Михаил Стельмах - Четыре брода

• Название: Четыре брода
• Автор: Михаил Стельмах
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1982

В романе «Четыре брода» показана украинская деревня в предвоенные годы, когда шел сложный и трудный процесс перестройки ее на социалистических началах. Потом в жизнь ворвется война, и будет она самым суровым испытанием для всего советского народа. И хотя еще бушует война, но видится ее неминуемый финал — братья-близнецы Гримичи, их отец Лаврин, Данило Бондаренко, Оксана, Сагайдак, весь народ, поднявшийся на священную борьбу с чужеземцами, сломит врагов.

---

— О, ты, Степочка, прозорливым становишься! — расчувствовался отец. — А я и не додумался арендовать кладбище. Кладбищенское-то яблоко небось в полцены обойдется.

— Да известно, в полцены, а вы говорите, что у меня голова набита капустой.

— Чего не скажешь в гневе, — налег на крепкое плечо сына. — Спасибо, угодил. И жаль, что ты сразу не сторговал все кладбище. Приучайся к делу и копейке.

От поучений отца Степочка скривился. Нужно же так сказать: «Сторговал все кладбище»! Для чего ему кресты, могилы и вообче?

Нежданно-негаданно Магазанник увидел перед собой большеглазую, с тонким станом девушку, у которой на плечах лежал целый сноп пышных пшеничных волос. Степочка, поглядев на незнакомку, растерянно заиграл мельничками ресниц и потерял дар речи, да и сам лесник удивился: с какого же поля попало такое диво в ярмарочную суетню?

— Простите, вы не товарищ Магазанник? — пристально, словно читая его года, девушка всматривается фиалковыми глазами, в которых слились и доверие, и сполох, и вечерние чары.

— Ты угадала. — Магазанник пристально вглядывается в девичье личико, в нежно очерченный подбородок, длинные ресницы, только не может угадать, что таится за их просветами — целомудрие или тот соблазн, который топит мужчин: вот так, не спрашивая броду, да бултых в воду. — Тебе чего-то надо от меня? Может, леса на новую хату? — и многозначительно покосился на Степочку.

— Ой, нет, — смутилась девушка, и потемнела глубина ее очей. Кто постигнет ее и кто утонет в ней? — Мне надо ехать в Тарноруды, на работу.

— Ага, на работу, — закивал головой Магазанник, и так и сяк оглядывая девичью фигуру с головы до ног. — Мы тебя довезем до своего лесничества, а там уже рукой подать до Тарнорудов. Учительствовать едешь?

— Нет, агрономом, — со скрытой гордостью и даже с удивлением сказала девушка. И для нее еще новостью звучало это слово.

— Агрономом?! — вытаращил на нее зеленовато-песчанистые глаза лесник. — Ты окончила техникум?

— Нет, институт.

— Аж институт!.. — сначала не поверил, а потом — даже вздохнул и глянул на Степочку, который стоял как столб. — Это так хорошо, с одной стороны, а с другой — никак не завидую тебе.

— Почему же? — удивилась девушка, качнулась, и качнулась на плечах ее пахучая пшеница.

— Об этом и говорить не хочется. — И на лицо Магазанника находит тень притворного сочувствия.

— Говорите! — тихо велела девушка, и даже в этом единственном слове угадывался характер.

Лесник оглянулся, наклонил голову к девушке:

— Тогда скажу по секрету: у нас не председатель колхоза, а какой-то аспид. Он, дьявол, не то что людей, сам себя закабалил работой. Вот накалит на девичьи плечи воловью ношу, и увянет твоя красота.

На доверчивое лицо девушки сразу легла тень, а в глазах появилась грусть.

— Но вы не очень унывайте, — наконец заговорил Степочка. — Хотя председатель у нас хлопотный, да люди не обидят вас, и вообче. — И так поглядел на отца, что тот сразу понял свое чадо.

— Что правда, то правда, — согласился Магазанник. — Да и село наше помаленьку выбивается в люди, за хлебом и к хлебу не едут теперь на базар. А как тебя звать-величать?

— Мирославой Григорьевной Сердюк.

— Так вот, Мирослава Григорьевна, долгие раздумья оставь на осенние ночи, а сейчас бери свои вещи да и поедем. Может, и наш хлеб не хуже вашего.

Мирослава притихла, качнула станом, потом решительно сказала:

— А может, казак не без доли, а девушка не без счастья? Я сейчас же приду. Где вы будете?

— Вон, видишь воз, крытый желтым лубом? Он медом пахнет. Это наш.

Девушка глянула на воз, на коней и метнулась от Магазанников, на ее плечах зашелестел сноп волос.

— Хоть серпом жни, как пшеницу, — сказал лесник и лукаво повел одной бровью. — Агрономша — это не учительница! Как она тебе?

— Славная. Вы же мне дайте немного денег, — и покосился на отца: что этот сквалыга наскребет ему?

