Алексей Кунгуров - Если бы я был Сталиным

• Название: Если бы я был Сталиным
• Автор: Алексей Кунгуров
• Жанр: Публицистика

Алексей Кунгуров. Если бы я был Сталиным. По материалам блога http://kungurov.livejournal.com с 19 апреля 2012 по 16 июля 2013.

---

Часть 1. Эх, Сталина на них нет

Эх, Сталина на них нет — пожалуй, это наиболее частая фраза, которой собеседники сегодня резюмируют обсуждение "свинцовых мерзостей дикой русской жизни". Сталин превратился в фигуру мифологическую, объект поклонения, практически божество, одним словом — бренд. И чем дальше дорогие россеяне наблюдает прелести "демократии", тем больше они тоскуют по "твердой руке отца народов". Быть сталинистом стало модно — подрачивают на Сталина не только пенсионеры советской закваски и погононосцы, мнящие себя "государственниками", но и офисные хомячки, домохозяйки, политизированные студенты и даже мелкие буржуа. Я однажды с удивлением обнаружил, что из шести сотрудников штаба "Единой России", работавших со мной в одном кабинете, пятеро были сталинистами, из которых троих можно было охарактеризовать, как ярых сталинистов, возбуждающихся от фраз типа

"олигархов — в ГУЛаг, коррупционеров — к стенке, Ксюшу Собчак — в колхоз на перевоспитание". Феномен этого бытового сталинизма легко объясним. В массовом сознании быдла электората Сталин — это такой русифицированный аналог супермена из американских комиксов, который появится из ниоткуда в самый нужный момент, пошенкует злодеев, разгребет за нами все дерьмо и тут же растворится в ночи.

Спешу разочаровать — этот образ не имеет ничего общего с ныне покойным и не имеющим шанса воскреснуть лицом по имени Иосиф Виссарионович Сталин (Джугашвили). Реальный Сталин никакого волшебства не совершал, и феномен его успеха, как государственного деятеля, заключается в том, что он умел заставить людей работать. Не берусь судить насколько Иосиф Виссарионович был марксист, но труды Маркса он изучал. По мне, там неимоверно много бесполезной шелухи, но все же основная линия в марксовых рассуждениях читается довольно четко: основа экономики и источник существования цивилизации — труд, капитал — овеществленный труд, эксплуататор — владелец средств производства, присваивающий результаты труда множества эксплуатируемых. Если при капитализме часть труда эксплуатируемых присваивается капиталистом, то социализм — это такое устройство общества, где овеществленный труд не присваивается отдельными лицами, а распределяется среди тех, кто его производит, то есть является общественным достоянием.

Однако большое значение в данном случае имеет еще и производительность труда. Грубо говоря, если 10 свободных человек производят материальных благ на 100 рублей, то даже если они воспользуются плодами своего труда в полной мере, на каждого выйдет по 10 рублей. За это же время капиталист, нещадно эксплуатируя 100 своих рабочих, получит доход в 10.000 рублей. Пусть он присвоит себе половину, но оставшиеся деньги будут поделены из расчета 50 рублей на одного трудящегося. То есть механическое уничтожение капиталистов не делает трудящихся богаче, а зачастую происходит даже наоборот, потому что капиталист — это не просто паразит, но и мотиватор к труду. Жажда наживы заставляет капиталиста увеличивать не столько норму эксплуатации, сколько производительность труда путем технического усовершенствования средств производства. В этом Маркс видел прогрессивную роль капитализма. Общество, быстро накапливающее капитал, становится более развитым технически, научно, культурно, военно. А общества примитивные (традиционные), но мало производящие, остаются бедными и, говоря современным языком, неконкурентоспособными, пусть даже духовно и социально они более гармоничны, чем раздираемые конфликтами индустриальные общества.

Что произошло в Светской России в результате Октябрьской революции? Вместе с классом капиталистов исчез мощнейший трудовой стимул для масс. Особенно явно это проявилось в сельском хозяйстве. Крестьяне при царе страдали от безземелья, что приводило к постоянным голодовкам. Значительная часть земельного фонда была сосредоточена в крупных хозяйствах, которые давали товарный хлеб (он и шел на экспорт). Бедное крестьянство было не в состоянии прокормить само себя. Хлеб же земледельцы вынуждены были продавать для того, чтобы заплатить подати и купить самое необходимое в хозяйстве. Грубо схема выглядела так: мужик брал в аренду землю у помещика и отдавал ему половину урожая, а оставшееся проедал. Помещик таким образом получал товарное зерно, продавал, а выручку прожигал в парижах и баден-баденах.

