недолго. Оформив документы, он быстро собрался и уже через несколько дней уехал на Волго-Дон. Борис проводил его на вокзал, а на другой день и сам отправился к другому своему дяде, в деревню.

И вот он сидит на Беседе и смотрит, как садится солнце.

Село, в котором жил дядя Максим, старший брат Федора Петровича, стояло на высоком и крутом берегу большой реки. Самое высокое, открытое место этого берега, возле старого монастыря — теперь там МТС — и бывшего помещичьего дома — теперь там школа, — называлось Беседой. Отсюда открывались широченные просторы — заливные луга, далекие леса и перелески. Здесь хотелось сидеть, смотреть и неторопливо беседовать.

Под Беседой, из ее крутых склонов, из земных глубин, торчала большая, седая от лишайников каменная глыба, похожая на зуб, а из-под нее бил холодный, гремучий родник, вечным говором своим заполнявший тихие летние вечера. Очевидно, из-за него первые поселенцы здешних мест и назвали свое село Гремячевым.

Борис и раньше любил Беседу, — здесь он играл с соседскими ребятишками: забирались на вершину каменного зуба и бросали с него камни, сбегали вниз и снова наперегонки взбегали вверх по крутым склонам обрыва. В этот приезд, в этот первый вечер, он почему-то с особенной силой почувствовал широту открывающихся перед ним просторов, всю их необъятность, красоту, глубокую их задушевность.

Цвели за рекой луга, синели леса, и ветер, прилетавший оттуда, приносил чудесные запахи. Небо — спокойное, чистое, без единого облачка — опрокинулось над всем этим простором, как большая голубая чаша, и только на западе, куда уже склонилось солнце, оно загоралось легким золотисто-розоватым светом.

Хотелось сидеть и думать.

Вспоминалась школа. Первый раз на отдыхе, в каникулы, Борису вспоминалась школа. Обычно как было? Кончил — из головы вон! А теперь вспомнилась!..

И прежде всего всплыл в памяти последний разговор с директором.

«Труд и воля!.. Воля… Есть у меня воля или нет?»

Борису хотелось основательно в этом разобраться, но он скоро убедился, что это совсем не так просто сделать. С одной стороны, вспоминались поступки, в которых никак нельзя было не видеть проявления его воли и настойчивости, и, откровенно говоря, где-то глубоко внутри себя он был уверен, что воля у него есть, и ему никак не хотелось в этом разуверяться. Но, с другой стороны, разве не было случаев, которые говорили о совершенно обратном? Какие?.. Да разные! Сколько угодно! И если тоже говорить чистосердечно, Борис никак не решался назвать себя ни настойчивым, ни волевым человеком — таким, как Рубин, или, например, Игорь Воронов.

Нет! Нужно многое и многое менять в себе!

Так текли, еще не оторвавшиеся от школы, мысли Бориса, и, задумавшись, он едва не прозевал, как село солнце, — вот уж только один его маленький краешек искоркой светился за дальним лесом!. Потом исчезла и искорка, но небо долго еще продолжало гореть яркими, холодными закатными красками, отражаясь в зеркальной глади реки.

Неподалеку прошли две девочки, босиком, в легеньких ситцевых платьицах. Не замечая сидевшего на траве Бориса, они говорили о какой-то смородине, которая плохо приживается, о мульчировании, о корневой системе. Одна из них говорила горячо, размахивая руками, другая, наоборот, делала редкие, короткие замечания, на которые ее подруга отвечала новым потоком слов. Говорливая была Любашка, дочь Максима Петровича, а другая, Ира Векшина, жила от них дома через два. Борис не обратил на них внимания, не окликнул и остался сидеть на своем месте, продолжая смотреть вдаль.

— Что, брат? Смотришь? — раздалось вдруг за спиной у Бориса.

Он оглянулся и увидел дядю Максима, возвращающегося с работы.

— Смотрю! — ответил Борис.

— Наши места знаменитые! — сказал дядя Максим, присаживаясь рядом и тоже устремляя взор в раскинувшиеся перед ним дали. — А погоди-ка, приедешь вот, через год-два, тут вместо лугов вода будет.

— Вода? — переспросил Борис. — Почему вода?

— А как же?.. Видишь, вон огоньки загораются? Станцию начинают строить. Да тут, если запрудить… тут синь-море получится!

Борис посмотрел налево, куда указал дядя Максим. За излучиной реки он разглядел цепочку электрических огней, еле видимых в ранних сумерках.

— Наш Волго-Дон! — сказал дядя Максим.

— Почему Волго-Дон?

— Так женщины наши прозвали, колхозницы.