— Деньги, красивая женщина да добрые кони — это смерть, — в раздумье сказал Магазанник, полез рукой в карман и глянул на ветряки, которые будто на цыпочки приподнимались, порываясь к небу. И в это время он плечами почувствовал на себе чей-то взгляд. Оглянувшись, увидел верзилу лирника, что уносил из ярмарочного столпотворения свои патлы и засаленные, крест-накрест повязанные торбы, в которых неволился святой хлеб. За облысевшими веками нищего клеймами круглились настороженные зенки.

«Чего тебе, здоровила? Чего ты высматриваешь своими буркалами — чью-то копейку или душу?» — и Магазанник повернулся спиной к лирнику.

А вот из ярмарочной толпы и девчонка появляется со своей ношей. И на каких дождях, и под какими звездами она росла, и кому он повезет на своем возу эту синеокую судьбу? Эх, лета, лета, почему вы не возвращаетесь назад?.. Если бы в макитре Степочки было немного больше мозгов, то он мог бы вскружить голову агрономше, да, кажется, у него на ум недород. Правда, есть у хлопца и сила, и хитроватая изворотливость, но теперь всюду больше ума спрашивают, ибо… эпоха.

— Ты ж только не очень болтай при ней, больше глазами да ресницами пряди — эта работа всем девчатам нравится, — тихонько шепнул сыну, что уже позвякивал возле воза упряжью.

Степочка что-то буркнул и вперил взгляд в Мирославу.

— Вот и я, — доверчиво улыбнулась девушка.

— Садись назад, да не сломай насад[4], — пошутил лесник и хотел помочь ей взобраться на воз.

— Я сама, — мотнула легким платьицем и вмиг очутилась на возу, еще и ножки спустила с грядок — что значит крестьянское дитя!

Из ярмарочной сутолоки мимо ветряков выехали в розовое предвечернее солнечное марево, которое мягко дрожало над отяжелевшими нивами, что с пригорка на пригорок поднимали и поднимали полусон ржаных и пшеничных хоругвей. Вокруг стояла такая тишина, что слышен был золотой звон преджнивья.

Только тут, в степи, от Магазанника отвязались чужие глаза, и он с облегчением сказал себе:

— Поле ж как тихое море! — и подобрели его глаза, что тоже понимали не только силу, но и красоту нивы.

Да вот сзади послышался топот коней. Отец и сын одновременно повернули головы.

— Кажется, сам товарищ Ступач тянется рысцой? — и Магазанник придержал коней.

— Он и есть, — подтвердил Степочка, на его и на отцовском лицах сразу же заиграли сначала хитроватые, а потом и угодливые улыбки.

Это насторожило Мирославу: перед кем они так рассыпаются?

Бричка поравнялась с возом. Магазанники предупредительно подняли вверх картузы.

— Доброго здоровья, Прокоп Иванович! Доброго здоровья!

На самоуверенном лице Ступача шевельнулась доброжелательная улыбка.

— Что, купцы из Бара, — ни денег, ни товара?

— Вот и не угадали, Прокоп Иванович! — Лесник весело взглянул на Мирославу. — Видите, какой красный товар везем с базара?! Одна коса стоит вола, а бровям и цены нет! Агрономом будет у нас. А вы ж, если не секрет, куда? В Тарноруды?

— В Тарноруды.

Магазанник сочувственно вздохнул:

— Ох, и не сладко вам с нашим правителем, с Бондаренко, значит.

Ступач сразу помрачнел, а лесник мягко-мягко заговорил:

— Может, Прокоп Иванович, по дороге завернете и до нашей хаты? Она вас уже с весны ждет.

— А что там у вас?

— Да найдем чем попотчевать дорогого гостя, голодным и трезвым от нас не уедете. В печи стоят душеники и чумацкая, с грибами да с мятой, каша.

— Каша с грибами и мятой? — удивился Ступач. — О приправе такой даже не слыхал.

— А у нас и попробуете. Да и к каше что-нибудь найдется натуральное, лесное, какого в ресторациях и за чистое золото не получите. И печеной совой я вас еще не угощал.

— Соблазняете вы меня.

— Не соблазняем, Прокоп Иванович, а уважаем как неутомимого деятеля и человека. Осчастливьте наше жилище. Может, и мы умнее станем.

— Ох, и льстец вы, Семен, прямо лиса корсак[5]! — подобрел Ступач.

Магазанник не обиделся, пустил угодливую улыбку по усам.

— Если такое говорите даже вы, то я молчу, ибо вам виднее. Так вы на бричке — вперед-вперед, а мы возом — за вами да за вами, да под вашим руководством. Правда, девонька? — повел бровью на Мирославу, и у той погасли настороженность к сладкоречивой лисе: шутит же человек.

А человек, еще не скрыв улыбки, уже прикидывает, что он поставит на стол, какого ежа против Бондаренко подкатит за столом да что положит в бричку, чтобы этого не видел, но все-таки увидел Ступач, ибо жизнь — это та лестница, по которой можно и вверх до ворот рая вскарабкаться, но можно со ступенек слететь и в тартарары. Вот сковырнет Ступач Данила, тогда и увидим, кто вынырнет на председателя! Как его руке, что сейчас кнутом стегает лошадей, нужна печатка! Правда, он и теперь живет как у бога за пазухой, но с печаткой была бы иная коммерция.