Луи Арагон - Орельен. Том 1

• Название: Орельен. Том 1
• Автор: Луи Арагон
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1961
• ISBN: 000

«Орельен» — имя главного героя и название произведения — «роман итогов», роман о Франции не просто 20-х годов, но и всего двадцатилетия, так называемой «эпохи между двух войн». Наплывом, как на экране, обрисовывается это двадцатилетие, но от этого не тускнеет тот колорит, который окрашивал жизнь французского общества в годы первых кризисов, порожденных мировой империалистической войной. Основное, что противопоставляет этот роман произведениям о «потерянном поколении», — это трактовка судьбы главного героя.

---

— Так вот… — начал он.

Роза слушала его, не слыша. Улавливала только основную линию его рассуждений, ибо, как она уже поняла по тону Эдмона, он непременно начнет углубляться в дебри психологии. Эдмон любил психологизировать; что ж, это маленькое чудачество вполне простительно, особенно, если мужчина сложен как бог. Лично Розе психология глубоко претила. Но Эдмона она слушала с видом глубочайшего внимания, который усвоила себе еще в те времена, когда играла Расина и приходилось выслушивать зараз по нескольку сотен стихов и все время помнить, что на тебя смотрит публика. Впрочем, она смутно догадывалась, о чем шла речь.

Говоря в общих чертах, в первые годы замужества Бланшетты и Эдмона жена была так безгранично привязана к мужу, что он мог делать все, что угодно, не думая о последствиях. Вырвав из рук Карлотты свою живую добычу, Бланшетта была слишком счастлива, что ее муж не вернется к той, которая внушала ей страх, больше чем все женщины на свете вместе взятые, и страх этот не прошел, даже когда старик Кенель женился на Карлотте. Между папашей Кенелем и его дочкой существовало огромное сходство: зная, что ему не удастся сохранить Карлотту для себя одного, старик некогда безропотно согласился, чтобы его любовница делила свое расположение между ним и тем, кому суждено было стать впоследствии его зятем, то есть Эдмоном. Из того же чувства самоунижения Бланшетта безропотно приняла как нечто неизбежное и фатальное то, что супруг ее принадлежит не ей одной. Война, с ее вынужденной разлукой, окончательно узаконила это положение, а Эдмон постарался сделать его недвусмысленно ясным: из откровенности, порожденной коварством и порочностью, он осведомлял свою жену обо всех своих любовных связях, — во-первых, потому что ему доставляло удовольствие терзать Бланшетту, а во-вторых, чтобы лишить ее возможности упрекать мужа в молчании.

Но со временем он начал чувствовать, как в ней растет глухой, еще не вполне осознанный ею самой, протест. Она по-прежнему давала Эдмону полную свободу. И продолжала мучиться этой бесконечной мукой. Но теперь, когда ему приходило в голову оставаться с ней, когда он нарушал в наиболее подходящую для себя минуту ее затянувшееся одиночество, он стал замечать, что Бланшетта меняется. О, конечно, не сразу, а постепенно. Она привыкла думать в одиночестве, скрывала от него свои мысли. И внезапно Эдмон понял, что жена от него ускользает. Раньше, чем она сама поняла это. Она по-прежнему в него влюблена. И к тому же слишком набожна, чтобы обманывать мужа. Но уж лучше бы обманула! Какое-нибудь пустяковое приключение было бы вполне уместно. Он даже прикинул в мыслях, нет ли чего подходящего. Пусть заведет себе любовника, но пусть сознает, что это с отчаяния. Единственно, чего он хотел, — это чтобы Бланшетта от него не ушла, не выбросила его на улицу. Поди найди другую с такими капиталами! Правда, у них дети, это до известной степени гарантия; как-никак он отец. Но неумолим бег времени, безжалостно преображает оно и мужчину и женщину…

— Жаль, ты меня не видела, Розетта, когда мне было лет двадцать. Тогда я никого не боялся… Нет, нет, побереги свои лестные слова для другого раза. Мужчина в тридцать лет, если только он за собой не следит… Понятно, я за собой слежу — по утрам пенчингбол, два раза в неделю — фехтование.

— Нет, правда, ты восхитительно сложен, только не надо толстеть…

— Спасибо за совет! Пока особой опасности еще нет, но с каждым днем мне все труднее поддерживать себя в форме… Придет такой час, когда Бланшетта испугается, что она старится, так и не узнав взаимной любви, и это чувство пересилит ту власть, какую я над ней пока еще имею…

Полузакрытыми глазами, чудесными близорукими глазами Роза не отрываясь следила за движением его губ. Теперь он уже жаловался: первые признаки увядания, а потом его совсем доконала война, — например, желудок. До чего же он кокетлив!

— Если ты воображаешь, что красоте способствуют траншеи, окопы и все прочее, так ты жестоко ошибаешься… Поди посиди два года в грязи и воде!

