Луи Арагон - Орельен. Том 1

• Название: Орельен. Том 1
• Автор: Луи Арагон
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1961
• ISBN: 000

«Орельен» — имя главного героя и название произведения — «роман итогов», роман о Франции не просто 20-х годов, но и всего двадцатилетия, так называемой «эпохи между двух войн». Наплывом, как на экране, обрисовывается это двадцатилетие, но от этого не тускнеет тот колорит, который окрашивал жизнь французского общества в годы первых кризисов, порожденных мировой империалистической войной. Основное, что противопоставляет этот роман произведениям о «потерянном поколении», — это трактовка судьбы главного героя.

---

— Неужто мадам — кузина?.. Ах, господин лейтенант… До чего же я счастлив вас видеть…

Брюхо мешало ему склониться в вежливом поклоне.

— Да садись ты, квартальный пес, — шутливо обратился к нему Фукс, который уже успел усесться, не дождавшись приглашения. — Мадлена, принесите-ка сюда наши приборы.

Орельен резко дернулся, как лошадь, готовая встать на дыбы. Но Береника только положила ладонь на его руку. С глубоким вздохом он уткнулся в тарелку.

— Это что у вас, жареная картошка, рыбкой закусываете? Ну как, нравится? А нам, я думаю, подойдут устрицы и винцо, красное, конечно. Идет, Лемутар?

Беренику забавлял вид приунывшего Орельена. Она испытывала к нему большую нежность и потому угадывала пределы его долготерпения.

— Значит, мосье Лемутар, вы тоже были на фронте с моим кузеном Барбентаном и, как я поняла, вместе с мосье Лертилуа? — спросила она.

Лемутар попытался поклониться даме, но опять помешало проклятое брюхо. Он был до смешного похож на огромного жука, и, казалось, того и гляди расправит свои подкрылья. Туловище мощное, как у мясника, и дряблая, добродушная физиономия. Прежде чем заговорить, он всякий раз беспомощно разевал рот, и нижняя челюсть у него угрожающе выдвигалась вперед.

— С лейтенантом? Служил, да, мадам, служил… и с майором тоже… и с помощником врача Барбентаном тоже… Да, мадам.

— И со мной, — вставил забытый Фукс. — Если бы вы видели Лертилуа под Эпаржем!

Орельен предостерегающе поднял палец. Он ненавидел эту низкую лесть, эти воспоминания о фронтовых делах, которые и рассказывают-то для того, чтобы воздать хвалу соседу, в надежде, что он отплатит тем же.

— Ладно, ладно, не скромничай! Что было, то было…

К счастью, Лемутар перебил его и сам начал рассказывать. Фуксом он просто пренебрег, и тот сник, как лопнувшая хлопушка. Несокрушимый Лемутар раскачивался на стуле, широко открыв рот, ероша жесткие усы, мечтательно глядел куда-то в угол…

— Никогда не забуду… Было это на Шмен-де-Дам. Доктора я еще не знал, он только что прибыл в батальон… Я тогда был в чине сержанта. Командовал взводом. Стояли мы немного западнее Санси, удерживали железнодорожную линию, а потом продвинулись немного вперед, но после такой, черт бы ее побрал, потасовки! Впереди нас сплошная каша. Ни траншей, ни ям от снарядов, ни воронок — все засыпало… Мы продвигались по насыпи, как могли, и еще чуточку проползли по открытому месту, а потом кое-где стали отступать. Так что уж и сами не знали, на каком мы свете. Я вам не надоел?

— Ничуть, совсем напротив, — ответила Береника.

— А боши были повсюду — и спереди, и сзади, и с флангов. Артиллерия била без разбора. И увидели мы тогда, что среди бывших проволочных заграждений запутался один какой-то бедняга и не знает, как ему выбраться. Никто не собирался его оттуда выуживать, какое там! Тут бы и сука своих щенят не узнала. Там же, где был расположен мой взвод, еще можно было человеку уцепиться, потому что мы удерживали окоп, в котором дрались, и разгородили его мешками с песком… Только когда мы складывали мешки, туда упали два раненых немца… Упали головой к нам, а ногами к своим. Ну их и переслоило мешками, настоящие сандвичи… Вытащить их никакой возможности, понимаете, и те боятся, и мы боимся. Да и кто же из-за двух человек снова начнет резню. Вечер уж наступает, а они все никак не окочурятся. И все вопят. Задело их, должно быть, снарядом. В общем, вопят — и все… В секторе у нас тишина, никто не шелохнется, люди закопались в землю, держат палец на курке. Поэтому, как только те завопят, пулеметчики не выдерживают, палят наудачу. Так-так-так-так-так, а пули летят в нас рикошетом. Не знаешь прямо, куда и приткнуться. А те отвечают. Ни боши, ни мы не знали, куда стреляем. Ночью совсем уже стало невмоготу. Тут как раз приезжает лейтенант. Помните, господин лейтенант?

Орельен неопределенно махнул рукой.

— Верно говорю, приезжаете вы с новым врачом… вашим кузеном, мадам. Я его еще в ту пору не знал. Когда он прибыл, мы сидели на передовой, а вы знаете, на передовой не часто врача увидишь… Тогда он еще весь так и сверкал… лето, понимаете, ну и грязи-то не было. А я уж больше не мог… Прямо обезумел. Три ночи глаз не смыкал. Утром атака, потом день этот страшный, короче, подхожу я к господину лейтенанту и говорю: «Вы меня знаете, господин лейтенант? Знаете; что нет другого такого мягкосердечного человека. Ведь я, что называется, мухи не обижу».

