Георг Борн - Гулливер у арийцев

• Название: Гулливер у арийцев
• Автор: Георг Борн
• Издательство: Salamandra P.V.V.
• Жанр: Русская классическая проза
• Год: 2013

Книга включает лучшие фантастическо-приключенческие повести видного советского дипломата и одаренного писателя Д. Г. Штерна (1900–1937), публиковавшегося под псевдонимом «Георг Борн».

В повести «Гулливер у арийцев» историк XXV в. попадает на остров, населенный одичавшими потомками 800 отборных нацистов, спасшихся некогда из фашистской Германии. Это пещерное общество исповедует «истинно арийские» идеалы…

Герой повести «Единственный и гестапо», отъявленный проходимец, развратник и беспринципный авантюрист, затевает рискованную игру с гестапо. Циничные журналистские махинации, тайные операции и коррупция в среде спецслужб, убийства и похищения политических врагов-эмигрантов разоблачаются здесь чуть ли не с профессиональным знанием дела.

Блестящие антифашистские повести «Георга Борна» десятилетия оставались недоступны читателю. В 1937 г. автор был арестован и расстрелян как… германский шпион. Не помогла и посмертная реабилитация — параллели были слишком очевидны, да и сейчас повести эти звучат достаточно актуально.

Оглавление:

Гулливер у арийцев

Единственный и гестапо

Примечания

Об авторе

---

Георг Борн Гулливер у арийцев

Повести

Гулливер у арийцев

После одиннадцати месяцев отсутствия, насыщенных самыми разнообразными приключениями, я, профессор Эдинбургского университета Гулливер, вновь оказался в кругу своих товарищей, заставивших меня подробно рассказать все пережитое и виденное мною в стране арийцев. Мой рассказ был, конечно, сфотографирован, и мне почти не пришлось его отшлифовывать.

Мое возвращение привлекло к себе внимание всего мира, и сотни миллионов людей узнали повесть о моих приключениях на острове Арии.

Еще недавно я слушал собственный рассказ и видел на матовом экране идеовизора все образы, запечатлевшиеся в моем мозгу. Я видел себя, видел Угольфа, хитрую физиономию Зигфрида, бессмысленные тупые лица производителей.

* * *

На рассвете 9 числа месяца героев 541 года нашей эры, датирующейся Октябрьской революцией в России, я с пятью другими историками вылетел на стратоплане с лондонского стратодрома в направлении Мельбурна, где на 11 число был созван международный конгресс историков, посвященный великой эпохе войн и революций. Я полулежал в откидном кресле, наслаждаясь спокойствием и тишиной. Через шесть часов мы пролетели над Каиром, — так, по крайней мере, показала красная табличка прибора, соединявшегося с кабиной водителя. Еще несколько часов, — и мы спустимся в Мельбурне.

Я думал о своем докладе, посвященном великой германской революции, и вспоминал сцены, запечатленные на экране нашими лучшими писателями-мыслителями, тщательно изучавшими все документы, сохранившиеся от этой эпохи. Особенно сильное впечатление произвел на меня Риолан, могущественное воображение которого дало нам ряд ярких картин кровавой гражданской войны и победоносной революции. Образы, возникшие в мозгу Риолана, с поразительной четкостью воспроизводились на экране идеовизора. Я вспоминал отвратительные сцены фашистской реакции, существовавшей несколько столетий назад в некоторых странах. Я вновь увидел, как на экране, сцены казни революционеров, толпу обманутых людей, неизвестно куда ведомых бессовестными демагогами. Я живо представил себе преступников и убийц, стоявших в то время у власти в этих странах.

Одновременно с этим у меня в мозгу возникли чудовищные расовые теории, лишь с трудом воспринимаемые мыслительным аппаратом современного человека. Имена авторов этих теорий занесены на самую позорную страницу истории человечества.

Я пытался представить себе, во что превратилась бы Европа, а возможно и весь мир, если бы эти варвары и преступники получили возможность осуществить свои теории и не были своевременно раздавлены революцией.

Я сравнивал нашу прекрасную и светлую жизнь с мрачной кровавой эпохой конца старого мира и невольно с облегчением вздохнул. Все отвратительное, жестокое, грязное исчезло и отошло: в область прошлого. Мне, специально изучавшему историю этой эпохи, многое казалось нереальным, и напоминало порождение чьей-то мрачной кровавой фантазии.

Я нажимаю кнопку — на табличке появляется новая надпись: 90°35′28″ южной широты, 30°14′31″ восточной долготы. Вдруг я чувствую страшный толчок; еще секунда, я лечу в бездонный колодец и теряю сознание.

Я так никогда и не выяснил, что произошло с нашим стратопланом; вероятнее всего, катастрофа была вызвана действием космических лучей на аппарат стратоплана.

Очнувшись, я во всем теле чувствовал ноющую боль, сердце билось неравномерно, с перебоями. Мне казалось, что у меня не хватит сил пошевельнуться. Через несколько минут я попытался коснуться лба, но не мог шевельнуть ни правой, ни левой рукой. Та же история повторилась при попытке приподнять ногу. Сначала мне показалось, что у меня перебиты кости, но потом я сообразил, что я не то связан, не то скован.

