Александр Житинский - Flashmob! Государь всея Сети

• Название: Flashmob! Государь всея Сети
• Автор: Александр Житинский
• Жанр: Русское современное

В новом романе Александра Житинского реальные события переплетены с виртуальными, происходящими в сети интернет, и с чудесами, происходящими в реальности.

Дон – физик, доктор наук, регистрируется на досуге в «Живом Журнале» и начинает экспериментировать с информационным пространством. Стихийно создав он-лайн акцию, он понимает, какой инструмент влияния попал в его руки. Постепенно начинают происходить странные флэш-мобы, сотрясающие не только интернет, где они зарождаются, но и порядок в стране.

---

– Из кого?

– Из богатеев.

– Я? Из богатеев? Смеёшься. У меня зарплата последняя пять тысяч двести, Гена. Рублей, не долларов. И квартира однокомнатная. И шиш в кармане. Из богатеев… – я обиделся.

– Ну, сын же… – Гена смутился.

– Сын сыном, а я сам по себе. Ты тоже вот у адмирала в прислуге.

Он помрачнел, налил себе и выпил.

И тут его прорвало.

– Адмирал человеком был! Я у него матросом начинал на подлодке, когда он ещё кап-два был! Потом в морской пехоте. А сейчас… Все хапают, и он хапает. И эти все! А мы… мы шарики пускаем…

Он был уже пьян. Я быстро ретировался, оставив ему недопитую бутылку.

donnickoff

16 июня 20… года

Но сегодня Гена пришел сам. С ответным визитом. Принес поллитра. Уселись мы на веранде и начали «за жизнь» толковать.

Разговор был долгим, а время сейчас позднее. Поэтому здесь даю резюме.

А резюме типичное. Геннадий Петрович Блинов, русский мужик сорока лет, оказался невостребованым новым временем, а точнее, не поспевшим к дележу пирога или к месту у кормушки. Пока он с автоматом в руках выполнял контртеррористические директивы, те, кто эти директивы давал, регистрировали предприятия, основывали банки, приватизировали всё, что можно и нельзя, и строили особняки.

Их тоже убивали, но реже, и за совсем другие дела и другие деньги.

Геннадий после флота, откуда он демобилизовался в начале девяностых, пошел в спецназ и прошел обе чеченские войны. Когда же уволился и оттуда, с его опытом и умением смог устроиться лишь охранником. И сейчас здоровый мужик в самом расцвете сил сидел на даче, попивал чай и водку, посматривал телевизор и размышлял о своей судьбе.

Другие бы за благо почли такую синекуру. Бывший командир, ныне адмирал, занимавший высокую должность в Генштабе, вынул его из магазина Gucci на Тверской, где Блинов стоял при входе, и поселил на своей даче. Там Геннадий, кроме охраны, выполнял роль садовника. Но все равно томился.

Томился он не отсутствием денег, ему вполне хватало, а отсутствием дела и наблюдаемой несправедливостью жизнеустройства.

– Ну, скажи, Петрович, зачем этим хмырям трехметровый забор и мраморный бассейн на участке? – он ткнул в сторону самого дорогого особняка – трехэтажного, из красного кирпича, с огромным участком в три гектара, огороженным высоким забором тоже из кипича. И это при том, что весь поселок был обнесен колючей проволокой и охранялся ментами.

Строительство внутри мраморного бассейна снаружи не просматривалось, но было хорошо известно со слов ментов, да и машины с материалом приходили в поселок регулярно, так же регулярно привозили и увозили на автобусе рабочих-гастарбайтеров.

– Красиво жить не запретишь, – сказал я.

– Почему это не запретишь? Всё можно запретить. И красиво жить тоже. Я бы запретил.

– Почему?

– Потому что нельзя на золоте жрать, когда народ голодает!

– Ну прямо и голодает…

– Я тебе матушкины письма покажу. Она с Вологодской области пишет. Пенсионеры голодают, если дети им не подсобляют. Я матери каждый месяц высылаю, а иначе и она бы побиралась… Ты в Москве не видел разве? У каждого бака мусорного по двое, по трое… Когда такое было? А рядом мрамор и стекло, роллс-ройсы и мерседесы, говном этим сраным набитые! Новыми русскими, бля! Не русские они, Данилыч. Кто угодно, но не русские!

– Да в том-то и дело, что тоже русские… – вздохнул я.

– Значит, не советские!

– Вот что не советские, это точно.

Представление о справедливости у Гены вполне советское – это чтобы всем было примерно поровну благ. И самое интересное, что я с этим представлением в целом согласен.

Тот, кто лучше и успешнее работает, должен иметь больше, но совсем не в сто раз, потому что ни один из органов его тела не потребляет в сто раз больше материальной и духовной энергии, чем у других. С материальной понятно и так, желудков, как у кашалота, у людей не бывает. С духовной несколько сложнее, там различие может быть и на порядок.

Справедливость по-советски заключалась не в том, чтобы «всё взять и поделить», как сказано у Булгакова, а в том, чтобы тунеядцы не получали больше тружеников. Посему такая неприязнь была к партийным работникам – их считали тунеядцами, иногда необоснованно, ибо более собачьей работы, чем у штатных инструкторов и всякого рода вторых и третьих секретарей, не было. Надо было врать всем – вышестоящим, нижестоящим и самому себе.

