Яков Окунев - Грядущий мир. Катастрофа

• Название: Грядущий мир. Катастрофа
• Автор: Яков Окунев
• Издательство: Salamandra P.V.V.
• Жанр: Социально-психологическая фантастика
• Год: 2013

Гений анабиоза, профессор Моран, отправляет в будущее свою смертельно больную дочь Евгению и рефлектирующего интеллигента Викентьева… Революционная буря сметает последних капиталистов Америки… Чем завершатся небывалые социальные и медицинские эксперименты? Что увидят люди 1923 года в году 2123?

Роман Я. Окунева «Грядущий мир» называют первой советской утопией. В книгу включена также фантастическая повесть «Катастрофа» — вариация на темы «Грядущего мира» с описанием революционных катаклизмов.

В послесловии прослеживается влияние утопии Окунева на советскую фантастику 1920-х-1960-х гг.

Оглавление:

Грядущий мир 1923–2123

Катастрофа

М. Фоменко. Двести лет спустя: Утопия Я. Огнева

Примечания

Иллюстрации: Н. Акимова

Послесловие: М. Фоменко

---

— Каким образом создается этот идеальный порядок? — шевелится в уме Викентьева. — Кто управляет Мировым Городом?

— Никто, — доносится ответ Стерна. — Правительство не нужно там, где нет классов и нет мотивов для принуждения. Каждый гражданин Мирового Города живет так, как хочет. Но каждый хочет того, чего хотят все.

Викентьев и Евгения не могут понять согласованности интересов и влечения всех граждан Мирового Города при полной свободе воли каждого из них.

Стерна нисколько не удивляет их непонятливость. Он терпеливо объясняет им:

— Вас отделяет от нас двести лет. Вам трудно понять нашу коммунистическую психику. Вы — дети классового общества. Вспомните, что было в ваше время. Борьба людей с людьми затмевала общие интересы человечества и обострила классовые, групповые, личные интересы. Человек жил в обществе волков и сам был волком. То, что было выгодно одному, шло вразрез с выгодами других. У нас нет ни классов, ни групп, ни конкуренции. Мы спаяны общностью. Мы — одна коммунистическая семья. Наша спайка состоит в стремлении полностью овладеть силами природы…

— Но бывают же в вашем коммунистическом обществе преступные элементы: воры, убийцы, — возражает Викентьев. — Бывают эгоистические натуры, лентяи, сластолюбцы…

Стерн улыбается и качает головою:

— Как вы далеки от нашей эпохи! У нас нет собственности. Каждый гражданин имеет все, чего он хочет. Для преступления нужны мотивы, причины. У нас этих причин нет. Зачем я стану воровать, если я могу иметь все, что бы я ни захотел? А эгоизм, леность… Века бесклассовой, коммунистической культуры вытравили эти пороки. Каждый из нас чувствует себя членом человеческой семьи. Если я буду себялюбив или ленив, то от этого будет ущерб обществу и вместе с ним мне. И потом, мы так мало работаем — по 2–3 часа в день! Мы всюду заменили физический труд машинами и даже надзор за работой машин заменили саморегулирующими машинами. Организм каждого человека требует движения, и этой потребности вполне достаточно для той работы, которую должен выполнить каждый член нашего общества. Только больные люди не чувствуют этой потребности, и тогда мы их лечим…

Евгения недоверчиво глядит на Стерна и думает:

— Тут что-то не так. Ведь нужен же общественный аппарат, регулирующий отношения между людьми. Семья, например…

Она не доканчивает своей мысли; в ее ум врывается мысленный ответ Стерна:

— Семьи у нас нет. Мы свободно сходимся и расходимся.

— А дети? Куда вы деваете детей? — горячо блестя глазами, спорит Евгения.

— Дети — достояние Мирового Города. Они воспитываются на Горных Террасах. Мы как раз летим туда. Вы увидите.

Евгения не удовлетворена и мысленно отвечает:

— Вы свободно сходитесь и расходитесь. Ну, а ревность? Стерн не понимает:

— Ревность? Что это такое — ревность?

— Я люблю человека, мы принадлежим друг другу. Но он полюбил другую и уходит… А я не могу отказаться от него. Он — мой. Я не могу уступить его, я страдаю. Я ненавижу ту, которая отняла его у меня, и способна на преступление. Вот что такое ревность.

Эта горячая тирада поражает Стерна. С широко раскрытыми глазами он смотрит на Евгению, потом на Викентьева.

— Ведь это дико! — восклицает он вслух. — Он мой, она моя… Разве человек может быть моим, твоим? Это же унижает человека! Я не понимаю этого.

И вдруг Стерн вспоминает:

— Ах да, да, да. Ваши писатели так много писали об этом диком чувстве. И это соответствовало вашему общественному строю. Человек мог купить силу и мысль другого человека, и поэтому вам было свойственно собственническое чувство и в отношениях полов. Кажется, у вас даже любовь покупали. Не так ли?

— Покупали, все покупали, — подтверждает Викентьев.

— Нет, мы не знаем этого дикого чувства, — говорит Стерн.