С большим трудом я приподнял голову и увидел на своих руках заржавленные металлические кольца, соединенные короткой цепью; я вспомнил, что видел этот предмет в музее великой революции и что он назывался наручниками; ими широко пользовалась полиция во всех странах. Как я позже убедился, мои ноги были закованы в кандалы.

Я решил, что все это является странным сном, и попытался проснуться, но при первом же движении почувствовал острую боль. Все больше приходя в себя, я вспомнил о путешествии и происшедшей со стратопланом катастрофе, но никак не мог уяснить себе, почему я лежу скованный.

В этот момент я услышал шаги и, с трудом повернув голову, увидел человека самой странной и необычайной внешности: это был старик с хитрыми черными глазами, острыми чертами лица, густой бородой и длинными волосами, спускавшимися на плечи и стянутыми металлическим обручем. У него были несколько оттопыренные уши, поражавшие полным отсутствием мочек.

Старик был одет в широкий халат серого цвета, сделанный из грубой ткани. Он был опоясан мечом, на рукоятке которого я увидел какой-то странный знак. Присмотревшись, я увидел тот же знак, но большего размера, висевший у него на груди на цепочке. Вслед за этим я вспомнил, что этот знак назывался свастикой и являлся в свое время эмблемой фашизма; на рукаве старика был пришит сделанный из черной материи череп, а под ним перекрещенные кости. От изумления я не мог оторвать глаз от старика, совершенно фантастического в наше время.

Я вновь подумал, что у меня галлюцинация, но призрак доказал мне свою реальность, сильно ударив меня в бок ногой, обутой в странной формы сандалию.

Совершенно пораженный, я спросил старика по-английски:

— Где я? Кто вы такой?

Старик, судя по выражению лица, замысловато выругался. Мне показалось, однако, что он говорит по-немецки. Я расслышал слова «швайн» и «доннер веттер», произнесенные с каким-то странным акцентом. Тогда я повторил сван вопрос уже по-немецки.

Старик вздрогнул и с изумлением спросил: «Как! Ты говоришь по-арийски? Кто ты такой?»

Я объяснил ему происшедшее со мной, но старик прервал меня и, язвительно усмехнувшись, заметил:

— Ты лгун и мошенник, ты ниоткуда не упал, но приплыл на лодке на берег нашего великого острова. Там лежат остатки твоей лодки, а ты должен знать, что у нас, в стране арийцев, всякому, кто построит лодку, отрубят голову, либо его кровью поят псов Валькирий.

Страна арийцев? Псы Валькирий? Что это за бред? — с изумлением спросил я сам себя.

Старик продолжал что-то говорить, но я ничего уже не понимал. Его слова совершенно не воспринимались моим ослабевшим от падения мозгом.

Через несколько минут, однако, я почувствовал себя несколько лучше и спросил старика, как его зовут. Он ответил — Зигфрид. Вслед за этим он, нагнувшись надо мной, тихо сказал:

— Слушай, чужеземная собака, через два дня состоится великое судилище, на котором будет решена твоя судьба. Тебе, по всей вероятности, отрубят голову, но я попробую тебя спасти. Только ты должен мне во всем повиноваться.

Сказав, это, Зигфрид вынул из мешка какие-то предметы, которых я не мог рассмотреть в полутьме, и спросил меня: «Что это такое?» Я повернул голову и увидел в руках старика мои электрические часы. Я объяснил Зигфриду, что этот прибор служит для точного определения времени.

Он был разочарован и заметил:

— У нас все это проще и лучше. У нас есть двойная тыква: когда песок высыпается из верхней половины в нижнюю, это значит, что прошел час; тогда бесплодный раб ударяет молотком в железный лист, и все на острове это слышат.

— А это что такое? — спросил он, показав мне полуразбитый телевизор.

Я пытался объяснить ему устройство аппарата, но Зигфрид ничего не понял. Затем у него в руках появился барометр. Я пояснил, что это прибор для определения погоды. Старик презрительно сжал губы и заметил:

— У нас о погоде узнается гораздо проще: когда зеленая лягушка вылезает по лестнице из горшка, значит, будет хорошая погода, когда у меня ноет поясница, значит, будет дождь.

Вслед за этим у него в руках оказался, по-моему, совершенно уцелевший фоностат, небольшой аппарат, дающий возможность увеличивать звук человеческого голоса в десятки раз. Им пользуются в тех случаях, когда стратоплан опускается на некотором расстоянии от стратодрома. Этот аппарат немного устарел, и им почти не пользуются, так как техника стратосферного транспорта сделала такие успехи, что точка спуска стратоплана может быть определена почти с математической точностью.

Последним предметом, показанным мне стариком, явился урано-радиоаппарат, при помощи которого стратостат всегда поддерживает связь с землей и который может быть использован для отправки радиограмм на ультракороткой волне, принимаемых всеми станциями мира. Я по интуиции сообразил, что не должен объяснять старику назначение этого прибора, так как мне показалось, что он не потерпел повреждений при падении.