Златослава Каменкович - Опасное молчание

• Название: Опасное молчание
• Автор: Златослава Каменкович
• Издательство: Камнеяр
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1966

Вторая книга дилогии «Человек, которого люблю…». В книге читатель найдет дальнейшее продолжение судеб персонажей, знакомых по «Тайне Высокого Замка», а также встретится с новыми интересными событиями и людьми — нашими современниками.

---

Примеряя в кабине пальто, Петро невольно подслушал такой разговор:

— Захочешь, к примеру, день рождения отпраздновать. Позвонишь по телефону, а тебе и ужин и цветы, даже мебель напрокат привезут.

— Мечтатель, — довольно скептически отвечает женский голос.

— Нет, Катя, все это скоро будет, поверь мне.

— Ах, боже мой, ты только взгляни, Володя, такой чудесный материал сгубили! Ты в этом пальто какой-то горбатый.

— Не сочиняй, Катюша.

— Это ты сочинитель-мечтатель, а не я. Продавец, дайте нам другое. В этом пальто мой муж выглядит горбатым. И кривые плечи!

То ли Катюша из соседней кабинки выдумывала — «горбатый» и «кривые плечи», то ли Петру повезло, но пальто он купил отменное.

— Тепло? — широко улыбался Северов.

— Как в бане!

— Теперь мы с тобой наперекор всем ветрам и снегам сможем прогуляться вдоль Дворцовой набережной, а для большей романтики — по скованной льдом Неве подобраться к Петропавловской крепости. Я уверен, за церковной оградой мы разыщем могилу Однорукого коменданта.

— Когда было последнее письмо от Олега?

— Вчера.

— Что пишет?

— Рад, что мы приедем. Пишет, что в нашей дружбе черпает силы. Работает на шахте. Если норму выполняет на сто пятьдесят один процент, один день засчитывается за три. По его подсчетам, в сентябре пятьдесят второго года кончится срок его заключения.

— Когда он будет на свободе, нам легче будет добиваться его реабилитации, — отозвался Петро.

Молодые люди проходили по горбатому мостику над Зимней канавкой, и Петро невольно остановился. Две, три, может быть, пять минут как зачарованный смотрел он на Летний сад, мысленно представлял себе в одной из аллей юного Тараса Шевченко…

— Завтра с утра начнем путешествовать по городу, — взял Петра под руку Северов. — А сейчас поспешим, нас ждут к обеду.

И пока Северов с гостем сейчас добираются на Выборгскую сторону, в квартире Федора Остапяка, где Северов снимал одну комнату, неожиданно разыгрывается такая семейная «драма».

Федор вошел в ванную комнату, где Ольга торопливо дополаскивала белье.

— Жена, а почему и в воскресенье открыта прачечная? — голос мужа со смешинкой, но брови нахмурены.

— А мы без выходных, — Ольга разогнула плечи и краешком передника вытерла пот со лба и подбородка.

Высокий, плечистый, Федор засучивает рукава:

— Пойди переоденься, я все сделаю сам.

— И я… Я тоже хочу помогать, — подбегая, заявляет Егорка. — И на чердак с папой пойду развешивать. Да, мама?

— Нет, нет, — говорит Ольга, — лучше стишок поучи, который в школе задали.

Егорка взмахнул ресницами и сказал:

— Уже выучил.

— Тогда с сестричкой поиграй.

— Очень надо… — Егорка обиженно насупил густые, черные, как у отца, брови. — Людка с куклами возится.

— Ох, сынок, а ты не забыл дать Сереженьке попить водички из бутылочки? — забеспокоилась мать.

— Не забыл. Мамочка, можно, я тоже буду выкручивать белье?

Ольга тверда как алмаз:

— Нет.

Упрямо сжав губы, Егорка не уходит. Он не сводит глаз с больших, сильных рук отца, которые без труда отжимают воду разом с двух простыней.

Но мама почему-то вскрикивает:

— Осторожнее, Федя, не порви! Такая силища…

Отец усмехается и вдруг говорит:

— Чего-то мне припомнилось, как я едва не утонул.

— А кто тебя спас? — голос Егорки сдавлен волнением. — Кто, папа?

— Кто же еще? Все она, родная…

— Бабушка?

— Конечно. Тогда моя мать батрачила на панском фольварке. Бывало, плетется нас четверо, один другого меньше, за мамкину юбку держимся. А она, бедняжка, идет и шатается под тяжелым коромыслом. В этот раз мама несла большущие корзины, набитые доверху панским бельем. И вот она белье в реке полощет, а мы около нее крутимся. Засмотрелся я на рыбок, голова закружилась, и — бултых в воду!

— Там… было очень глубоко? — большие глаза Егорки полны ужаса.

— Не так глубоко, но течение меня сразу понесло, а близко громадные камни…

— Будет, Федя, ребенка пугать, — укоризненно глянула на мужа Ольга.

— Он у нас не из пугливых, — весело подмигнул заметно побледневшему Егорке отец. — Верно?

— А все-таки, папа, страшно… — чистосердечно признался мальчик.

— Хорошо, что мама не растерялась, бросилась в воду, поплыла, вытащила меня, — заканчивает Федор.