Поэтому и представление о переменах в обществе, неосознанные и осознанные общественные мечтания, связывались вовсе не со свободами – напрасно так думают либералы. Свободы были необходимы весьма тонкой прослойке интеллигенции. А народ вполне устраивала справедливость, которую мудрый царь мог дать и без свяких свобод.

Но дали свободу, а она породила такую несправедливость, о которой не слыхивали при Советах.

И не надо меня спрашивать, что и как надо было сделать. Я не знаю. Но не то, что сделали.

– Нас много таких, Данилыч, – сказал Блинов. – И мы ждем команды. Если этот Центр – не фуфло, он команду даст. Народ готов.

– Какую команду? Призывать к оружию?

– Зачем? В армии и в милиции тоже люди. И проблем у них не меньше. Если захотеть, эти вылетят из особняков без единого выстрела, – он мотнул головой в сторону коттеджей.

– У них прикормленная и вооружённая охрана, которой есть, что терять. Кровь будет, – сказал я.

– А хоть бы и кровь. Я что – крови не видел?

donnickoff

20 июня 20… года

Одно к одному.

Сегодня приезжала Анжела со своим приятелем Антоном. Тем самым, что привозил ее зимой на «девятке».

Меня припирают к стенке.

Анжела сразу всем видом показала, что прошлые отношения отодвинуты и забыты. Она выполняет для меня большую работу бесплатно и хотела бы рассчитывать на некоторое вознаграждение в виде помощи умирающей организации «Звонница».

– Все наши вошли в Систему, – сказала она. – Все они вассалы в моей пирамиде. С третьего по шестой уровень.

Она так и сказала «в моей пирамиде».

– Спасибо, это очень хорошо, – сказал я.

– Что хорошего? Они спрашивают, что делать? Флешмобы так флешмобы, но какие-то осмысленные. Результативные… Антон, скажи!

Молодой человек по имени Антон рассказал, что Фельдман затеял выставку «Россия как она есть», на которой собрал всю доступную мерзость: концептуалистов, любителей перформанса, экскрементщиков и гомосексуалистов. Шум вокруг большой, стригут купоны, а общественность не реагирует.

– А как она должна реагировать? – спросил я.

– Ну не знаю. Вы же затевали Систему и планировали акции, как мне объяснила Анжела.

– Вообще-то, я просил её об этом не распространяться, – я взглянул на неё строго. – И я же объявил о том, что не преследую идеологических целей…

– Антону можно доверять, – вставила Анжела.

– Ну, это ваши проблемы, – сказал он. – А мы хотели бы в обмен на поддержку ваших акций и чего-то для себя.

Они уехали, забрав, наконец, гранатомёт, к моему облегчению. Собственно, за ним они и приезжали. Интересно, где и когда он выстрелит?

donnickoff

21 июня 20… года

Меня охватывает странное чувство вины, когда я думаю о том, что с нами происходит. Этого чувства не было раньше. Виновные в делах прошлых времён были другие. Может быть, партия и Ленин со Сталиным, может быть те, кто кричали «ура!» или же те, кто по ночам ездил за ними на черных «воронках».

Я не был к этому причастен и даже жгучий стыд за страну, который я испытал юношей в августе 1968 года, когда наши танки вошли в Прагу, не был чувством вины. Это сделали они. И мне было стыдно за них.

А сейчас я чувствую именно вину, будто все обманутые надежды, все попранные идеалы, вся погубленная романтика равенства и братства народов рухнули именно при моем попустительстве. Поэтому так мерзко мне бывает сидеть перед горящим камином, попивать виски со льдом и смотреть по телевизору очередную программу журналистских расследований или криминальные хроники.

Очень много язв открылось кругом, и все они кровоточат и гноятся.

Я виновен не в том, что устроил эти порядки, и даже не в том, что им попустительствовал. Виновен я в том, что верил в возможность установления справедливости на этом пути. Когда шел на Пресню в августе 1991 года, когда голосовал за реформы Гайдара, когда участвовал в диспутах, утверждая, что конкуренция благотворна в науке.

Власть партии заменили властью денег, считая, что деньги являются единственным мерилом успеха, способностей и, в конечном итоге, устанавливают справедливое распределение благ. И это несмотря на то, что многие годы нас пугали страшным миром капитализма, где всё можно купить и продать. Эти страшилки казались столь же фальшивыми, сколь и знаменитое утверждение о том, что нынешнее поколение советских людей будет жить прикоммунизме.

А напрасно. Этот идеологический гвоздь как раз был сделан из стали, а не из говна. На деле вышло ещё страшней, чем в мире чистогана: народ не был подготовлен, люди уже давно забыли, что такое деньги, ибо в СССР денег не было, как и секса. Те жалкие бумажки, которые население ежемесячно получало, чтобы прокормить себя до получения следующей порции, не были деньгами, а лишь обезличенными талонами на продукты. Впрочем, к ним нередко добавляли именные талоны на мясо, муку или хлеб.