— Заладил свое, — вздохнул Фукс.

Лемутар смущенно пожал плечами и с виноватым видом обернулся к своему соседу.

— Мадам-то ведь этой истории не слышала. Верно, что я еще вчера ее мосье Фуксу рассказывал… А маленький доктор меня тогда еще не знал, он мог подумать, что я просто зверь от природы. Я ему и говорю: «Доктор приехал как раз вовремя, не могу я поступить иначе, если бы мог иначе поступить, тогда бы на любое пошел… но тут ничего другого поделать нельзя». Я сам себя не узнавал. «Что тут у вас, сержант?» — спрашивает лейтенант. А я ему говорю: «Приказывать вам не имею права, а прошу вас обоих пойти со мной, мне, для того, что я задумал, требуются свидетели. Хотите быть моими свидетелями? Вы же знаете, господин лейтенант, что я человек мягкосердечный, чересчур даже, а из-за них мне весь взвод перебьют». Лейтенант мне и говорит: «Успокойтесь, сержант, конечно, я вас знаю, конечно, вы человек мягкосердечный…» Помните, господин лейтенант?

По-видимому, Орельен помнил. Но не любил вспоминать об этом.

— Тогда я повел их обоих в окоп, а окоп маленький, даже головы не спрячешь. Так-так-так-так-так… А те орут среди мешков. Один, должно быть, уже бредить начал. Вынимаю я свой нож, открываю его и говорю: «Господин лейтенант, доктор, подождите меня здесь, больше тут ничего поделать нельзя… Тут всех нас укокошат, это уж как пить дать». Когда я подошел поближе, свет-то еще все-таки был, и те, должно быть, меня уже разглядели. Ах ты, пакость какая! Проживи и сто лет, все равно не забыть мне этого. Тот, что был сверху, сразу все понял… Должно быть, заметил мой ножик. Я подполз. А он как начал вопить по-ихнему что-то… Что он вопил, я не понимал, да разве надо было понимать, чтобы понять… «Не убивайте меня», — вот, что он говорил. В нашем взводе были эльзасцы, поэтому я кое-что все-таки разобрал, он звал свою маму… Сам-то я кроткий, как ягненок, но если бы я его оставил в живых, нас бы наверняка искрошило. Он все выл… А лицо! Вижу его, как будто оно сейчас передо мной. Пошевельнуться он не мог, у него прищемило обе руки. Тогда взял я нож… Никогда я не предполагал, что смогу перерезать ему по обе стороны шеи… как вы зовете эту жилу?

— Сонная артерия, — подсказал Фукс.

— Даже представить себе нельзя, сколько из нее может выйти крови. Всего меня забрызгало, а как он кричал… как кричал… до сих пор у меня в ушах его крик стоит! Ведь когда режешь свинью, так она свиньей и останется, а тут человек, живой человек! А со вторым еще хуже было. Сначала он ничего не понял, но потом, когда кровь того, верхнего, хлынула ему в лицо, он хоть и был в бреду, все-таки смекнул, что его ждет. Тот, второй, знал немножко по-французски. И вопил: «Пощадите, не надо меня убивать». Тогда меня такой гнев охватил против всех, против него, против всей этой мерзости, что встал я на колени и бью, бью, рука больше не подымается, а остановиться боюсь — вдруг он выживет… Ну как, господин лейтенант? Воображаю, какая у меня была физиономия, когда я оттуда вернулся… главное, что такой тихий человек, как я.

— Ладно, ешь свои устрицы, — прервал его Фукс, — семь, восемь, девять, десять, одиннадцать, значит, я могу еще одну съесть…

Орельен разжал сердито стиснутые зубы. Он сидел мрачный, задумчивый. Береника украдкой разглядывала троих мужчин. Должно быть, и впрямь велика сила таинственных уз минувшего, если они могли связать этих, таких непохожих друг на друга людей. Ну, что на самом деле могло связывать Орельена Лертилуа и полицейского агента Лемутара? Вот он сидит, уплетает устрицы с луковым соусом и жалуется на тяжелые времена. Шампанское, по первому взгляду, будто и ходкий товар, а сколько его нужно продать, чтобы самому выпить немножко красного винца.

— Ах, — вздохнул он, — были мы герои три года назад! Вон твердят — привилегии бойцов и тому подобное… обязаны мы чем-нибудь этому бойцу или нет?..

Фукс начал рассказывать о судьбе бывших фронтовых товарищей: помнишь, вестового у капитана Ватле? «Эмиля, да?» — «Так вот, Эмиль умер в Сен-Дени от туберкулеза».

— Неужели туберкулез? — недоверчиво спросил Орельен.

— У этого шалопая, который на всех привалах бегал за девками. И все же, представь себе, туберкулез. От ядовитых газов. И Мэнгль, Шаплен, Дюпюи, Секэн, Баллант…

Теперь и Орельена уже захватил разговор, им овладели эти призраки… Их зловещая и ничем не примечательная участь волновала его, и все, что приключилось с ними жалкого, безрадостного, делало его самого беднее, выбивало из колеи… У того жена… Ребенок у этого… С удивлением следила Береника за постепенным нарастанием чувств, которые так ясно читались на лице Орельена. И еще сильнее любила его. Теперь она поняла, что скрывалось иногда за его стыдливостью. Поверила чуть больше прежнего в его любовь. Именно потому, что он, казалось, позабыл о ней, и еще потому, что, беседуя с этими людьми, чуть ли не силком навязавшимися к ним в компанию, он тоже попался в западню воспоминаний. Она заглядывала в глубины своей жизни, в глубины жизни Орельена.