Должно быть, с образом матери у Егоркиного отца связаны самые светлые воспоминания детства. И хотя Егорка никогда не видел свою бабушку даже на фотокарточке, со слов отца знает, что у него, Егорки, «точь-в-точь такие же голубые, ну… чисто весеннее небо, глаза, как у бабушки Орыси!»

Федор смеется, вылавливая из ванны что-то пестренькое.

— Оля, так это же платьице…

— Да, да, — подтверждает жена, — это оно, новое.

— Ну и ну! — пожимает плечами Федор. — И уже стирать?

— Еще счастье, что все так обошлось, — вздохнула Ольга. — А то ведь могла и простудиться и даже разбиться насмерть.

— Что случилось? — не на шутку встревожился отец.

— И смех, и слезы, — улыбка жены сразу успокаивает Федора. — Надела я утром Людочке новое платье да, не подумав, сказала: «Оно у тебя с крылышками, как у бабочки. Летать можно». И не заметила даже, как она, раздетая, выбежала во двор. Слышу ее голосок: «Девочки, девочки, а у меня есть крылышки! Я теперь могу летать, как бабочка!» Мне бы выглянуть, да тут заплакал Сережка. Я — в спальню. Присела на диван, кормлю ребенка. Уснул. И только успела положить маленького в кроватку, слышу — со двора крик, плач! «Людка!» — мелькнуло в уме. Бежит ко мне наша дочка и горько всхлипывает: забралась на ограду и прыгнула в грязный сугроб. Даже волосы в снегу.

Егорка, молча слушавший эту историю, по-своему делает вывод:

— Вот глупая! Человеку уже пять, а она… Взмахнула руками и… полетела!

— Могла бы покалечиться, — с ужасом прошептала мать.

— Тебе за день тут хватает работы и тревог с нашим чадом, — посочувствовал Федор.

— Да, сложа руки не сижу и минутки, — призналась жена.

В передней раздался звонок.

— Они, — прикрывая дверь в ванную, прислушивалась Ольга. — Видно, Игорь Викторович свой ключ позабыл взять с собой. Отвори, сынок.

Егорка со всех ног кинулся к двери.

— Кто?

— Посылка вам.

Егорка впустил незнакомого человека, который держал о руках большой фанерный ящик с сургучными печатями.

— Так вы не почтальон? Вы летчик? Да, дядя? — разглядывая человека с ящиком, засуетился Егорка. — Это вы принесли нам?

— Посылка на имя Остапяк Ольги Егоровны.

— Это я, — вытирая руки о фартук, подошла Ольга.

— Попрошу ваш паспорт.

— Ой, да вы проходите, пожалуйста, в комнату. Я сейчас принесу паспорт.

Ольга поспешила в другую комнату.

Вошел Федор. Поздоровался.

— Я вас сразу узнал, — почтительно сказал человек с посылкой. — Вы Федор Остапяк.

— Так точно, — по-военному отозвался Егоркин отец. — Только…

— Да нет, мы с вами раньше не встречались. Просто видел в сегодняшней газете ваш портрет. Вы ведь токарь-новатор?

— Токарь, — с достоинством сказал Федор. Потом извинился и ушел в ванную.

Посылка была с Украины, от дедушки, отца Егоркиной мамы. Он прислал яблоки с той самой яблоньки, которую посадил в день рождения внука Егорки.

Когда за человеком с аэродрома закрылась дверь, Ольга поспешила в ванную, но Федора там уже не было. Он понес два таза с бельем на чердак. И она пошла переодеваться.

Оставшись один, Егорка раскрыл темно-зеленую книжечку и вслух прочитал: «Пас-по-орт».

Из-за маленькой круглой печати на Егорку смотрела чуть испуганная, худенькая девушка, не совсем похожая на его маму. У Егоркиной мамы глаза синие-синие, а тут они черные… У мамы волосы золотые, как солнце, а тут они черные… И все-таки это была мама, потому что Егорка ее сразу узнал. Да и вот, пожалуйста, написано: «Остапяк Ольга Егоровна».

Все слова, которые были написаны в паспорте, Егорке были понятны, пока мальчик не наткнулся на слово, которое его точно огнем опалило.

— Иждивенка… — дрогнуло от обиды сердце Егорки.

Именно так называет сосед с третьего этажа свою жену, когда ссорится с ней. Кричит: «Самообман, ты только моя тень! Иждивенка! Иждивенка!!!»

Вернулся Федор и тоже поспешил надеть праздничный костюм.

— Папа, — шепотом, чтобы никто не услышал, обратился Егорка к вошедшему в комнату отцу: — «Иждивенка» это — что? Ругательство?

— Ну… иждивенцы — люди, которые нигде не работают. Зачем тебе это?

— …Как наша соседка Жанна Ивановна? — подсказал Егорка.

— Жанна Ивановна просто спекулянтка! — ответил отец.

Спекулянтка… Это слово тоже нехорошее. Вчера на улице одна женщина кричала на толстую тетку: «Ты зачем столько муки накупила? Я тебя выведу на чистую воду, спекулянтка!»