Вениамин Богуславский - Этьенн Бонно де Кондильяк

• Название: Этьенн Бонно де Кондильяк
• Автор: Вениамин Богуславский
• Издательство: Мысль
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1984

Книга посвящена жизни и творчеству видного французского философа-просветителя Э. Б. де Кондильяка, представителя ранней, деистической формы французского материализма. Сенсуализм Кондильяка и его борьба против идеалистической метафизики XVII в. оказали непосредственное влияние на развитие французского материализма.

Для широкого круга.

---

Как и другие метафизически мыслящие философы, Кондильяк недооценивает того факта, что развитие знаний постоянно передвигает эту границу: каждый новый успех науки включает в область изученного и понятого то, что раньше находилось в области неведомого. Граница между обеими областями оказывается не абсолютной, а относительной. Фиксируя внимание на невозможности достижения исчерпывающего познания связей какого-нибудь предмета, Кондильяк заключает, что в любом объекте помимо различных его сторон, черт и связей есть нечто принципиально недоступное познанию человека.

Этот вопрос, оказавшийся крайне трудным для Кондильяка (как и для ряда других философов-просветителей), получает свое разрешение в марксистской теории познания. Никакой опыт не говорит о том, что в изучаемых нами объектах есть нечто сверх присущих им сторон, отношений, связей или что в них есть принципиально непознаваемые стороны и связи. Как свидетельствует опыт, исчерпывающему познанию объекта препятствует то, что он обладает бесконечным количеством сторон и связей, изучение которых, как бы далеко оно ни продвинулось, никогда не является завершенным.

Явления какого-либо объекта — это различные его стороны, черты. Все они связаны между собой, а сам объект связан с другими объектами. Эти связи налагают определенную печать на все стороны предмета. Благодаря образующим его сторонам и связям он представляет собой именно этот, а не иной какой-нибудь объект. Главные среди этих связей, играющие основную роль, называют сущностью предметов. Главные связи так или иначе проявляются во всех сторонах предмета, связями которых они являются и вне которых не существуют. Ведь в этих связях непосредственно или опосредованно всегда участвует каждая сторона объекта. Таким образом, как бы различны, даже противоположны ни были явления и сущность, они не существуют друг без друга, они пребывают в одном и том же объекте, образуя органическое единство. Всякое явление существенно, т. е. в той или иной мере выражает сущность объекта. Сущность является, т. е. находит свое выражение в явлениях, которые обязательно несут на себе печать связей, в которых они участвуют (независимо от того, заметили мы эти связи, или же их удастся заметить лишь нашим отдаленным потомкам). Можно, конечно, предположить, что есть какие-то сущности (связи), природа которых такова, что они никак и ни в чем никогда не смогут проявиться. Но такое предположение, отвергающее любую возможность даже косвенной опытной проверки, предположение, в пользу которого нельзя привести никаких опытных данных, не может считаться даже гипотезой.

Такова диалектика явления и сущности, в силу которой познание даже самых незначительных, поверхностных явлений содержит в себе в какой-то степени знание сущности, хотя бы крупицу этого знания. Значит, знание того, как вещь выступает перед нами, содержит какую-то часть знания о том, чем она является в действительности.

Следует также иметь в виду, что в силу бесконечной сложности любого объекта связь, главная на одном уровне этого объекта, не является главной на другом, более глубоком его уровне и процесс познания представляет собой следующие друг за другом переходы от сущности первого порядка к сущности второго, третьего и т. д. порядков. Ни на одном из этапов этого процесса наше знание не является исчерпывающим. Ни на одном из этапов мы не познаем «самую первую сущность».

Кондильяк очень близок к такому пониманию проблемы, когда пишет, что нам вполне доступно познание свойства вещи, которое есть причина всех других свойств и которое можно рассматривать как сущность по отношению к другим качествам. Но эту сущность философ называет «вторичной», потому что даже тогда, когда она станет нам известна, «некоторых отношений мы не сможем указать и среди них будут даже такие, которых мы не сможем открыть» (16, 3, 24). Кондильяк видит «вторичность» этой доступной нам сущности, по-видимому, и в том, что она не дает исчерпывающего знания о вещи, и в том, что сама она может корениться в более глубокой сущности; химики, пишет он, не правы, полагая, что им удалось узнать первые элементы вещей, ведь вовсе не доказано, что сами эти элементы не представляют собой сложных образований (см. 16, 2, 157). Самой «первой сущности», зная которую «мы можем с точностью доказать все отношения», другими словами, сущности, постижение которой даст исчерпывающее знание о вещи, нам достичь невозможно.