Они посидели еще, побеседовали и пошли ужинать.

А на другой день началась обычная летняя жизнь. Быстро подобралась компания, и Борис с ребятами исчезал из дому на целые дни. Они глушили лягушек в болоте, ловили рыбу, купались, играли в футбол, ходили на стройку электростанции, сами строили запруду на ручье под Беседой и, смастерив маленькие водяные колеса, заставляли их вертеться под напором воды, — одним словом, занимались тысячами ребячьих дел, которые потом никак невозможно было ни вспомнить, ни перечислить. Принимал Борис участие и в колхозных работах — учился косить, убирал сено, ездил в ночное. Но раз появившаяся мысль не забывалась. Она неожиданно вспыхивала то нынче, то завтра, то по одному поводу, то по другому: «Есть ли у меня воля?»

Вот во время купанья ребята решили плыть на тот берег. Река широкая, и на тот берег Борис еще не плавал. Но как отстать и как одному сидеть здесь, на этом берегу, когда вся ватага друзей уже пустилась вплавь?

Борис тоже поплыл. Вода прохладными струями омывала его тело, впереди и сбоку виднелись мокрые головы, загорелые плечи, руки, и трудно было сказать, отчего пробежал перед глазами капризный бурунчик — от быстрого течения или от движения ребячьих тел.

Реку Борис переплыл, но устал. Когда он подплывал, на берегу, в кустах, уже сидели голые ребята и подсмеивались над теми, кто еще барахтался в воде. Течением Бориса отнесло немного ниже этой группы ребят, но он, выйдя на берег, перебежал к ней и тоже уселся в кустах, поджидая отставших.

Пока все подтянулись, первые, более сильные, уже передохнули и начали собираться в обратный путь. Борис не прочь был бы еще посидеть и отдохнуть, но как можно опять отстать от ребят? Он вскочил и в числе первых бросился в воду. До середины реки плыл уверенно, саженками, отфыркиваясь и встряхивая головой. Но потом он почувствовал, что начинает уставать. Тяжелее стало дышать, и руки уже на так легко было выбрасывать из воды. Борис перешел на простой детский стиль — поплыл, как ребята говорили, «по-собачьи», — так было спокойнее. Но быстрота движения уменьшилась, и Борис видел, что его относит течением от остальных ребят. Он хотел попробовать лечь на спину и отдохнуть, но на спине он плавал плохо и боялся, что вместо отдыха еще больше устанет.

И тогда Борису вдруг представилась глубина реки. Это получилось невольно, само собой, но он очень ярко представил себе толщу воды, которая была под ним и которая с ощутимой теперь силой все больше и больше тянула его в сторону.

У Бориса захолонуло сердце, и ему стало страшно. Но потом откуда-то изнутри в нем поднялось другое чувство, словно сильная и упругая волна.

«Спокойно, Борис Федорович! Не волнуйтесь!» — сказал он себе.

Упругая волна дошла до сердца — и сердце успокоилось, стало биться уверенней.

«Прежде всего — дыхание. Регулировать дыхание!» — вспомнил Борис многократные напоминания Александра Михайловича, преподавателя физкультуры.

Борис стал следить за дыханием, старался дышать глубже, ровнее и не думать о глубине. Он плыл теперь один, в стороне от остальных ребят. Большинство из них уже сидели на берегу и что-то кричали и махали ему руками. Но он ничего не слышал и слышать сейчас не хотел. Он знал, что все зависит от него, от его выдержки, от того, как он будет владеть собой. Собрав все свои силы, он плыл и плыл, наметив себе куст, к которому должен пристать.

Когда Борис вышел на берег, к нему уже бежали ребята.

— Ты что?

— А что? Ничего!.. Все в порядке, — стараясь ничем не выдать пережитое им, ответил Борис.

— А мы уж было испугались!

— Надо бы! — пренебрежительно усмехнулся Борис.

А еще через день к Ольге Климовне прибежала Ира Векшина.

— Тетя Оля! Ваш Борька на зубу повис!

— На каком на зубу? — всполошилась Ольга Климовна.

— Ну, на зубу! На камне!

Ольга Климовна побежала к каменной глыбе, торчащей узкой высокой стеной над гремучим источником, и увидела картину, от которой у нее замерло сердце.

На самой середине зуба голубела знакомая майка, а сам Борис, уцепившись руками за невидимый снизу выступ скалы, казалось, висел на почти отвесной ее стене.

— Борька! — крикнула Ольга Климовна.

— Тихо, Климовна! Не кричи! — остановил ее оказавшийся тут же дядя Максим. — Испугаешь!..