После революции крестьянство получило в свое распоряжение помещичий, монастырский и казенный пашенный фонд, то есть задача прокормить себя этим решалась вполне, а особых стимулов для наращивания производства у земледельцев не было. Государство же остро нуждалось в зерне, которое было важнейшим экспортным ресурсом. Выход был найден в системе так называемых "ножниц цен", когда государство, как монополист, устанавливало низкую закупочную цену на зерно, а промышленные товары наоборот стоили очень дорого. Однако эта система встретила мощное сопротивление снизу. Ситуация усугублялась тем, что появилось массовое кулачество, которое контролировало большую часть зерна. Кулаки стали просто "придерживать хлеб", создавая дефицит, что приводило к росту цен на свободном рынке, где они намеревались выручить за него справедливую цену. В 1927 г. возник кризис хлебозаготовок, который не был преодолен в последующие два года. В итоге к концу 20-х ситуация сложилась, казалось бы, безвыходная:

— бедное крестьянство не может дать хлеба (производительность труда крайне низкая);

— кулачество не хочет (нет стимула);

— предложить крестьянам потребительские товары в обмен на зерно нет возможности, потому что все свободные ресурсы направляются на создание индустриальной базы (средства создания средств производства);

— в городах введены карточки на хлеб, продукты дорожают, рабочие недовольны;

— государство теряет значительную часть ожидаемых доходов от экспорта зерна в связи с падением мировых цен на зерно;

— Запад не только не хочет предоставлять кредиты СССР, но даже вводит так называемую "золотую блокаду" — отказывается торговать с нами за золото.

Это был действительно критический момент нашей истории, советский проект мог рухнуть в 1929 г. Именно в это время реальная власть в ходе жесточайшей борьбы, подробности которой мы опустим, оказывается в руках у Сталина. Следуют решительные репрессии против кулачества. Кулаки вовсе не были прирожденными эксплуататорами и контрреволюционерами, жаждавшими падения советской власти и возвращения помещиков (ага, они кулаков же и задушат первыми). Нет, крестьянин — эгоист по своей природе, кулак — это эгоист в квадрате, он желает получить материальные блага, а интересы государства для него есть абстракция. Это мы с вами понимаем, что без государства деревня жить не может, а кулаки видят лишь то, что власть принуждает их сдавать хлеб по очень низкой цене и не в состоянии обеспечить их потребительскими товарами. В итоге амбары ломятся от зерна, а в городах дело идет к голодным бунтам.

Всяким там плакальщикам задним числом про тирана Сталина, переломавшего хребет русскому крестьянству, я предлагаю представить свой вариант решения проблемы — заставить деревню отдать хлеб за бесценок. Иного инструментария, кроме внеэкономического принуждения тут нет и быть не может. Однако кулаков никто в расход не пускал, и даже не сажал, хотя по действующему УК соответствующую статью всегда можно было найти — тут и спекуляция, и подстрекательство, и вредительство, и антисоветская агитация, и много еще чего. Нет, кулаков с семьями в общем случае выселяли в отдаленные районы, где предоставляли возможность трудиться на благо себя и общества. Разве что в политических правах они до 1936 г. были поражены. Кстати, в борьбе с кулачеством государство опиралось вовсе не на репрессивный аппарат (он был ничтожно мал для выполнения этой масштабной работы), а на беднейшее крестьянство.

Далее происходит коллективизация. Смысл ее предельно прост — создать крупные хозяйства, способные не только прокормить своих членов, но и дать большой прибавочный продукт. Колхозы, если говорить сегодняшним языком, стали потребителями услуг МТС (машинно-тракторных станций), а в результате роста механизации росла и производительность в сельском хозяйстве.

Колхоз, как говорится, дело добровольное. Вначале, конечно, с революционным задором в колхозы всех загоняли чохом. Обжегшись, власть вожжи ослабила, и в 1932–1933 гг. наблюдался значительный отток крестьян из колхозов, но уже к середине 30-х коллективизация была в целом успешно завершена. Для стимулирования вступления в колхозы государство применило очень эффективный в данном случае регулятор — налоговую политику. Проще говоря, единоличников задушили налогами. А для колхозов наоборот, государство постепенно подняло закупочные цены, причем к концу 30-х годов они уже превысили мировые цены, что сделало экспорт зерна нерентабельным. Впрочем, необходимости в этом уже не было.