— Ну что ж, платят же за грязевые ванны люди, страдающие ревматизмом…

— А у меня от грязи развился ревматизм, ты посмотри на мою лодыжку, даже сейчас заметно…

— Еще слава богу, что война была, — вздохнула Роза, — а то с таким инфернальным созданием совсем сладу бы не было…

Он способен говорить о себе целыми часами!

— Бланшетте двадцать восемь лет, — продолжал Эдмон. — Пусть бессознательно, но она уже мыслит мыслями тридцатилетней. Это уже не девчонка, которою я мог безнаказанно командовать. Для того чтобы держать ее в узде, надо ею заниматься, а у меня в голове другое, как вам известно, сударыня. Пожертвовать своей свободой и мирно стариться с чековой книжкой в руках… не слишком ли мало для меня… Я уже начал подумывать о том, что ей полезно было бы мимолетное приключение. Кажется, я тебе об этом говорил.

Вот так и получилось, что он сам бросил ее в объятия Орельена. Он знал Орельена. С этим молодым человеком все обходится без сердечных последствий. Не станет же он подстрекать Бланшетту против мужа. Во-первых, это не в его духе, а во-вторых, их связывают общие фронтовые воспоминания…

— Твоя жена жила с Лертилуа?

Роза вдруг заинтересовалась разговором.

— Да ты что, смеешься? Так, немножко пофлиртовали… Меня не проведешь! Я сам все и подстроил. Бланшетта ничего, ровно ничего не заметила, да и куда ей. Она по-прежнему во мне души не чает, к тому же мать семейства. Не говоря уже о ее протестантском вероисповедании, которое тоже играет свою роль…

Так же неожиданно Роза потеряла интерес к рассказу Барбентана о его семейной жизни. Какая грязь — эти недотроги, которые не живут с мужчинами! Должно быть, просто мелкие душонки.

Так-то оно так, но ведь Эдмон, слава богу, не слепой. Он узнал нечто более важное, а именно: хотя жена его, конечно, никогда не будет близка с Орельеном, но думает она только о нем, этот человек завладел ею сильнее, чем если бы был ее любовником. Она его любит. Страдает оттого, что любит. Упрекает себя за эту любовь. Вот, где таится опасность.

— Ну, какая там опасность, раз она с ним не живет! — вздохнула Роза. — Ваше поколение, детка, слишком уж склонно все усложнять.

И не без известного чувства снисхождения к этому все усложняющему поколению Роза откинула с груди простыню.

Но не так-то легко было остановить Эдмона: в один прекрасный день Бланшетта возьмет и бросит его. Может быть, через десять лет, а все-таки бросит.

— Хорош я тогда буду на пятом десятке… Мне с моими привычками, от которых я не желаю отвыкать, придется искать другую Бланшетту, чтобы иметь галстуки, машину, а в сорок лет, хочешь не хочешь, надо будет довольствоваться пожилой дамой…

— Вроде меня, душенька, — прервала его Роза, касаясь большими пальцами кончиков грудей.

— Когда я говорю пожилая, я имею в виду пожилую… А пока что надо следить за тем, чтобы дело с Орельеном не обернулось в дурную сторону…

Мысли Розы были далеко. Она приласкалась к Эдмону, сжалась возле него клубочком.

— Оставь, — попросил он, — уж слишком ты большая лакомка… Вот тогда-то я и возымел мысль напустить Орельена на мою кузину…

— Беренику? Она совсем некрасива, но мне нравится.

— Оставь, я тебе говорю… Но тут Бланшетта до того растревожилась, что не сумела даже передо мной притвориться… у нас сегодня утром разыгралась ужасная сцена… Бланшетта призналась… она была вне себя, ее терзало чувство своей греховности… Я, конечно, проявил максимум великодушия… Раз так, между нами все кончено. Я против раздела женщин!

— Наглец!

— Силой ты меня не возьмешь, я устал… Посему в подобных обстоятельствах я имею законное право на связь, не так ли? Бланшетта меня знает. С моим темпераментом…

— Хвастунишка! Говоришь о темпераменте, а сам…

— Если ты не будешь лежать спокойно, я тебе покажу…

— Тогда не смей говорить о темпераменте!

— Я должен объявить тебе одну новость — если ты, конечно, способна слушать…

— Слушаю…

— Итак, доченька, больше я скрываться не намерен… Конечно, в той степени, в какой это тебя устраивает… я имею в виду Жака…

— А ты не боишься, что Бланшетта…

— Да нет, ведь она расплачивается за свои прегрешения…

— Ну, уж это ты слишком! Подумаешь, прегрешения.

— Я говорю: она виновата, и если отныне я буду тебя содержать…

— Меня содержать?

Вдруг лицо Розы приняло серьезное выражение, она внимательно взглянула на Эдмона:

— А ты не спятил?

— Отнюдь. Если я вкладываю свои гроши, то сама понимаешь…

— Ах да, косметические изделия Мельроз…

— Это только начало; у тебя будет свой собственный театр.

Роза бросилась ему в объятия, игриво укусила за шею, свалила на подушки…

— Ну, хватит, дурочка! Ты меня всего измяла. Не будь расточительна. Тебе же самой еще пригодится!