Провал предсказаний скептиков, утверждавших принципиальную непознаваемость того, что позднее было успешно познано, считает Кондильяк, дает все основания считать, что и в дальнейшем науке удастся успешно разрешить познавательные проблемы, представляющиеся ныне неразрешимыми, и проникнуть в области, которые теперь кажутся недоступными. Философ не сомневается в том, что различные стороны объектов и присущие им связи доступны нашему познанию, что знания о тех и о других могут безгранично расширяться и углубляться. Но, исходя из представления, что между явлением и сущностью, между тем, как мы видим вещь, и тем, какова она сама по себе, непроходимая пропасть, что эти противоположности не могут содержаться в одном и том же объекте, он заключает, что и наше знание не может содержать в себе обе эти противоположности. Раз то, что мы знаем, — это вещи, как они выступают перед нами, значит, здесь нет знания действительной природы вещей; раз то, что нам известно, — это знание явлений, значит, у нас нет знания сущности. Правда, этого метафизического взгляда на познание Кондильяк придерживается весьма непоследовательно.

Сомнения в том, что наши знания содержат информацию относительно объективной природы вещей, продиктованы Кондильяку также следующими соображениями. Уже в первом своем труде Кондильяк, исходя, как и Локк, из того, что в реальной действительности существует лишь единичное, отдельное, писал, что роды и виды, в которые мы объединяем вещи, — это классы, создаваемые нами для нашего удобства: «Невозможно было придумать названия для каждого отдельного предмета; стало быть, с давних пор необходимо было иметь общие термины» (16, 1, 237). Идеям индивидов, имеющимся в нашем уме, соответствуют реально существующие вещи, а общим идеям видов и родов ничего вне нашего сознания не соответствует. «Ограниченность нашего ума — вот что делает общие идеи столь необходимыми» (там же, 161). Они представляют собой лишь слова, наименования придуманных нами, но фактически вовсе не существующих классов.

В «Трактате об ощущениях» говорится, что «в основе деления вещей на различные виды лежит несовершенство нашего способа видеть. Следовательно, оно не коренится в природе вещей…» (16, 2, 353). Числовые понятия, говорится в «Языке исчислений», представляют собой лишь слова, имена созданных нами, но вовсе не существующих в действительности классов: «…на том же основании, что в мире нет ничего, что было бы родом или видом, нет и ничего, что было бы двумя, тремя, четырьмя, одним словом, числом… числа существуют лишь в названиях, которые мы создали для нашего употребления» (16, 3, 295). Мир реально существующих вещей, читаем мы в «Логике», состоит только из индивидов. Поэтому первые идеи, возникающие у нас под воздействием вещей на наши органы чувств, — идеи индивидуальных предметов. Называть особым словом каждый предмет для памяти утомительно, идеи в нашем уме перемешиваются. Чтобы избежать этого, мы, столкнувшись с новым предметом, называем его тем же словом, каким первоначально назвали индивид, чем-то на него похожий, а распространяя это имя на другие сходные индивиды, мы тем самым создаем классы, роды и виды. Но «общие названия, собственно, не являются названиями какой-нибудь существующей вещи; они выражают только намерения ума…» (там же, 202–203). В идеях индивидов (Петра, Павла и других) мы выделяем ту часть этих идей, которая встречается в каждой из них (человек). Обособляя эту часть индивидуальных идей, мы даем ей особое имя («человек вообще»). Это имя и есть общая или абстрактная (т. е. обособленная) идея. Идея индивида есть знание о существующем вне ума индивидуальном предмете. Общая же, или абстрактная, идея не есть знание об объективной реальности, потому что вне нашего ума, в самой действительности части индивидов вовсе не существуют вне этих индивидов, отдельно от них.

Между тем в работах Кондильяка обстоятельно и убедительно показывается, что, не обладая абстрактными общими идеями, мы не знали бы родов и видов, а без них мы вообще «не могли бы ни о чем рассуждать» (там же, 244). Тезис, гласящий, что общие понятия созданы лишь для нашего удобства и вовсе не сообщают нам о природе вещей самих по себе, тем самым распространяется на все или почти все наши знания. Получается, что философ отказывает нашему познанию в способности давать нам знания об объективной реальности. Всюду, где Кондильяк выступает как номиналист, на его высказываниях лежит печать агностицизма.