Но вопрос о ревности тронул какую-то больную струну в душе Стерна. Он задумался, и его мысли долетают до Викентьева и Евгении:

— Нэля… Я любил ее… Потом ушел с Майей… Нэля все еще любила меня… Мой друг Лессли свез ее в лечебницу эмоций, и Нэлю вылечили.

— Вылечили! — восклицают Викентьев и Евгения. — У вас лечат от любви?

— В лечебнице эмоций лечат гипнотическим внушением. Нэле внушали равнодушие ко мне, и она забыла меня.

И опять какие-то тяжелые воспоминания поднимаются в душе Стерна. Он снимает с себя чашечки идеографа и отъединяет себя от своих спутников.

Внизу, под кораблем, огни становятся гуще, сливаются в сверкающие потоки. Корабль летит над тем краем Европы, где были когда-то Лондон и Париж, отделенные Ла-Маншем и провинциями Франции. Теперь через Ла-Манш, Лондон и Париж протянулись друг к другу улицы и слились в один район гигантского Мирового Города. Корабль ускоряет свой бег, приближаясь к области Горных Террас.

Горные Террасы расположены в Швейцарских Альпах, в Пиренеях и Апениннах. Они тянутся также в Азии, в лучших местах Гималаев, и в наиболее здоровой части Памира. Здесь, в яслях, в детских колониях и площадках, в детских дворцах, сосредоточено все детское и юношеское население Мирового Города…

Воздушный корабль снизился и пристал к террасе, охватывающей, как гигантская полка, снеговую вершину Юнгфрау. Из густого иглистого леса альпийских сосен, рассаженных по террасе, подымается к небу огромный стеклянный купол Детского Дворца. Аллея с яркой каймой цветов, с желтой, посыпанной песком, ровной дорожкой, ведет к Детскому Дворцу. Перед дворцом — широкая круглая площадка, в центре которой звенит, играя струями в лучах солнца, фонтан с мраморным водоемом.

Звон детского смеха. Несколько сот детей, мальчиков и девочек, совершенно голые, с бронзовым от загара телом, занимаются гимнастикой на площадке. Здоровые, красивые, стройные тельца упруго и ловко делают под бодрую музыку ритмические движения. Острые глазенки следят за руководителем, тоже голым, с кофейным телом, красиво сложенным человеком. С палочкой в руках он стоит на возвышении, видимый всем детям, и проделывает те же упражнения, пересыпая свои движения веселыми остротами и шутками.

— Смейтесь, друзья! — кричит он. — Смех развивает легкие и хорошо действует на нервную систему. Бодрость! Радость! Раз-два!

Часть детей, окончивших упражнения, плещется в холодном водоеме и, вытерев насухо тело, растирает его докрасна под наблюдением другого руководителя.

— В Мировом Городе придают исключительное значение физическому развитию, — говорит Стерн. — Тело юного гражданина Мирового Города должно быть красиво, гармонически развито, здорово.

— А что вы делаете с больными детьми? — спрашивает Евгения.

— Мы помещаем их в детские санатории в самых здоровых местах Горных Террас. А безнадежно больных — идиотов, физических уродов — мы умерщвляем в младенчестве безболезненным способом.

Викентьев и Евгения не могут оторвать глаз от детского цветника, но Стерн торопит их. Они входят во Дворец. Он весь из стекла. Яркие, радостные, полные света и цветов, комнаты, сверкающие чистотой, душистые от ароматов.

Первая комната — приемник. Врачи в белом взвешивают и выслушивают только что прибывших младенцев. Их ассистенты — подростки, воспитанники Горных Террас. Врачи дают короткие объяснения своим молодым помощникам и ученикам.

— Слабая грудь! В Давос, — отмечает врач одного хилого младенца.

— На Южные Террасы! — отмечает врач другого.

… Огромный зал с мягким ласковым светом. Тихо журчит где-то музыка. Ряды белых кроваток. Над кроватками, перед глазами младенцев, висят разноцветные шарики. Вот у одного ряда кроваток сами собой раскрылись стеклянные створки окна. Зеркальный отражатель направил на голых детей поток солнца. Сами собой поднялись из-под изголовья кроваток зонтики и затенили головы детей. Несколько минут. Автомат поворачивает ребенка другой стороной к солнцу.

— С первых дней младенчества, — рассказывает Стерн, — мы развиваем у детей слух и зрение. Музыка и эти цветные шарики служат этой цели. Воздушные солнечные ванны укрепляют и закаляют их тело.

Наверху, под куполом, круглое фойе, залитое солнцем. Из откинутых створок окна видна подернутая синей дымкой даль. Сверкают алмазами короны гор. Крапины изумрудных лесов. Лазурные пятна озер. И солнце! Солнце!

Дети сидят и набрасывают на полотне сочные мазки красок. Они умело передают игру света и теней, переливы, оттенки цветов, и кажется, что все эти дети талантливы. И та же мысль об одаренности детей Мирового Города приходит в голову Викентьева и Евгении, когда они заглядывают в музыкальную студию, где дети разыгрывают свои музыкальные сочинения, в студию словесности, где малыши читают свои стихи, яркие, звонкие, образные.

— Какие гениальные дети! — любуются ими Викентьев и Евгения.